Господин Никто

Все эти размышления длятся ровно столько, сколько потребовалось на три затяжки табачным дымом. План действий ясен.

– Франсуаз, – говорю, – в своей информации я всегда был искренен и точен, кроме единственного раза. Но и этот единственный раз моя неточность вовсе не была результатом двойной игры.

– Брось ты эти обобщения, – прерывает меня брюнетка. – Говори конкретно!

– А конкретное в том, что я кое о чем умолчал из подслушанного с помощью этого устройства разговора. В сущности, «умолчал» – сказано слишком сильно, поскольку, если ты не забыла, я упомянул о том, что речь шла о какой-то операции. Упомянул вскользь лишь потому, что мне хотелось сперва разузнать все подробности этой операции, получившей название «Незабудка», и тогда сообщить об этом тебе. Ты ведь сама однажды заметила, что я в какой-то степени любитель эффекта…

– Дурного эффекта… – поправляет Франсуаз.

– Короче говоря, мне захотелось блеснуть перед тобой, раскрыв неожиданно что-то очень важное во всех его деталях. Могу добавить, что сейчас после дополнительных расследований я почти в состоянии это сделать.

– Погоди, – останавливает меня Франсуаз. – Надо сперва посмотреть, нуждаемся ли мы вообще в твоих сенсационных открытиях. Скажи-ка лучше другое: раз ты не ведешь двойную игру, зачем тебе понадобилось удирать от наших людей, которые вели за тобой наблюдение? Тоже, наверно, из желания блеснуть. Блеснуть мощным мотором, которым мы тебя снабдили.

– Мне в голову не приходило, что я нахожусь под наблюдением ваших людей. Вот два нахала из Центра, верно, повисли у меня на хвосте, и мне надо было потерять их где-нибудь, чтобы без помех переговорить по телефону.

– С кем переговорить?

– С Лидой, с Марселем.

– На какую тему?

– Тема – Кралев. Совсем сбесился. Потребовал, чтоб за порог не выходила.

– Откуда ты ей звонил?

– Из почтового отделения в Ножане.

– Ладно, проверим, – бормочет Франсуаз, хотя и убедилась, что я говорю правду. – Возможно, так оно и было, но это не исключает двойную игру.

– Франсуаз, ты не забывай, что, как только ко мне заявился американец, я тут же проинформировал тебя.

– Всегда так делается, чтоб ввести в заблуждение противную сторону. Ты потому отказал американцу, что он имел глупость прийти к тебе на квартиру, а также из опасения, что тебя подслушают в собственной квартире. В другой раз от страха или из жадности ты дал бы согласие.

– Фантазия! – отвечаю я с презрением и бросаю окурок.

– А гонки сегодня после обеда – тоже фантазия? Ты исчез где-то возле пассажа Вивьен… Зачем тебе понадобилось бежать? И куда ты должен был уйти?

– Я же тебе сказал, хотел оторваться от людей Кралева, направляясь к Младенову…

– А ты столь наивен, что вообразил, будто сможешь вести разговор с Младеновым у него на квартире и люди Кралева не станут тебя подслушивать! Рассказывай кому-нибудь другому!..

– Я тебе еще ничего не рассказал, – останавливаю я ее. – И верно, не сумею рассказать, поскольку тебе некогда. Скажу только, хотя я и не веду двойной игры, платят мне действительно в двух местах. Вы платите обвинениями, а американцы – смертными приговорами. Сегодня вечером Кралев пытался меня ликвидировать.

– Опять поза! Опять эффект! – восклицает брюнетка, видя, что я снова закурил «синие» и сосредоточенно пускаю в потолок широкую струю дыма. – Ну, давай выкладывай! – предлагает она. – Может, я найду время тебя выслушать. Иметь дело с такими, как ты, – значит поставить крест на личной жизни.

Кратко, но исчерпывающе рассказываю о своих приключениях на чердаке, ничего не скрывая, кроме главного обвинения Кралева по отношению ко мне. Это обвинение я заменяю другим, не менее тяжким, – что я дезертировал с американской службы и работаю у французов. При изложении всех прочих моментов я придерживаюсь точных фактов, потому что бывают случаи, хотя и редко, когда правда звучит более убедительно, чем ложь.

