Зной пустыни

— Конечно, придет, — ответила Лиз.

Только экономка знала об их размолвке и не могла скрыть своего недовольства.

Алан настоящий художник и из-за любовной ссоры не пропустит праздника живописи. Впрочем, кто знает…

С тех пор как десять лет назад Алан переступил порог ее галереи, их встречи стали ежедневными. В качестве его дилера Лиз успешно продавала его картины, способствовала его карьере, и теперь из совершенно безвестного новичка он превратился в одного из самых знаменитых в стране художников.

Оба так много значили друг для друга, поэтому Лиз едва перенесла, что он прислал свои картины, а не привез их лично, как делал всегда. Неужели Алан не понимает, как обидел ее? Или это его не волнует?

«Придет ли он сегодня?» — спрашивала себя Лиз, выходя из дома. Хотелось бы верить. Но в одном она была уверена: если Алан не придет, разразится катастрофа.

Уже целый час Лиз Кент как гостеприимная хозяйка стояла у входа, лично приветствуя прибывавших посетителей. Ее служащие старались изо всех сил, следили за тем, чтобы никто из гостей не был обделен шампанским и закусками.

Провинциальные коллекционеры, критики, художники и несколько знаменитостей толпились в переполненных залах. Неподалеку Арчер Гаррисон обсуждала с обступившими ее поклонниками одну из своих скульптур. Арчер принадлежала к редкому типу людей — эта независимая и весьма состоятельная дама страстно желала достичь высот искусства. Артистизм не мешал ей общаться с разными людьми, она никогда не выказывала ни снисходительности, ни претенциозности. Уравновешенная, интеллигентная, всегда приветливая, настоящая находка для галереи.

Чуть обернувшись, Лиз смотрела в ту сторону, где в длинной крестьянской юбке и домотканой шали, накинутой на плечи, прижавшись спиной к стене, стояла Марианна Ван Камп, словно надеясь, что стена расступится и поглотит ее. В одной руке она держала бокал шампанского, в другой — сигарету, пепельница перед ней уже не вмещала окурков. Марианна была художницей-самоучкой, но Лиз никогда не придавала значения степени бакалавра искусств, дипломам Пратта или Чикагского института живописи. Она бралась представлять только тех художников, которые имели талант. Талант и желание стать лучшими.

Приехавший к семи часам Лоуренс Ли этими качествами обладал. Копна седых волос и развевающаяся борода придавали ему колоритный и драматичный вид. Он сразу привлек всеобщее внимание, которое щедро разделил со своей талантливой женой Мэри Уайент, пришедшей вместе с ним на открытие выставки. Появление пятнадцать минут спустя знаменитого литографиста Амадо Пеньи также произвело фурор. Однако волнение быстро улеглось.

Гости ждали Алана.

Из всех подопечных Лиз только он был звездой первой величины. Его магнетическая сила могла привлечь любого, даже незаурядного человека. Казалось, люди начинают ощущать присутствие Алана до того, как он входил в помещение, а его внешность заставляла их оборачиваться ему вслед. Обаяние делало его незабываемым. Талант превращал в великана.

Отсутствие Алана нарушало атмосферу вернисажа — этого тонкого сочетания искусства и великосветского приема, которое при одних обстоятельствах может стать шедевром, а при других — превратить выставку в протухшее суфле. Беспокойно поглядывая на часы, Лиз все больше проникалась чувством, что ее ждет именно суфле.

Когда в зале появлялся очередной подвижник или потрясатель основ, уже не слышно было обычных приветственных криков, лишь ненадолго оживлялся приглушенный разговор. Но хуже всего то, что богатые посетители не думали ничего покупать, быстро переходили от картины к картине, и служащие галереи не успевали среагировать и представить товар лицом.

Даже Рик казался обескураженным.

— Плохо дело, — беспокойно сказал он Лиз. — Видимо, мы зря потратились на шампанское. Я не заключил ни одной крупной сделки.

— Еще рано.

— Уже восемь часов! В прошлом году к этому времени я успел продать картин на триста тысяч.

— Не надо меня нервировать. Иди и работай, — огрызнулась Лиз.

Тот моментально растворился в толпе, но Лиз заметила его обиду и пожалела о своей грубости.

