Страница 23 из 55
Почему-то слово «напишу», произнесенное Владимиром Ильичем, заставило ее вздрогнуть от мысли, что он не может написать, что только диктовать он в состоянии. И она еще раз повторила умоляюще: «Володя, оставим все, как есть». «Ни за что!» — с расстановкой громко возразил Владимир Ильич. Их беседу прервал приход профессора Ферстера. «Простите, я слышал громкие голоса, о чем такие бурные дебаты?» — пробасил Ферстер и, взяв руку Владимира Ильича, начал слушать пульс. «Доктор, прошу вас заставить Надежду Константиновну обследоваться, она нездорова», — попросил Ленин. «Напротив, я совсем здорова, профессор», — запротестовала Крупская. «Ну это мы увидим, голубушка Надежда Константиновна, когда узнаем, какое заключение даст ваш лечащий врач доктор Гетье, — улыбнулся профессор. — А пока оставьте нас, пожалуйста, с Владимиром Ильичем ненадолго наедине».
Надежда Константиновна ушла в свою комнату, присела на диван… глубоко задумалась. Несколько раз звонил телефон; в комнату входила и что-то спрашивала Мария Ильинична. Но мысли были заняты одним — она страшно боялась, что разговор повлияет на состояние здоровья Ленина. Если это произойдет, она не простит себе никогда….
После ухода профессора Ферстера Владимир Ильич вернулся к прежним мыслям. Итак, их отношения со Сталиным зашли далеко и носят уже не личный, а политический характер. Совершенно очевиден был и тот факт, что Сталин ограничил все его контакты с внешним миром, даже с друзьями — и не столько ради его спокойствия и сохранения здоровья, сколько пытаясь избежать любой возможности для него как-то влиять на ход событий в партии и в стране. Вот ведь как все обернулось с Надеждой Константиновной. Напуганная предостережениями и запретами врачей, она рассказывала ему только про стародавние дела, а Маняша — только курьезные истории из редакционной жизни. А о вопиющей выходке Сталина умолчала, берегла его от волнений…
Когда в комнату вошла Крупская, Владимир Ильич попросил немедленно вызвать кого-нибудь из секретарей Совнаркома. Надежда Константиновна еле-еле уговорила мужа перенести диктовку на завтра.
5 марта около 12 часов в комнату Владимира Ильича, тихо постучавшись, вошла М. Володичева. Сначала Владимир Ильич продиктовал письмо Л.Д. Троцкому, после продолжительной паузы сказал: «Мария Акимовна, я буду признателен вам, если вы запишите следующее письмо.
Учтите, это совершенно секретно. Пишите».
Ленин диктовал медленно, как бы подбирая слова:
«Товарищу Сталину.
Строго секретно. Лично.
Копия: т.т. Каменеву и Зиновьеву.
Уважаемый т. Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
С уважением Ленин. 5-го марта 1923 года»[16].
Закончив диктовать, Владимир Ильич закрыл глаза: «Все, спасибо, на сегодня хватит, что-то плохо выходит». Мария Акимовна не знала, что у него началась резкая головная боль, но видя побелевшее лицо Ленина, она тихонько вышла и позвала Надежду Константиновну. Однако на следующий день Владимир Ильич снова попросил приехать к нему. Едва Володичева вошла в комнату, Владимир Ильич, поздоровавшись, спросил: «Мария Акимовна, почему вы такая бледная? Опять дежурили без перерыва?» И грозя пальцем, шутливо добавил: «Смотрите, а то…» Усаживаясь за небольшой столик, специально предназначенный для стенографисток, Мария Акимовна промолвила: «Я готова». «Ну что же, давайте работать, работать. Только сначала скажите мне, что ответил Троцкий на мое письмо. Где ответ?» — «Лев Давидович просил передать Вам, что он отказывается заниматься «грузинским вопросом», ссылается на внезапную болезнь». — «Так, так», — задумчиво произнес Владимир Ильич, а про себя подумал, что, как всегда, в тяжелейшей ситуации Лев Давидович остается верен себе и уходит от ответственности. После продолжительной паузы Владимир Ильич прочитал письмо Сталину, продиктованное накануне, поправок не сделал никаких. Потом сказал: «Мария Акимовна, передайте лично, как говорится, из рук в руки». Затем попросил записать еще одно письмо: «Записывайте, пожалуйста, это сейчас архиважно.
