Ящер 3

Наконец из дома появилась последняя парочка, наше главное достижение, венчающее все наши труды. Собственно говоря, именно ради этих двоих мы с самого начала всю схему и разработали.

Бетти Деррида и Джозефина Тейлор.

Джозефина шла с гордо поднятой головой, ее морщинистая маска расплывалась в широкой тонкогубой улыбке, а искры в ее глазах начисто опровергали ее слова.

– Мне так жаль, – хрипела Джозефина, поворачиваясь к стоящей в дверном проходе Тиффани. – Скажи Бетти, что я ей при первой же возможности все верну. Мне очень, очень жаль.

Однако под эти шестидесятилетним лицом было фигуристое, сексапильное тело двадцатичетырехлетней женщины – бедра скользили вширь из-под осиной талии, идеально оформленные груди расходились под абсолютно точным углом. Сногсшибательная личина для фантастической девчонки – но теперь ее гордой владелицей была Джозефина Тейлор, и задом она вертела не хуже всех прочих.

А потом вышла Бетти. Поначалу из дверного прохода высунулась только ее голова. Голова это тотчас же отдернулась назад, точно у черепахи, решившей, что мир слишком опасное место, чтобы туда соваться. Мы с Джеком быстро переглянулись – это показалось нам странным.

Прошло еще какое-то время, а затем Бетти снова высунула голову из-за двери. Тусклые глаза ее были опущены. Щеки подергивались от спазмов, аритмичных сокращений, брови были строго нахмурены, и мне хватило всего одной секунды, чтобы понять, что происходит.

– Она плачет.

Бетти выступила из дверного прохода как отверженная, как прокаженная, худо-бедно пытаясь маневрировать этим большим телом и шагать по дорожке. Впрочем, после долгих лет пилотирования куда меньшего судна со столь непомерными ногами ей попросту было не совладать. Бетти оступилась, качнулась вперед и с трудом выпрямилась, прислоняя тело Джозефины Тейлор к ближайшему дереву. В ее пояснице вздымался и опадал фальшивый слой жира, рассчитанный именно на такое колыхание.

– Позволь я тебе помогу, – сказала Тиффани, подступая к Бетти/Джозефине и беря ее под руку, но Самая Горячая Мамаша всего района оттолкнула матушку Джека в сторону и заковыляла к своей машине, шаря по карманам в поисках ключей и удерживая новый приступ отчаянного плача.

Мы с Джеком просто глаз не могли оторвать. Этот поток слез, эта вселенская скорбь в наши планы решительно не входили. Максимум, чего мы ожидали, это пары-другой вспышек гнева, может, нескольких возмущенных воплей. Но полная и безоговорочная капитуляция в глазах Бетти сразу же выдала нам все, что нам вообще когда-либо требовалось об этой дамочке знать. Бетти комфортно жила внутри своей внешности, а мы с Джеком нечаянно показали ей, что всего этого комфорта можно за считанные мгновения лишиться. Такое достаточно тяжело принять даже после многих лет медленного и равномерного упадка; когда же подобная пилюля сразу ударяет тебе в голову, ее просто невозможно проглотить.

Я попытался запрыгнуть обратно на велик, желая поскорее оттуда убраться, сбежать с места действия. Очень может быть, если бы я там не присутствовал, все мало-помалу сошло бы на нет, дамы вернулись бы к своим нормальным личинам, и вред оказался бы минимальным. Но я не мог оторвать глаз от Бетти, а потому не видел, куда ступаю, и внезапно рухнул с велосипеда. Металл с лязгом обрушился на асфальт, а педаль заскребла так, что этот звук мгновенно разнесся по всем окрестностям.

Бетти резко остановилась. Одной рукой она держалась за ручку дверцы своего автомобиля, а другой с трудом подбирала массивные отвислые груди, что свисали с ее прежде миниатюрной фигурки, точно тяжеленная охапка бакалеи. Голова ее повернулась, и она посмотрела прямо на нас. Прямо на нас с Джеком, оцепенело застывших на месте, с тупыми ухмылками, приклеенными к нашим губам. Оттуда, где стояла Бетти, вполне могло показаться, будто мы над ней насмехаемся, что мы от души забавляемся видом молодой потаскушки, вдруг обернувшейся старой шлюхой.

Губы Бетти зашевелились, и хотя ни одного слова я не расслышал, я мгновенно понял, что именно она говорит. «Вы все это проделали».

