Ящер 3

– Ну давай же, – хрипит Шерман, – черт возьми, играешь ты, Рубио, или нет?

Передо мной несколько фишек со схожими отметками. Я швыряю их в середину стола и надеюсь, что остальные прикинут, что с ними делать.

– Очень мило, – говорит Джерри. Он пахнет влажным тальком. – Значит, ты нам эту фигню для новичков спихиваешь?

Я пожимаю плечами, разыгрывая полную невозмутимость. Джерри швыряет свои фишки – они значат для меня еще меньше, чем мои. Тут Шерман хлопает меня по плечу и подается к столу.

– Этот парень, – говорит он, – просто офигительный сукин сын. Он главную телку Дуганов трахает…

– Сука драная, – плюется Джерри, и твердый комок корежится у меня в животе.

– …и она дает ему машину своего мертвого братца – а он берет ее и заводит! Садится, поворачивает ключ – все на чистом глазу. Разве не клево?

– До хрена глупо, если меня спросить, – отзывается Джерри. – Нечего так со своей жизнью играться. Ему просто повезло, что мы с бомбами вечно сосем. Еще ни одной как следует не поставили.

Я пожимаю плечами.

– Все равно настоящие вещи не так делаются, тебе не кажется? – обращаюсь я к Джерри.

Тот прекращает играть. Перестает смотреть на свои фишки. Запах талька немного киснет, словно туда кто-то плесневелого пекарного порошка добавил.

– А это еще что значит?

– Да так, ничего, – говорю я. – Кроме автомобильных бомб, оружие, которым вы приспособились Дуганов убирать… это оружие млекопитающих. – У нас в Лос-Анджелесе так вещи не делаются.

Джерри тянется ко мне через стол, вцепляясь руками в мягкое сукно. Он словно бы по-пластунски подползает к вражеской амбразуре, максимально приближая свое лицо к моему.

– Здесь тебе не Лос-Анджелес, – рычит гангстер.

Дальше мы с Джерри начинаем играть в гляделки. Его маленькие глазки сосредоточиваются на моих, зеленоватая радужка аж увлажняется от напряжения. Не так я рассчитывал проводить вечера в Южной Флориде. Я надеялся на деликатесы и обжорство, на латиноамериканские ритмы и карибские угощения, на пышных кубинок, отплясывающих завлекательную сальсу, а в перерывах ласкающих мое тело и кормящих меня футовыми пирожками «медианоче» в патио на открытом воздухе в какой-нибудь горячей точке Саут-Бича. А вместо этого я получил невразумительную игру в какие-то фишки и шум статики из раздолбанного радиоприемника.

Мощный гул прерывает наше с Джерри состязание, пол сотрясается под моей задницей, и я понимаю, что рядом со мной на ковер только что обрушился Эдди Талларико.

– Ну как, мы тут все ладим? – спрашивает он. Тон Эдди мрачный, но никаких трав в его дыхании я не улавливаю.

– Новый парнишка ставит под вопрос наши методы, – сообщает ему Джерри. – Считает, что мы козлы, раз пистолеты используем. Я как раз собирался сказать чуваку, куда ему свою Калифорнию надо засунуть.

– Нет-нет, – говорит Эдди, – тут Винсент, может, как раз в точку попал. Уйму лет мы делали это естественным способом, и это чертовски высоко нас вознесло…

– Да, но…

– Эй! – орет Эдди, внезапно раз в шесть усиливая громкость. Вмиг он оказывается под боком у Джерри, нависая своей массивной грудой над раптором поменьше. – Ты чего, блин, отвязываешься? Ты, блин, мне дерзишь?

– Господи, Эдди, да нет.

Талларико, чье необъятное брюхо почти выплескивается через ремень, забирает в кулак хорошую пригоршню фишек маджонга. Затем он хватает Джерри за парик и запрокидывает ему голову. Нижняя челюсть Джерри отстает от остальной головы, и рот его оказывается разинут. Тогда Эдди запихивает туда всю пригоршню керамических прямоугольничков, проталкивая их мимо фальшивых зубов в настоящую диносскую пасть Джерри. Тот корчится, пытается заорать, но кроме обильных слюней и игровых фишек из него мало что выходит.

Эдди подается вперед и шепчет Джерри в самое ухо:

– В другой раз я тебе их не в пасть, а в жопу запихну.

