Пустой дом

— Вы здесь в отпуске? — спросил ее молоденький клерк; его благорасположенность в столь напряженной ситуации приятно удивила Вирджинию.

— Да.

— К завтрашнему дню погода наладится, вот увидите.

— Надеюсь.

Красное ведерко и синяя лопатка стали их финальными приобретениями. Нагруженные, они пошли назад к машине, — почему-то дорога все время забирала в гору. Николас, лупивший лопаткой по ведру, как по барабану, тащился следом. Вирджинии приходилось постоянно оборачиваться и дожидаться его, уговаривая идти побыстрее. В конце концов она потеряла терпение.

— Николас, давай же, поторопись!

Проходившая мимо женщина заметила плохо скрытое раздражение в ее голосе и оглянулась, неодобрительно смерив взглядом столь несдержанную, неуравновешенную мать.

И это было только первое утро!

Дождь лил и лил. Кое-как они добрались до машины, сгрузили покупки в багажное отделение, стянули с себя мокрые плащи и затолкали их туда же, а потом забрались в салон и захлопнули за собой дверцу, счастливые оттого, что им ничего не льется на голову и можно посидеть спокойно.

— Мам, — сказал Николас, по-прежнему барабаня лопаткой по ведру, — знаешь, что я хочу?

Вирджиния взглянула на часы. Был почти час.

— Поесть? — предположила она.

А я хочу вернуться в Уил-хаус, потому что там у миссис Джилкс уже готов ланч и накрыт стол, а в гостиной растоплен камин и лежат на столике журналы и газеты, и можно весь вечер читать их и ничего больше не делать.

— Есть тоже. Но еще я хочу что-то другое!

— Не знаю.

— Угадай! С трех попыток.

— Ну… — Она задумалась. — Хочешь в туалет?

— Нет. Не сейчас.

— Дать тебе попить?

— Нет.

— Сдаюсь.

— Я хочу поехать на пляж копать песок. Моей новой лопаткой.

Юноша из банка оказался прав в своих прогнозах. К вечеру налетел северный ветер и разогнал облака, обрывки которых унеслись далеко за пустоши. Кое-где проглянули клочки чистого неба, которые постепенно становились все больше и светлее, потом из-за облаков выглянуло закатное солнце и торжественно опустилось за горизонт, залитый малиновым и алым.

— Небо красное под вечер — пастухам пасти овечек, — сказала Кара, укладываясь в постель. — Это значит, завтра будет хороший день.

Так оно и было.

— Я хочу кукурузных хлопьев!

— Мы купим кукурузные хлопья, — сказала Вирджиния, и Кара достала листок бумаги и карандаш и добавила их в список, где уже фигурировали жесткие щетки для кастрюль, арахисовое масло и сахарная пудра, каминные спички, жевательный мармелад, сыр и хозяйственное мыло. Никогда в жизни Вирджинии не приходилось делать столько покупок.

Она отослала детей поиграть, а сама вымыла посуду после завтрака и поднялась к ним в комнату убрать кровати. В детской повсюду валялась одежда. Вирджиния привыкла, что у детей всегда чисто и прибрано, — только сейчас она поняла, что няня ходила за ними по пятам, подбирая и возвращая на место все, что они разбрасывали. Она собрала одежду, не разбираясь, грязная она или чистая, вытащила носок, застрявший в ящике комода, решила не обращать внимания на бумажный пакетик с парой слипшихся карамелек на дне.

Внезапно ей на глаза попалась большая кожаная папка для фотографий. Она принадлежала Каре, и няня положила ее в чемодан — неизвестно с какой целью. С одной стороны Кара наклеила множество маленьких фотографий, большинство из которых сделала сама — пускай неумело, но с любовью. Там был фасад их дома, слегка искаженный; собаки, работники с фермы на фоне трактора; вид Кирктона с воздуха и несколько почтовых открыток. С другой стороны располагался портрет Энтони, сделанный в фотоателье: из-за яркого студийного освещения его волосы получились совсем светлыми, тень подчеркнула решительно выпяченную квадратную нижнюю челюсть. На портрете он казался мужчиной волевым и сильным, но Вирджиния помнила эти прищуренные глаза и слабый, женственный рот. Ее взгляд скользнул по полосатому воротничку рубашки от «Тернбулл и Эссер», итальянскому шелковому галстуку с неброским рисунком, и она сразу подумала о том, как много для Энтони значила одежда, — равно как и его машина, мебель в доме и образ жизни в целом. Вирджиния всегда считала их обстоятельствами вторичными, зависящими от характера человека. У Энтони все было наоборот: он уделял огромное внимание деталям, словно понимая, что без них его элегантный образ рассыплется в прах и все поймут, что за никчемный человек перед ними на самом деле.

