Борис Пастернак

Когда Пастернак писал эти строки, он завидовал дорогому его сердцу Верлену, у которого никогда не было колебаний между стихами и прозой, если он намеревался выразить свои тайные мысли и движения души, тогда как сам Борис постоянно задается кучей вопросов, прежде чем выбрать одну из двух противоположных возможностей. Тем не менее в следующем году он публикует антологию своих поэтических произведений под названием «Поэзия и избранные длинные стихи» [96]. Почти две сотни страниц этой книги стали вкладом Бориса Пастернака в русскую авангардистскую лирику. Но они не помешали ему посвятить несколько недель спустя прозаическую статью Фридерику Шопену.

Празднуя, как и все его соотечественники, капитуляцию Германии и окончание войны, он узнает о смерти отца в Оксфорде [97]. Этот удар заставил Бориса обратиться взглядом в прошлое и присмотреться внимательнее к своей — истинной или ложной — миссии русского писателя, ищущего всеобщей правды. И мало-помалу ему стала приходить на ум мысль о прозаической вещи, опирающейся на его собственный опыт и вдохновленной им. Еще не говоря об этом с Зиной, он доверяет свою мечту Ольге Фрейденберг в письме от 13 октября 1946 года: «В одном отношении я постараюсь взять себя в руки — в работе. Я уже говорил тебе, что начал писать большой роман в прозе. Собственно, это первая настоящая моя работа Я в ней хочу дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного, как, в идеале, у Диккенса или Достоевского, — эта вещь будет выражением моих взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в истории и на многое другое. Роман пока называется «Мальчики и девочки». Я в нем свожу счеты с еврейством, со всеми видами национализма (и в интернационализме), со всеми оттенками антихристианства и его допущениями. <…>Атмосфера вещи — мое христианство, в своей широте немного иное, чем квакерское и толстовское, идущее от других сторон Евангелия в придачу к нравственным. Это все так важно, и краска так впопад ложится в задуманные очертания, что я не протяну и года, если в течение его не будет жить и расти это мое перевоплощение, в которое с почти физической определенностью переселились какие-то мои внутренности и частицы нервов» [98].

Вот таким образом словно бы под воздействием головокружения, вызванного работой над этой вечной и срочно необходимой вещью, Борис Пастернак совершенно ясно и с пронзительной чистотой обозначает психологические, метафизические, событийные, анекдотические и достоверные тенденции своего рассказа. Единственное, в чем он ошибается: в названии будущего романа.

Глава V

Божественные открытия в прозе

Зачарованный своими персонажами, словно гостями, впервые пришедшими в дом, Пастернак писал новый роман — писал горячечно, писал, чувствуя себя счастливым оттого, что создает вещь, которая, как он говорит, станет «книгой жизни» и клятвой верности тем, кто отстаивал свое право на свободу мысли. Он двигался вперед быстро, очень быстро, все возрастающей скорости работы помогало то, что писателю было совершенно неизвестно, что ему приберегает в будущем этот длинный рассказ, который казался ему иногда собственным отражением в кривом зеркале. Он так торопился узнать мнение своих близких об этом «безумном предприятии», что, едва закончив первые главы, прочел их сначала у себя дома, потом у соседа по Переделкину — Константина Федина. Все говорили, что просто околдованы новой вещью. Но сколько в этих похвалах было подлинной искренности, а сколько желания угодить другу? Пастернак озадачился этим вопросом, но в ту же минуту понял, насколько он абсурден: ему не было дела до оценки романа кем-то, не ее он искал, ему важно было собственное удовлетворение как приложенными усилиями, так и результатом этих усилий.

Куда больше любых оценок, если думать о будущем книги, да и всей советской литературы, его тревожило опубликование 26 августа и 4 сентября 1946 года постановлений, выносивших приговор журналам «Звезда» и «Ленинград», в том числе и за неосмотрительную поддержку политически «неблагонадежных» произведений [99]. В комментариях к официальным текстам главные нападки делались на великую поэтессу Ахматову и блестящего юмориста Зощенко, обвинявшихся в том, что они пачкают родную страну, исполняя грязные инструкции, полученные от буржуазных идеологов. Испытывавший высшее блаженство оттого, что может согласиться с мнением высших авторитетов, новый генеральный секретарь Союза писателей Александр Фадеев потребовал исключения двух «преступников» из организации, которая не позволит себе и дальше пригревать на груди змею, даже двух. В приложении к жизни политико-литературных директив Сталина, который, будучи поставлен коммунистами во главе Политбюро, наводил порядок в организации всей страны и заботился о ее развитии, Фадеев решает пойти даже дальше того, что прямо диктовали инструкции. Если Сталин, единовластный хозяин, старался насадить по всей России, сверху донизу, яростную тиранию, державшую в кулаке народ, и, не гнушаясь в битве за чистоту идеологических рядов никакими доносами, выводил на чистую воду всех этих бумагомарателей и рифмоплетов, которые ставят свой личный успех выше марксистского кредо, то Фадеев пытался даже перещеголять этого деспота в ригоризме.