Одной части меня хочется аплодировать, тогда как другой – присоединиться и еще малость покормить Джерри фишками. Мне интересно, куда подевалась третья часть меня – та, которой следовало бы возмутиться столь грубому наказанию за совершенно ничтожное возражение. В свое время эта часть занимала очень даже приличный процент моего мозга.

– Чистяк! – орет другой головорез Талларико, врываясь в наш номер из соседнего. – У компании телок по соседству радио работает, и они говорят, что Алиса передумала.

Я первым вскакиваю на ноги:

– Что значит – передумала?

– Они говорят, она ушла на север, дальше по побережью. А сюда просто уйму дождя надула.

Словно по подсказке, свет в номере внезапно вспыхивает, и отель снова наполняется гулом электричества. Телевизор включается, и те же самые дикторы, которые полдня тому назад предсказывали ужасы Апокалипсиса, теперь с трудом крутят педали назад в попытке объяснить трусливую промашку урагана по имени Алиса.

– …эта система низкого давления, приходящая с севера…

– …частично несет ответственность за смещение Алисы назад к востоку, в сторону от побережья…

– …и тем не менее это по-прежнему очень мощная система, она движется вдоль побережья, огибая его…

– …однако нам удалось избежать опасности…

Я уже оказываюсь на полпути к двери, но тут Эдди хватает меня за руку:

– Эй, мальчик мой, что за спешка?

– Колики в желудке. – Я театрально сгибаюсь пополам. – Вы же не хотите, чтобы я прямо здесь все это выложил.

Эдди кивает и отпускает мою руку.

– Ладно, бутерброд мне где-нибудь там раздобудь, – говорит он. – А то я от этого долбаного шторма чертовски проголодался.

Быстро вниз по лестнице в подземный гараж, там в «мерседес» Джека. Если я как следует сосредоточусь, я смогу вспомнить путь до пирса в Холовере. Выезжая из гаража, я снова набираю номер мобильника Гленды. Один, два звонка – по-прежнему без ответа. Должно быть, буря снесла линии передач. Однако ее автоответчик фурычит, и я с нетерпением жду нужного писка.

– Глен, – ору я в телефон, – если ты получила сообщение, приезжай к пирсу в Холовер-Бич. Если точнее – под него. Ничего не спрашивай – просто приезжай.

Поразительное дело, но моя память выдерживает проверку и доставляет меня на трассу США-1, а там я нахожу поворот к Холовер-Бич. Вскоре я паркуюсь на пустой стоянке с забавным объявлением и бегу к пирсу. Ветер по-прежнему дует вовсю, а волны определенно сгодились бы для славного серфинга, однако особенно опасным океан не выглядит. Если ты, конечно, не привязан к столбу в его водах.

С трудом пробираясь по песку, я прыгаю под пирс, на ходу втягивая в себя запахи и пытаясь различить среди них запах Хагстрема.

– Нелли! – ору я, теряя сцепление с дорогой, когда песок у меня под ногами становится слишком густым и влажным. – Хагстрем, скажи что-нибудь!

Бульканье, обрывок слова, еще бульканье. В целом немногим больше простого «буль-буль», но это определенно голос Хагстрема. Вода мне уже по пояс, и когда накатывает волна, она отрывает меня от земли. Теперь я пытаюсь плыть, по-диносски загребая руками, стремясь к дальней опоре. Затем удваиваю усилия, плыву во всю прыть…

Как только прилив откатывает назад и волны ненадолго улегаются, я падаю на четвереньки и стремительно ползу вперед, а когда с немалым трудом поднимаюсь на ноги, то наконец-то вижу Хагстрема.

Нелли весь измочален, кровь сочится из ран у него на голове, фальшивая человеческая шкура порвана, а чешуйки под ней помяты и искорежены. Должно быть, его измолотили плавающие в воде обломки – или сами волны были настолько плотны, что придали ему вид боксера, проигравшего молодому Тайсону раунде эдак в шестом-седьмом.

Выплюнув изо рта комок водорослей, Нелли продолжает бороться с веревкой.

– Погоди, – говорю я, срывая правую перчатку и надежно засовывая ее себе в карман. – Расслабься. Не дергайся.

– Легко… тебе… говорить… раптор.

Тут на нас обрушивается еще одна волна, но эта уже поменьше предыдущей, и мне удается ухватиться за веревку раньше, чем она успевает швырнуть меня обратно на берег. А вот Хагстрем оказывается полностью погружен под воду, и тут я понимаю, что он уже многие часы снова и снова задерживает дыхание, сообразуя его с накатом каждой очередной волны.