С кипой детской одежды в руках она спустилась и выстирала вещи в крошечной раковине. Когда она вынесла их на улицу, чтобы развесить на узловатой веревке между столбов, то увидела Николаса, который в одиночестве играл со своим красным трактором, нагрузив в него камешки и пучки травы. Он нарядился в новый темно-синий свитер и его лицо раскраснелось от жары, но Вирджиния знала, что не стоит и заикаться о том, чтобы отправить сына переодеться.

— Во что ты играешь?

— Да так, ни во что.

— Трава у тебя вместо соломы?

— Вроде того.

Вирджиния закрепила прищепками последнюю пару брюк.

— А где Кара?

— В доме.

— Наверное, читает, — сказала Вирджиния и пошла поискать дочь.

Но Кара не читала: она сидела в комнате в башне, у самого окна, рассеянно глядя на простиравшееся за полями море. Когда Вирджиния появилась в дверях, Кара медленно повернула голову и удивленно посмотрела на мать, словно не сразу узнав ее.

— Кара?

Взгляд из-за стекол очков вновь стал осознанным. Дочь заулыбалась.

— Привет! Нам пора ехать?

— Поедем, когда соберешься. — Она присела рядом с Карой. — Что ты делаешь? Размышляешь или просто любуешься видом?

— И то и другое.

— И о чем же ты думала?

— Я думала, сколько еще мы здесь побудем.

— Ну, наверное около месяца. Я сняла коттедж ровно на месяц.

— А потом поедем назад в Шотландию? Нам надо будет вернуться в Кирктон?

— Да, надо будет вернуться. Хотя бы потому, что там ваша школа. — Она немного подождала. — Ты не хочешь ехать назад?

— А няня поедет с нами?

— Не думаю.

— Будет очень странно оказаться в Кирктоне без папы и без няни, да? Дом слишком большой для нас троих. Этот коттедж — совсем другое дело, он как раз нужного размера.

— А я боялась, что он вам не понравится.

— Мне он очень нравится! И эта комната тоже. Никогда не видела таких — чтобы в середине была лестница и окна во всю стену. — Мысли о привидениях Кару явно не беспокоили. — Кстати, почему здесь совсем нет мебели?

— Думаю, эта комната предназначалась под студию, рабочий кабинет. Здесь жил один человек, примерно пятьдесят лет назад. Он писал книги и был очень известным.

— А как он выглядел?

— Не знаю. Наверное, у него была борода, и он, скорее всего, одевался довольно небрежно, забывал пришпиливать носки к подвязкам и застегивал пиджак не на ту пуговицу. Писатели часто бывают ужасно рассеянными.

— Как его звали?

— Обри Крейн.

— Наверняка он был очень славный, — сказала Кара, — если устроил для себя такую красивую комнату. Здесь можно сидеть сколько угодно и просто смотреть, что происходит вокруг.

— Да, — согласилась Вирджиния, и они стали вместе смотреть на зеленые заплатки лугов, где мирно паслись коровы, на траву, изумрудную после дождя, на каменные изгороди и опорные столбы ворот, увитые плетями ежевики, которые через месяц-другой отяжелеют под грузом налитых сладостью черных ягод. С запада до них донеслось рычание мотора. Кара повернула голову, снова прижавшись лбом к стеклу, и увидела трактор ярко-алого цвета, в какой обычно красят почтовые ящики, и мужчину в синей рубахе, сидевшего за рулем.

— Кто это? — спросила она.

— Юстас Филипс.

— Ты его знаешь?

— Да. Это фермер из Пенфолды.

— Это его поля?

— Думаю, да.

— А когда ты с ним познакомилась?

— Давным-давно.

— Он знает, что мы здесь?

— Знает.

— Наверное, он зайдет к нам: выпить чего-нибудь или просто так.