Владея искусством слушать, Франсуаз ни разу не перебивает меня. Впрочем, слушает она с полным равнодушием, когда дело касается моих личных переживаний, и, естественно, обнаруживает некоторый интерес к деталям, имеющим отношение к задаче, которая передо мной поставлена.

– Значит, ликвидирован весь Центр, кроме человека, с которого по-настоящему следовало бы начать и который в скором времени снова восстановит предприятие, – заключает брюнетка, глядя на меня с недовольным видом.

– Выходит, так, – признаюсь я. – Цепная реакция сработала здорово, только в обратном направлении. Младенов, которого мы прочили в руководители нового Центра, убит; кому следовало уйти ко всем чертям, уцелел.

– Хорошо, что хоть тебе ясен результат.

– Результат на нынешний день, – уточняю я.

– Ага, поскольку ты решил нанизывать ожерелье убийств до бесконечности? Или хотя бы до тех пор, пока сам в него не угодишь…

– Пока что баланс в нашу пользу, – напоминаю я. – Верно, Младенова ликвидировали, но, может, это к лучшему. Ты оказалась права: Младенов мог бы оставаться под моим влиянием только в том случае, если бы американцы не платили так щедро. Но они не скупятся. Так что особенно жалеть не приходится. Остается уладить дело с Кралевым…

– Ты сам собираешься его улаживать?

– Думаю, что мне это удастся. В ближайшие дни у меня найдется немного свободного времени. В отличие от тебя.

– Только посмей! – предупреждает Франсуаз. – У тебя такая склонность – заходить дальше, чем тебе велено.

– Вот что, Франсуаз: я не стану вмешиваться в большую политику, поскольку это не мое дело, но мне кажется, что вы слишком рискуете с Кралевым. Если эта кошмарная операция удастся, общественное мнение восстанет против вас, потому что операцией руководил человек, прибывший из Франции, а это едва ли удастся скрыть. Пускай американцы сами берут на себя ответственность, не ставя под угрозу ваш престиж…

– В твоем мнении по этим вопросам никто не нуждается, – обрывает меня брюнетка.

– С другой стороны, – продолжаю я, будто не слыша ее, – с ликвидацией Кралева нынешний Центр окончательно летит к чертям, что дает нам некоторые шансы на возможную организацию нового ИМПЕКСа. К этому следует добавить, что Кралев не пользуется особой популярностью даже в эмигрантских кругах. Безоглядный и грубый, он окружил себя всеобщей ненавистью. Дадим ему по шапке и начнем сначала, а?

– Ничего я тебе не скажу. Решение таких вопросов мне не по рангу. Доложу куда следует, и тогда получишь ответ.

– «Тогда» операция будет закончена и решение кралевской проблемы еще более осложнится.

– Не кажется ли тебе, Эмиль, что ты довольно ловко опираешься на логику для прикрытия своего чисто личного желания свести счеты с этим человеком? Он пытался, говоришь, тебя ликвидировать. Возможно, он готовится повторить свою попытку. Но больше всего, как мне кажется, задевает тебя то, что он грозится увезти в неизвестном направлении даму твоего сердца.

– Фантазия! – третий раз бормочу я в этот вечер. – Хотя я в какой-то мере сочувствую Лиде, должен признаться, что она мне не симпатична. Но вне зависимости от симпатий и антипатий Лида сейчас нужна мне только как приманка.

Чтоб сильнее подчеркнуть свое пренебрежение к Лиде, я энергичным движением гашу сигарету, затем продолжаю:

– Слушай, Франсуаз, я не ребенок и понимаю, что одни вопросы ты в состоянии решать сама, другие – нет. Не могу не учитывать и того, что время летит стремительно и медлить нельзя. Пока мы тут беседуем с тобой, Кралев уже накручивает километраж в сторону Марселя. К счастью, он ездит плохо, да и его захудалый «пежо» ничего не стоит, так что если даже я выеду в полночь, и то, думается, легко нагоню его и обгоню. У меня к тебе совсем невинная просьба: перевезти Лиду в надежное место – скажем, в Кан или Ниццу, там я дождусь твоего звонка, и ты скажешь, надо мне разделаться с Кралевым или воздержаться.

– Ты мог бы это сделать и без специального разрешения. Вообще твои личные связи с женщинами к делу отношения не имеют.