«И. Г. Мдивани, Ф.Е. Махарадзе и др.
Строго секретно. Копия: т.т. Троцкому. Каменеву.
Уважаемые Товарищи!
Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь.
С уважением, Ленин. 6-го марта 1923 года»[17].
На сегодня, кажется, все. Спасибо, Мария Акимовна, можете идти. На днях продолжим…»
Продолжения не будет никогда. Это письмо оказалось последним. Но в те дни этого не знал никто, не знал и сам Ленин. Незадолго до приступа, обеспокоенный неверным подходом к решению «грузинского вопроса», Владимир Ильич готовил специальное письмо и речь к XIII съезду партии.
В конце января 1923 г. Ленин затребовал материалы комиссии, возглавляемой Ф.Э. Дзержинским, предполагая использовать их в работе над письмом к съезду. Несмотря на определенно ошибочную позицию, занятую группой Мдивани, Владимир Ильич в то же время видел главную опасность при решении «грузинского вопроса» в великодержавном шовинизме, считая, что борьба с ним ложится прежде всего на плечи коммунистов из числа ранее господствовавшей нации. Поэтому не случайно Владимир Ильич сосредоточил внимание на ошибках Сталина, Дзержинского, Орджоникидзе. Он настойчиво повторял, что при решении национального вопроса, особенно когда встала проблема объединения республик, требуется «сугубая осторожность, предусмотрительность и уступчивость»[18].
С каждым днем, с каждым часом Ленину становилось все хуже. Он больше ничего не напишет, ничего не сумеет сделать. Доктора уже не отходили от постели больного. Видя, что Владимир Ильич очень волнуется, Крупская попросила Володичеву не передавать письмо Сталину. Так прошел день и вечер 6 марта, наступило 7 марта. Володичева сказала Крупской, что она не может ослушаться Владимира Ильича и вынуждена будет передать письмо Сталину. Тогда Надежда Константиновна обратилась за советом к Каменеву. Решили целесообразным письмо передать, а копию оставили Каменеву. Вскоре из Петрограда вернулся Зиновьев. Он тотчас же был ознакомлен с письмом Ленина.
За два последующих дня состояние здоровья Владимира Ильича резко ухудшилось. У постели Ленина попеременно в течение дня и ночи находились Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Вечером 9 марта Мария Ильинична, вернувшись из редакции и наскоро поужинав на кухне, прошла к брату, отослав Надежду Константиновну отдохнуть. Позднее об этом вечере она вспоминала так: «…За несколько часов до потери Ильичем речи мы сидели у его постели и перебирали минувшее. “В 1917 г., — говорит Ильич, — я отдохнул в шалаше у Сестрорецка благодаря белогвардейским прапорщикам; в 1918 г. — по милости выстрела Каплан. А вот потом — случая такого не было…”»[19] Ближе к ночи Владимир Ильич почувствовал себя совсем плохо. Шум в голове перешел в продолжительный, непрекращающийся звон… После долгих страшных месяцев безнадежного состояния здоровья, когда «все как-то продолжает висеть между жизнью и смертью».
После смерти Ленина (24 января 1924) Крупская продолжала занимать должность зам. министра просвещения, а Мария Ильинична оставалась ответственным секретарем редакции газеты «Правда». Жить они продолжали в Кремле. Но какая трудная, мрачная была эта жизнь! Тучи над семьей постепенно сгущались. Сталин не забывал обид и унижений. Он не забыл, как Ленин требовал от него публичного извинения перед Крупской, предпочитал «вообще порвать между нами отношения»[20]. Это секретное письмо Владимира Ильича не было доведено даже до ближайших товарищей. И опубликовано оно было уже спустя немало лет после смерти Сталина. Но многие о нем знали…