Слезы на лепестках роз

Направляясь к выходу из своей спальни, она понимала рискованность своего шага. Можно выиграть, а можно и проиграть. Но какой у нее выбор? Сердце ее в руках Патрика.

Расправив плечи, Джордана шагнула в коридор.

Она знала расстояние до лестницы, знала, сколько каменных ступенек ей нужно одолеть, чтобы оказаться в коридоре внизу. Потом шестьдесят три шага – и она окажется на пороге кабинета Патрика.

Шаги ее призрачным шелестом раздавались на древних каменных плитах, истертых ногами прежних поколений Маккэлемов, ногами дворецких, слуг, членов семьи. Она могла бы вызвать слугу одним звонком; но час уже поздний, все, наверное, давно спят.

Но даже если не спят, никого звать не стоит. У тяжелой двери Джордана заколебалась, одернула складки платья. Опасаясь, что он ей откажет, вошла без стука.

Комната была объята тишиной. Потом она услышала его хриплое дыхание и звяканье льдинки о край бокала.

– Что ты здесь делаешь? – Его голос стал густым от виски.

– Нам нужно поговорить.

– Вот как? – Снова в бокале зазвенел лед. – Если ты пришла, чтобы сказать мне, что нам пора отправляться домой, то это уже решено. Завтра в полдень мы улетаем.

– Я пришла не для того, чтобы обсуждать наш отъезд.

– А что же ты пришла обсуждать? – Он был холоден как лед.

Оказавшись здесь, она вдруг поняла, что не знает, о чем говорить.

– Ты пришла, чтобы обвинить меня в своем унижении? – Слышно было, как он пил – огромными, долгими глотками. – Если тебе это доставит утешение, то знай, что я живу с ощущением вины. Стоит мне о ней забыть, как тут же появляется что-нибудь желтое – цветок или полоска золотистого неба. Желтое! Куда бы я ни повернулся, оно тут как тут. И я, черт возьми, мгновенно вспоминаю, как сползает золотистый шелк с твоего тела.

– Тогда я тоже себя вела не лучшим образом.

– Ты?

– Да. Я могла остановить тебя, Патрик. Одним-единственным словом. Но я его не сказала. И мы оба знаем, почему.

Тишина давила. Она представляла, как он стоит с бокалом на полпути ко рту и ждет, не сводя с нее глаз.

– Я хотела тебя, на любых условиях. Неважно, чья гордость принесена в жертву. Моя… – она заколебалась, – или твоя.

– Ты полагаешь, что именно моя… Так почему же ты не сказала "нет"?

– Я покорилась, потому что хотела услышать от тебя слова, о которых давно мечтала, а ты взвалил на себя вину за акт необузданной страсти, которая двигала не тобой одним.

– Это было отвратительно. Акт жестокости.

– Акт отчаяния. Общего нашего отчаяния.

Бокал опустился. Она услышала негромкий стук о крышку стола.

– Я взял тебя силой, да, но от страха и гнева. Страха, что я тебя теряю. Гнева, что ты так мне дорога.

Мне необходимо было доказать свою власть над тобой, я хотел убедиться, что нужен тебе и буду нужен всегда.

– Так оно и есть.

Он покачал головой, не веря собственным ушам, гадая, понимает ли она сама, что он доказал обратное – ее власть над собой.

– Ты меня не винила? Не ненавидела?

– Винила нас обоих. А ненавидеть тебя я не смогу никогда, Патрик.

Он застонал. В этом стоне ей послышались недоверие, облегчение и что-то еще, во что она не позволяла себе верить, боясь разочарования. Скрипнула кожа, затрещало дерево – Патрик упал в кресло. Джордана ждала, когда он снова заговорит. Но ощущала только его безмолвную борьбу с самим собой. Ему было тяжело, он нуждался в утешении. Она направилась к нему легким, уверенным шагом, не опасаясь помех – в этом доме все всегда стояло на своем, раз и навсегда определенном месте.

Она обошла его стол и остановилась у кресла. От него пахло мылом и виски. Когда она дотронулась до него, легонько положив ладонь ему на плечо, он рывком обернулся к ней, его руки обвились вокруг ее тела, лоб с силой прижался к ее груди.

– Я не знал, что такое возможно. Я не смел доверять никому.

Доверие. Она так хотела его доверия.

