Зной пустыни

Не в силах противиться искушению, Лиз оглядела Мэйн-стрит, надеясь увидеть знакомую фигуру. Улица заполнена медленно движущимися машинами, парковки у домов забиты до отказа, по тротуару идут пешеходы, с любопытством заглядывая в окна выставочного зала, где видна толпа разодетых посетителей.

Вероятно, с точки зрения прохожих, вернисаж имел оглушительный успех. Но Лиз-то знала, что неудача хищной птицей уже обрушилась на ее плечи. Сделав еще один глубокий вдох, она повернула обратно.

И в этот момент увидела его.

Облегчение растопило ледяной ком, стоявший у нее в горле, заставило сразу подумать о том, что сказать ему, когда они окажутся наедине. Ему оставалось пройти до галереи еще полквартала. Алан шел стремительно, ветер играл его пышными волосами цвета эбенового дерева. Грация походки казалась еще совершенней, потому что он не осознавал этого. К счастью, Алан не успел ее заметить, а Лиз не могла доставить ему удовольствие увидеть, как она, словно пятнадцатилетняя влюбленная дуреха, подстерегающая эстрадную поп-звезду у выхода из мужского туалета, ждет его на улице.

Лиз поспешила скрыться в галерее, хотя сердце гнало ее на улицу — бежать навстречу и броситься Алану на шею.

Оказавшись в безопасности, она взяла бокал шампанского у проходившего мимо официанта, сделала большой глоток, потом придала лицу деловое выражение, пробралась сквозь толпу к столику в дальнем углу зала и, схватив блокнот, стала изучать пустые страницы.

Алан должен был появиться через полминуты. Мысленно отсчитав тридцать секунд, Лиз положила блокнот на стол и оглянулась. В этот момент Алан переступил порог выставочного зала.

Лиз безотчетно шагнула навстречу. Строгий костюм оттенял бронзу экзотически красивого лица, а красная повязка воина, вышедшего на тропу войны, придавала некую дикость его вполне цивилизованной внешности.

Толпа встрепенулась и двинулась к своему любимцу. Вскоре Алан был в плотном кольце поклонников. Он не относился к числу людей, спокойно выносящих общество полоумных фанатов, но Лиз все же приучила его быть любезным с коллекционерами. Теперь должно пройти какое-то время, пока он будет пожимать руки и подписывать автографы.

Но сегодня было по-другому. Алан врезался в толпу, как горячий нож в масло. Все почувствовали что-то необычное, и Лиз, с преувеличенным вниманием изучавшая блокнот, кожей ощущала на себе любопытные взгляды.

Наконец она выпустила из рук блокнот и обернулась.

Алан стоял рядом, губы сжаты, чувственный рот превратился в узкую полоску. А глаза! Боже милостивый! В них не было ничего, кроме неистовой враждебности.

Толпа затихла. Казалось, немая сцена продлится целую вечность. Алан молча смотрел на Лиз тяжелым взглядом, словно у него в душе боролись противоречивые чувства.

Она шагнула было вперед, чтобы обнять его, но ненавидящие глаза приказали ей остановиться.

— Добрый вечер, Алан, — отважно улыбнулась Лиз. — Видишь, все ждали только тебя.

Мышцы бронзового лица напряглись, и ей показалось, что сейчас он улыбнется в ответ. Но вместо улыбки в гнетущей тишине раздались слова:

— Сожалею, Лиз. Ничего не получится. Все кончено.

Глава 2

23 июля 1988 года

Мэйн-стрит казалась вымершей. Солнце жадно вылизало тротуары огненным языком, и единственным звуком, доносившимся из окон немногочисленных работающих учреждений, был монотонный шум кондиционеров. Окна закрытых галерей, ювелирных и антикварных магазинов безучастно взирали на пустынную улицу. Смятый клочок бумаги, подхваченный порывом горячего ветра, лениво поднялся в воздух и аккуратно лег на верхушку пальмы, лентовидные ветви которой свисали, казалось, прямо с раскаленного неба.

Жара началась в конце апреля, но тогда она была как мягкое пианиссимо далекой песни, а сейчас каскады фортиссимо обрушивались на головы редких прохожих, загоняя их в уютную тень и прохладу домов.