Прежде чем мы смогли отреагировать, извиниться или хоть как-то все это дело уладить, Бетти уже сидела у себя в машине, стремительно уносясь к безопасному убежищу своего дома, где можно было опустить жалюзи, наглухо закрыть окна и сорвать с себя эти унизительные складки человеческой кожи.

Матушка Джека стояла в дверном проходе, внимательно глядя на нас. Ее личина была единственной, о которой мы не позаботились, и руки Тиффани вяло свисали у нее по бокам, а лицо уныло вытянулось. Нам было бы куда легче, если бы она уперла руки в боки и гневно сжала губы. Но это выражение полного расстройства было хуже любых попреков, какие мы только могли себе вообразить.

– Винсент, – ровным голосом проговорила Тиффани, когда мы подошли ближе, – тебе лучше идти домой.

– Мама… – начал было Джек, но далеко он не ушел.

– Иди домой, Винсент, – повторила Тиффани. – Твою матушку я звать не стану. Ты сам расскажешь ей все, что считаешь нужным.

Я кивнул, понятия не имея, что я собираюсь делать, но чертовски уверенный в том, что моих родителей я впутывать в это дело не собираюсь, а Тиффани обняла Джека за плечи и спокойно проводила в дом. В последнюю секунду он обернулся, и его испуганный взгляд сказал мне все, что требовалось. Затем он исчез в доме, и дверь крепко-накрепко закрылась.

Больше я его не видел.

Нет, конечно, мы увиделись через два дня – после того, как матушка Джека зачитала ему его права, отобрала велик, футбольный мяч и телевизионное время, а также все те вещи, которые делают жизнь подростка достойной того, чтобы ее прожить.

Тиффани также настояла на том, чтобы Джек отныне прислуживал на вечеринках «На халяву» – подавал пунши и кушанья присутствующим дамам. Ей показалось, что это будет очень даже подходяще – особенно учитывая то, какой вред он нанес ее доверительным отношениям с местными домохозяйками. В итоге Джек нисколько не сомневался, что все его субботние вечера теперь будут заняты на много недель вперед.

А вот чего Джек никак не ожидал, так это того, как далеко все это дело зайдет. Возникла пренеприятная ситуация. Тогда как большинство дам, что были в тот день на вечеринке «На халяву», отправились домой, разделись, переоблачились в запасные костюмы, а затем, как только это стало удобно, поменялись составными частями, нашлась одна, которая так запросто этого не сделала. Для одной дамы во всей этой истории не содержалось ни капли юмора, и она решительно не желала понять, почему преступники не должны быть наказаны.

Бетти Деррида пошла в Совет.

Поначалу это был просто местный филиал Совета Южной Калифорнии, где Бетти предположительно разглагольствовала на предмет упадка морали и отсутствия нравственных ценностей у нынешней молодежи (при этом не имело значения, что ее саму от юности отделяло всего пять-шесть лет), и в конечном итоге ее жалоба была принята к рассмотрению верховным судом.

К тому времени, как через добрых полтора месяца к упомянутой жалобе обратились Региональный и Западный Советы, им едва ли потребовалось заслушать факты, прежде чем стало ясно, что это совсем не их юрисдикция. Подобные дела следовало рассматривать на самом высоком уровне, и чиновники охотно отправили кляузу Бетти дальше по служебной лестнице.

Невинная проказа превратилась в дело государственной важности. Пусть даже это была сущая малость, совершенно незначительная, она тем не менее подпадала под их юрисдикцию. Ибо в предельно жестком и точном, но в то же самое время страшно запутанном своде законов Советов все образчики неправомерного поведения динозавров можно было приписать к одной из трех категорий:

Неосторожностьпредставляет собой такое нарушение действующего законодательства, которое либо случайно, либо незначительно, либо и случайно, и незначительно, но все же ставит под минимальную (если вообще какую-то) угрозу наше положение в обществе. К примеру, бизнесмен, которому охота сбросить вес со своей человеческой личины, зачастую решает приобрести новый живот у торговца личинами с черного рынка, а не связываться с официальными каналами, потому что на черном рынке ему тут же присовокупят дополнительную упаковку каких-нибудь шести ерундовин или сделают скидку, если он заплатит наличными. Или два друга станут болтать на работе у автомата с газировкой о «грязных млекопитающих, так и снующих по округе», а кто-то из людей или не очень людей их случайно подслушает. Подобные нарушения подвергают динозавров не слишком большому риску, и наказания обычно измеряются в долларах и центах. В таких случаях приличная прибавка к бюджету – лучшее, чем можно умилостивить членов Совета.