Господин Никто

Младенов и в самом деле входит в сопровождении Кралева и Димова. Все трое устраиваются за угловым столом, где обычно сидят гости хозяина. Если принять во внимание, что у входа колотит по автомату Милко, Центр в полном составе.

– Центр в полном составе, – замечаю я.

– Восемь человек нас… Ничего, скоро останется семь, – бормочет Тони, расчесывая волосы желтыми от табака пальцами. – Хотя семь плохое число.

– Кто вылетит? Я, что ли?

– А кто же еще?.. И не по моей вине, разумеется.

– Не прикидывайся ягненком, ты тоже помог основательно. «Только сегодня выложил шестьдесят франков по счету», – напоминаю реплику, которую он бросил в тот вечер.

– Что мне велели, то я и сказал, – объясняет Тони. – Ты на моем месте поступил бы точно так же.

Подходит кельнер с переполненным подносом и, оставив два мартини, идет дальше.

– Ты с самого начала прицепился ко мне как репей, – припоминаю я с безучастным видом. – Все твои излияния были не чем иным, как дурацкими уловками.

– Говорил то, что было велено, – повторяет Тони. – И если ты попался на удочку, не моя вина.

– Почему это я попался?

– Потому что попался!

Тони выливает остатки из рюмки себе в рот, закуривает сигарету и усмехается своей мокрой усмешкой:

– Ты пишешь про ловкачей, и, может случиться, сам со временем станешь ловкачом, однако еще не стал. Когда кто-нибудь прилипнет к тебе и начнет болтать против начальства да угрожать, что вернется обратно, что тебе остается? Ясно, одно из трех: либо согласиться с ним, либо молчать, либо пойти и доложить. Верно, ты не согласился, потому что не предатель, но и докладывать не пошел. А должен был это сделать, будь ты ловкач. И тогда бы ты прошел проверку.

– Зато ты настоящий ловкач, – замечаю я, отпивая из рюмки. – Если бы я доложил, знаешь, чем бы все это кончилось? Кралев постарался бы тебя настрополить, чтоб ты все отрицал и доказывал, будто говорил я сам, а теперь приписываю тебе. Так что во всех трех случаях меня ждало одно и то же, потому что Кралев заранее решил мою судьбу.

Я нарочно дважды повторяю имя Кралева, чтоб заметить реакцию Тони. Но никакой реакции нет. Тони уже изрядно выпил и утратил способность отрицать свою связь с Кралевым. Если, спохватившись, он все же отрицает, то совсем другое:

– Чудак ты человек, ну зачем ему заранее решать твою судьбу? Кому ты стал поперек дороги?

– Никому, разумеется. Я мелкая сошка. Но поскольку они имеют зуб против Младенова, а я считаюсь его человеком, все шишки сыплются на меня.

– Не принимай близко к сердцу, – успокаивает меня Тони. – Парень ты башковитый. Без дела не останешься. Только вот двух маток сосать тебе не придется.

– А вы что? Уж не одной ли маткой довольствуетесь? Все вы…

– Ш-ш-ш! – прерывает меня Тони, поднеся к губам пожелтевший палец. – Слово – серебро, молчание – золото! Соси хоть десять маток, только умеючи… Ничего, время есть, научишься…

– Ты, я вижу, опять накачался… – равнодушно замечает подсаживающийся к столу Милко, устав, вероятно, колотить по лотерейному барабану.

– С горя, браток… Страдаю, опять останемся без редактора.

Милко не реагирует. Он ищет глазами кельнера и, обнаружив его, делает заказ, молча показывая пальцем на рюмку Тони. Милко, как видно, тоже в курсе дела. Похоже, что все в курсе, кроме меня.

– Возьмете еще по одной? – спрашивает молчальник, когда гарсон приносит ему рюмку мартини.

– Почему по одной? Нам по одной мало, – с готовностью отвечает Тони. – Заказывай бутылку, хватит забавляться рюмками.

– Тебе только бутылки недостает, – бормочет Милко.

И приказывает кельнеру:

– Еще две того же самого.

Мне, однако, не суждено воспользоваться угощением. В глубине поднимается из-за стола Младенов и, неуклюже пробираясь между столиками, направляется к нам.

– Эмиль, ты отвезешь меня домой?

Поднимаюсь и иду за ним. Предстоящий разговор мне уже известен. Поэтому меня даже несколько удивляет, когда бай Марин, едва тронулась машина, принимается совсем за другую тему:

– Скажи, ты в своем уме? Зачем тебе понадобилось дразнить Лиду?