Если Алан в самое ближайшее время не появится, выставку ждет провал, чего не случалось за всю историю галереи. Тысячи Долларов, потраченные на приглашения, рекламу, авиабилеты, бронирование номеров для иногородних художников, не говоря уже о шампанском и закусках, вине и обедах для потенциальных покупателей, можно списать в невосполнимый убыток, который Лиз будет не в состоянии покрыть, ведь она только что заняла полмиллиона долларов. Ей надо получить рекордные доходы именно сегодня, иначе она не сможет удержать галерею на плаву.

Но риск и бессонные ночи и тревоги оправдаются, если придет Алан. «Нет, — мысленно поправила себя Лиз, — когда придет Алан». В его присутствии она и объявит, что собирается открывать в Манхэттене галерею, посвященную исключительно творчеству Алана. Идея возникла в бессонные ночи, когда Лиз мучительно решала, как перебросить мост через пропасть, разделявшую их после ссоры.

Ей очень не хотелось отходить от двери, однако поток посетителей иссякал, гости входили все реже, и упрямое стояние в дверях становилось подозрительным. Увидев, что одну из картин Алана внимательно разглядывает богатая чета коллекционеров из Нью-Йорка, Лиз поспешила к ним. Говард Лундгрен сделал миллионы на очистке металлургических отходов и теперь превращал шлаки в произведения искусства, которые собирал с неимоверной жадностью.

— Рада видеть вас снова, — сказала Лиз. — Надеюсь, путешествие было приятным?

Скип Лундгрен явно стремилась выставить напоказ состояние мужа. Юбка с пуфами выглядела бы просто божественно, будь Скип моложе и стройнее. Несмотря на теплую погоду и духоту переполненного помещения, плечи миллионерши покрывал дорогой мех.

— Скип, дорогая, вы, как всегда, сказочно выглядите, — произнесла Лиз, прежде чем обратить внимание на Говарда. — Как это на вас похоже. Не успели войти и сразу остановились у лучшего полотна.

К ее изумлению, слова прозвучали не слишком фальшиво.

— Чертовски приятно слышать. Но у меня уже есть три картины Долгой Охоты. Не уверен, что захочу купить еще. К тому же вам известно мое правило. Прежде чем достать чековую книжку, я люблю пообщаться с художником, узнать, как он сам оценивает свое творение. — Говард оглядел помещение выставки. — Куда, черт побери, запропастился Долгая Охота? Когда я звонил вам из Нью-Йорка, вы сказали, что он будет.

— Мы ждем его с минуты на минуту.

Сердце у Лиз готово было выпрыгнуть из груди, во рту стало сухо, как в пустыне.

— В этом индейце есть, je ne sais quoi… [2]— Скип мучительно подыскивала подходящее слово.

— Фунт изюма. Кажется, ты всегда мне так говоришь? — Взгляд Говарда вспыхнул негодованием. — Честное слово, по-моему, ты приехала сюда только затем, чтобы полюбоваться на Долгую Охоту.

— Гови, ты вгоняешь меня в краску!

По своему обыкновению, Говард проигнорировал протесты жены.

— Надеюсь, Лиз, вы нас извините, но мы еще не обедали.

Она едва сдержала возглас удивления. Лундгрены прилетали на выставки раза два в год, и всегда Говард экономил на обедах. Он и Скип оставались в зале до тех пор, пока не иссякали «Дом Периньон» и черная икра. Они уходили позже всех, потратив на картины пяти- или шестизначную сумму.

Лиз изобразила на лице улыбку.

— Почему бы вам не вернуться после обеда? К тому времени Алан обязательно будет здесь. Он очень расстроится, узнав, что вы ушли.

— Посмотрим, — уклончиво ответил миллионер.

Лиз проводила супругов до дверей, чувствуя себя так, словно галерея сейчас рухнет, и торопливо вышла на улицу. Неужели Алан не придет? Она вдохнула холодный ночной воздух и подняла лицо к небу. Но звезды не уняли ее смятения. Светящиеся точки так далеки, так равнодушны. Они никогда не оправдывали ее надежд, нечего ждать от них и теперь.

2

Я не знаю… (фр.).