– Ты была женщиной, недосягаемой для моего понимания. Я брал, ты отдавала. Моя надменность наталкивалась на твою доброту. Несдержанность – на терпение. На силу, отвагу, такт. Ты давала мне все, что я просил, и никогда ничего не требовала взамен. – Он тяжко выдохнул. – А мне так хотелось хоть что-нибудь дать тебе. Я надеялся, что мне это удастся.

– Ты надеялся подарить мне зрение. – Она гладила его волосы, пропуская сквозь пальцы тугие завитки, – В своей жизни я сделал очень мало по-настоящему доброго. Даже когда пытался, все у меня выходило неуклюже, но поверь – никогда я не хотел причинить тебе боль.

– Верю. Мне самой жаль, что я незрячая, – мне хотелось бы увидеть тебя. Что ж, есть вещи, которым сбыться не суждено.

– Зато некоторым суждено. – Он поднимался, наслаждаясь ощущением ее скользящих по его телу рук. Я люблю тебя, Джордана. Как бы я ни сражался с собой, мне судьбой назначено любить тебя.

– Правда? – мягко спросила она, обратив к нему лицо. – И сейчас любишь?

Она знала, что любит. Он видел это на ее сияющем лице, но ей так нужны были эти долгожданные слова, что он решил произнести их еще раз. Слова, которых он не говорил ни одной женщине, потому что на свете нет женщины, равной Джордане.

– Я люблю тебя.

Так сильно, что ее боль становится его болью и любую нанесенную ей обиду он чувствует как свою.

Так сильно, что мечтал подарить ей чудо и страдал жестоко, когда чудо не состоялось. Зрение должно было стать даром для нее…, он любит ее и слепую.

Запустив пальцы в его волосы, она прижала его к себе. Обиды и разочарования забылись. Его и ее; они растворялись в словах – в тихих нежных словах преданности и любви. Завтра они покинут Шотландию, а потом другие заботы, другие события вторгнутся в их жизнь, но сегодняшний вечер останется с ними навсегда.

Пальцы Джорданы перебирали струны гитары, извлекая мелодию ее собственных мыслей. Улыбка ее была довольной, музыка – мечтательной. Тайные сомнения, страх за свою любовь забылись. Дом Даниэлей дышал счастьем. Патрик, отдаваясь чему-нибудь, как всегда, делал это от всей души, без оглядки.

Джордана была на вершине блаженства.

В комнате, наполненной цветами из посаженного Патриком сада, она ожидала Рэнди.

Секунды сплетались в минуты, минуты – в часы ее ожидания. Звук входного звонка заставил ее отложить гитару и поспешить к двери. Радостно распахнув ее, она ждала восторженных объятий, но вместо этого на нее пахнуло пряным тяжелым ароматом – Рэнди никогда не пользовалась такими духами.

– Извините, – сказала Джордана, охлаждая свой радостный пыл. – Я ожидала не вас. Чем могу помочь?

Вопрос ее повис в тишине, но кто-то стоял здесь и в упор разглядывал ее. Женщина. Нахмурившись, Джордана прикоснулась к горлу, к бешено бьющейся там жилке, и спросила снова:

– Кто вы?

Шелест одежды, скрип гальки под ногами.

– Ну хорошо. – Джордана сделала шаг назад, намереваясь закрыть дверь между собой и враждебностью, исходившей от визитерши.

– Нет – Пальцы сомкнулись на запястье Джорданы. Тонкие пальцы с длинными, злобными ногтями. Закрывать дверь еще не время.

Джордана замерла, не желая сопротивляться.

– Я вас знаю?

– Нет, но у нас есть, так сказать, общий друг.

– Патрик!

– А! – Голос был глубокий, хорошо поставленный, полный сарказма. – Значит, вы догадались.

– Чего вы хотите?

– Поговорить с вами.

– Нам не о чем говорить, мисс…

– Дельмари. Маив Дельмари.

Джордана слышала это имя. Постарались сплетники на вечеринках, на которые ее таскал Патрик. Высвободив руку, Джордана отступила в сторону.

– Проходите, мисс Дельмари, и говорите, что хотели сказать. Присесть не приглашаю – судя по всему, вы не задержитесь.

Едва перешагнув порог, Маив Дельмари ринулась в атаку:

– Хорошо, я постараюсь быть очень краткой. Если вы любите Патрика, то не имеете права губить его жизнь.

– Я и не собираюсь губить его жизнь.

– Но именно это случится, если будет продолжаться ваша связь.