– Как это дразнить?

– Не так одета, в таких, мол, нарядах одни потаскухи появляются… Что, по-твоему, Эмиль, у меня денег куры не клюют, да?

– Погоди, бай Марин, я ей говорил не про деньги, а про то, что надо иметь приличный вид. Она может одеваться еще дешевле и выглядеть прилично.

– И я ей говорил то же самое. Купи, говорю, себе платьице в уцененных товарах, как делают скромные женщины. Так нет, Мери Ламур послушалась и накупила этих страшил. А теперь, извольте радоваться, давай денег на новые туалеты. Можно подумать, что я лопатой их загребаю, эти деньги.

– Кое-кто и лопатой загребает, – вставляю я. – Взять хотя бы Димова.

– Знаю, сколько он получает, Димов. Тоже не бог весть как процветает, особенно допустив к карману такую мотовку, как эта Мери.

Младенов замолкает и окидывает меня беглым взглядом.

– Не гони. Нам спешить некуда. Хочется поговорить с тобой и о другом…

Значит, приближаемся к главной теме. Я и так еду совсем не быстро, потому что в эти часы на бульварах такое скопище машин, что, если бы и захотел, не сможешь прибавить скорость. Но дело в том, что от Центра до Рю де Прованс слишком близко, чтоб заводить разговор о серьезных вещах.

– Уже два-три раза эта пара заводила речь о тебе. Я все стараюсь оттянуть, но они не унимаются: требуют твоего увольнения. Трогать его, говорят, мы больше не будем, может жить спокойно, только пускай убирается с глаз. Мы не нуждаемся в надзирателях.

– Хорошо, бай Марин. Если надо, я уйду.

Младенов бросает на меня оторопелый взгляд, его очень удивило, что я так вот, сразу, отступил. Я всматриваюсь вперед, стараясь протиснуться между старым «ситроеном» и огромным блестящим «бьюиком».

– Я, конечно, тебя не оставлю. Сделаю все, что можно. Кое-где я позондировал почву и должен тебе сказать, что дела не так уж плохи. Можешь устроиться и в «Свободной Европе», и в других местах – была бы охота. Наши эмигранты, к сожалению, в большинстве тупицы изрядные, а тут нужны подготовленные ребята, вроде тебя.

– Обо мне не беспокойся, – говорю я, чтоб несколько охладить его. – Как-нибудь сам справлюсь.

Младенов снова испытующе смотрит на меня, но как раз в этот момент я пробираюсь между двумя машинами, и мне некогда разговаривать и глядеть по сторонам. Чтоб избежать столкновения, «ситроен» немного отодвигается влево, что позволяет мне обогнать «бьюика», покрыв его позором и тучей синего бензинового дыма.

– Эмиль, ты не должен на меня сердиться, а если сердишься, то несправедливо. Учти, я реагировал предельно остро, но эти вещи зависят не только от меня.

Круто повернув, я выкатываю на Рю де Прованс. Теперь другая забота – где найти местечко для моего «ягуара» среди длинного ряда стоящих впритык машин. Пока мы медленно ползем вдоль цепочки застывших у тротуара машин, одна из них выбирается из ряда и уезжает. «Ягуару» тут слишком тесно, однако после нескольких манипуляций мне все же удается пристать к тротуару.

– Готово, – объявляю я старику, продолжая сидеть на месте.

– Я, конечно, мог бы путем всяких проволочек и ухищрений отодвинуть твой уход, но от этого ты ничего не выиграешь, а для меня один урон. Если ты перейдешь на другую работу, моя позиция в Центре укрепится.

– Прежде ты, кажется, утверждал обратное.

– Прежде условия были одни, а теперь другие. Поэтому вина не моя.

– Понимаю, моя вина, – примирительно киваю я. – Потому-то я и не стану больше докучать тебе. Должен, однако, тебя предупредить, что с моим уходом твоя позиция не укрепится. Им сейчас невтерпеж избавиться от меня, чтоб потом и с тобой разделаться. Разве что предоставят тебе роль обыкновенного статиста.

– Никогда Младенов не был статистом! – с достоинством возражает старик.

– Не спорю. А вот они не прочь видеть тебя в этой роли. Ну ладно. Это меня не касается. Раз, по-твоему, так будет лучше, завтра же исчезну.