Лиз сидела за столом в своем личном кабинете, где безостановочно работали мощные кондиционеры, поддерживая вполне комфортную температуру.

Обстановка комнаты свидетельствовала о процветании галереи и ее хозяйки. На полу мореного дуба лежал ковер мягких пастельных тонов, вытканный умельцами из племени навахо. В уютном уголке у окна, выходящего в сад со скульптурами, стояли диван от Миса ван дер Роэ и два барселонских кресла. Стены кабинета украшали картины из личной коллекции Лиз — Шнабель, Ротко, Вархоль, Горман, Шолдер, Ли и несколько холстов Алана. Картины приобретались по сходным ценам в течение десяти лет и превосходно смотрелись на фоне молочно-белых стен.

— Проклятие, взгляни на это. — Лиз с отвращением швырнула на пол сложенный лист. Если бы она верила в приметы, то, несомненно, решила бы, что вскоре ее ждет какое-то несчастье. На глянцевой бумаге было рельефно отпечатано приглашение, а на вкладыше — цветные репродукции картин и скульптур, которые будут представлены на гала-выставке, приуроченной к десятилетию картинной галереи Лиз.

Рик Мейсон в великолепном летнем костюме от Армани, спокойный, хладнокровный, мгновенно подался вперед, успев поймать приглашение, прежде чем оно коснулось пола.

Лиз заметила, как расширились от удивления глаза помощника.

— Тут есть одна забавная деталь. — Рик вернул ей приглашение, и она снова пробежала текст, не веря тому, что читает.

ЛИЗ КАНТ [3]

имеет честь пригласить Вас

на гала-выставку,

посвященную десятилетию…

— Может, кто-то из конкурентов и пишет мою фамилию именно так, но мне еще ни разу не случалось видеть, чтобы ее перевирали подобным образом, да к тому же в трех тысячах экземпляров. Такие приглашения, как правило, оказываются в мусорных корзинах.

Лиз покосилась на белоснежный картон, который час назад доставили из типографии, и застонала.

— Не могу поверить, что никто не заметил ошибки. А я не удосужилась взглянуть на сигнальный оттиск.

— Людям свойственно ошибаться, Лиз. Разумеется, эту работу мы оплачивать не будем. Типография переделает заказ. Стоит ли расстраиваться?

— Просто ты не знаешь этот бизнес так, как знаю его я. Сплетни, грязные инсинуации — обычное явление в нашем кругу. История с приглашениями наверняка уже ходит по Скоттсдейлу, а сегодня вечером о ней узнают и в Манхэттене.

Она замолчала, осознав, что Рик не может понять ее чувства.

Избрав на втором курсе колледжа историю искусств, Лиз мечтала стать знаменитым дилером произведений живописи. Десять долгих лет она отказывала себе во всем, пока не собрала достаточно денег и не открыла собственную галерею. Да и потом ей приходилось работать по семьдесят — восемьдесят часов в неделю, чтобы упрочить свой успех и успех художников, которых она представляла.

Но для Лиз это были муки рождения желанного ребенка. Она наслаждалась, неся красоту в мир, который день ото дня становится безобразнее, где благоденствуют преступники, где господствует ничем не оправданная нищета. Юбилейная выставка должна стать венцом ее усилий, грандиозным событием, о котором напишут ведущие искусствоведческие журналы.

Зачатое честолюбием, вскормленное жаждой успеха, ее дело теперь достигло блистательной зрелости. В мире искусства, где люди платят бешеные деньги, чтобы попасть на престижные выставки Нью-Йорка, Лондона и Парижа, она совершила невозможное — гора коллекционеров пошла к Магомету ее галереи, расположенной в курортном городке.

— Придется изъять приглашения с почты, — сказала Лиз, — пока их не получили наши клиента. Думаю, мы еще успеем.

— И пусть хозяева типографии ускорят переделку заказа, если хотят и дальше получать от нас работу, — предложил Рик.

Лиз покачала головой.

— Это не самое страшное. Взгляни на приглашения к октябрьским номерам «Искусства Юго-Запада» и «Артньюс».

3

В приглашении вместо фамилии Kant было напечатано Kunt, что произносится так же, как слово Cunt, обозначающее ругательство (прим. пер.).