И после 4 сентября поспешил сообразить, что некий Борис Пастернак, до сих пор каким-то чудом избегавший административных громов и молний, также в полной мере заслуживает строгого выговора с предупреждением. Намереваясь разгромить этого лицемера, Фадеев обвиняет его в «Литературной газете» от 7 сентября в том, что он отвернулся от народа, упорствуя в непризнании величия этого самого народа, и что укрылся за переводческими работами, дающими ему средства к существованию, дабы спастись от риска подвергнуться даже и малейшей критике за отсутствие социалистических убеждений [100]. По Фадееву, выходило, будто столь низкое поведение должно было бы повлечь за собой бойкот таких пастернаков.

Ничуть не обескураженный этими желчными нападками в свой адрес, писатель назначает на 9 сентября читку продолжения романа своим друзьям. Однако в этот самый день «Правда» как бы санкционирует обвинения Пастернака в антипатриотизме: в органе ЦК партии публикуется резолюция президиума ССП, где Пастернака объявляют «безыдейным, далеким от советской действительности автором». Под этим ударом Пастернак также не дрогнул. Мало того, убежденный в своей невиновности и правоте, он заявляет, что готов принять вызов. У него твердое ощущение, что за его спиной вся великая русская литература прошлого, от Пушкина и Гоголя до Тургенева, и что для него не могут быть реальной угрозой обвинения нескольких завистливых и злобных современных борзописцев.

Ему казалось, что все забыто и похоронено, когда 17 сентября непреклонный Фадеев пользуется созывом общемосковского собрания писателей, чтобы объявить собратьям по перу, что «безыдейная и аполитичная поэзия Пастернака не может служить идеалом для наследников великой русской поэзии».

Хотя Борис и писал Ольге Фрейденберг, что его «все это «ныне происходящее» ни капельки не тронуло», на самом деле он страдал, видя, что жена, менее стойкая и неколебимая, все чаще возвращается из Москвы в Переделкино «черною, страдающей и постаревшею из чувства уязвленной гордости» за него, поэтому добавляет: «только таким образом эти неприятности, в виде боли за нее, нашли ко мне дорогу» — и заключает: «Как это все старо, глупо и надоело!» [101]А чтобы отмыться от всей этой грязи, с новым энтузиазмом погружается в «очистительную ванну» рукописи.

96

«Poésie et longs poèmes choisis». В июле 1944 года в издательство «Советский писатель» была сдана рукопись книги под названием «Свободный кругозор», куда входили военные стихи Пастернака, правда, не все. Оставшиеся были подвергнуты редактуре и были включены в книгу, которая увидела свет в 1945 году под названием «Земной простор». Маленькая книжка «Избранного», вышедшая в конце 1945 года, стала последним прижизненным собранием стихов Б. Л. Пастернака. (Прим. перев.)

97

29 апреля 1945 года умер двадцатилетний сын Зинаиды Николаевны Адриан Нейгауз. Ровно через месяц пришло известие о смерти Леонида Осиповича Пастернака. (Прим. перев.)

98

ПСС. T. IX. С. 472–473.

99

Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» было опубликовано 14 августа 1946 года. Журналы «Звезда» и «Ленинград» обвинялись в том, что они помещают на своих страницах «преимущественно бессодержательные, низкопробные литературные материалы, проникнутые духом низкопоклонства по отношению ко всему иностранному», всячески популяризируют произведения «типичной представительницы чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии Ахматовой» и «такого пошляка и подонка литературы», как Зощенко. Этим постановлением ЦК обязывало редакцию журнала «Звезда» обеспечить «высокий идейный и художественный уровень, прекратив доступ в печать произведений Ахматовой, Зощенко и им подобных», журнал «Ленинград» был закрыт. Союз писателей сделал из этого естественный вывод: после доклада на собрании партийного актива и писателей Ленинграда, сделанного тогдашним секретарем ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам А. А. Ждановым, Анна Ахматова и Михаил Зощенко были 4 сентября того же года из СП исключены. (Прим. перев.)

100

В своем выступлении на президиуме правления Союза писателей 4 сентября 1946 года непосредственно вслед за исключением Ахматовой и Зощенко А. Фадеев обрушился на Пастернака с обвинением в отрыве от народа и предупредил, что нельзя также проявлять «угодничества» по отношению к Пастернаку, поэту, не признающему «нашей идеологии». Сославшись на свое прежнее мнение, высказанное еще в 1943 году, он повторил вновь, что в «уходе Пастернака в переводы от актуальной поэзии в дни войны» он видит «определенную позицию». Через две недели, 17 сентября, он повторил это на общемосковском собрании писателей в Доме ученых, предупредив, что «безыдейная и аполитичная поэзия Пастернака не может служить идеалом для наследников великой русской поэзии». Статьи Фадеева с обвинениями Пастернака в «уходе в переводы от актуальной поэзии», «чуждом советскому обществу идеализме», несоответствии идеалам современности и пр. печатались в «Литературной газете» 7 и 21 сентября 1946 г. См.: ПСС. Т. IX. С. 472 (примечания к письму). (Прим. перев.)

101

Письмо от 5 октября 1946 года. (Прим. автора.) ПСС. Т. IX. С. 471.