Страница 3 из 47
— Я очень люблю большой зал филармонии, — заметила Тамара, и ее щеки немного порозовели. Никаких мужчин вокруг не наблюдалось. То есть наблюдались, однако на Тамару не обращали внимания. Андрей Семенович поразился, как много, оказывается, на свете пижонов. Действительно, зачем нормальный человек в наше время припрется слушать классическую симфонию? Только чтобы позвонить по мобиле приятелю и небрежно произнести: «Ты думаешь, я сейчас где? В филармонии на концерте». Приятель отпадет от удивления, какой ты, оказывается, культурный, и почувствует себя дурак дураком. И все равно, надо быть последним бездельником, чтобы так нелепо транжирить время. Женщины, те ладно, они наверняка рассчитывают с кем-нибудь здесь познакомиться, а мужчины… может, тоже? Заодно деньги экономят. Тут знакомиться дешевле, чем в ресторане.
Вскоре заиграла музыка. Она чем-то напоминала зал — такая же скучная и однообразная. От тоски Петров вытащил мобильник, но вспомнил, что телефон заставили отключить. Что за нелепость — вынуждать делового человека оставаться без связи! Тогда он сумел повернуться так, что ему стала видна Тамара. Тут уж скуку как рукой сняло. Тамара скинула пиджак и осталась в белой блузке, через которую просвечивал лифчик. А, самое главное, прекрасные круглые груди вздымались и опускались, иногда призывно подрагивая. Какая удивительная женщина! Вот Дашка, если ей нужно возбудить мужчину, тут же лезет ему в штаны — это каждая сумеет. Тамара действует по-другому, куда умнее. Она разделась словно невзначай, от жары, а вовсе не для того, чтобы привлечь спутника, и ее до предела сексуальные движения выглядят естественными, а не отработанными заранее. Этим она сохраняет свое женское достоинство на случай неудачи. Застежка на кофточке красавицы слегка разошлась, открывая маленький кусок белоснежной кожи. И груди наверняка такие же белые, а на них синие жилки. И, конечно, темные соски, как у большинства брюнеток. Или светлые, как положено белокожим? Этот вопрос настолько взволновал Андрея Семеновича, что у него кровь бросилась в голову. И не только в голову. «Нет, так нельзя, — подумал он, — вредно для здоровья». Он с трудом заставил себя поднять глаза выше, на лицо.
Глаза Тамары сияли, щеки горели. Она подалась вперед, словно стремясь быть ближе к оркестру, слиться с ним. Губы ее раскрылись, будто для поцелуя. Царственное равнодушие исчезло — Тамара выглядела счастливой и даже немного пьяной. Отчего? От его, Андрея Семеновича, соседства? Нет, с горечью понял он, от дурацкой музыки. Нудной, тоскливой, никому не интересной. Очевидно, что все в зале притворяются для понту, а на самом деле скучают, типа как он. Но Тамара казалась совершенно искренней, не обращающей на окружающих внимания. Впрочем, женщины — актрисы. Тамара надеется своим поведением повысить себе цену. Вот, мол, какая я необыкновенная, так уж не надейся, что я лягу с тобой в постель за дешевые безделушки. Андрей Семенович снова вгляделся в ставшее еще красивее лицо. Бизнес научил его неплохо разбираться в людях. По крайней мере, подвохи он чуял за версту. Сейчас подвоха не было. Тамара слушала Классическую симфонию Прокофьева и улыбалась не той вежливой улыбкой, которою щедро одаривала на работе собеседников, а совсем другой, загадочной и невообразимой. И тогда Андрей Семенович вдруг понял, о чем мечтает больше всего на свете. Стыдно признаться, но не о разорении конкурентов и не об удачном вложении капитала за границей. Он хочет лежать в постели рядом с этой женщиной, обнаженной, удовлетворенной и расслабленной, ласкать ее грудь и тихо шептать: «А признайся, Тамара, мне одному. Когда ты идешь в филармонию, ты ведь типа строишь из себя, а на самом деле тебе скучно? Я никому не выдам, только скажи правду». И чтобы она нежно ответила: «Я не могу обманывать тебя, любимый. Да, там мне скучно, а сейчас, с тобой, хорошо». Ради этого он, Андрей Семенович Петров, по-настоящему богатый человек, которого пока не удалось обвести вокруг пальца ни одной девице, готов на многое. Даже зарегистрироваться, переписав часть недвижимости на имя жены.
А Тамара слушала оркестр, совсем забыв о своем нелепом работодателе, сидящем рядом. Вообще забыв обо всем. «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия». Тамара нередко повторяла про себя эти строки. Да, музыка уступает одной любви. Причем не сексу — тот где-то ниже, — а именно любви. Все остальное перед ними ничтожно. Последнее время этого ничтожного навалилось столько, что Тамара ощущала почти физическую потребность в светлой, гармоничной музыке. Лишь музыка поможет выдержать все, не сорвавшись. Действительно помогла, хотя, против обыкновения, Тамаре не сразу удалось полностью отключиться от тягостных забот. Зато, когда зазвучал финал, она вдруг поняла, что, как всегда, неправа, а Леонид прав. Эта мысль наполнила ее душу счастьем.
Глава 2
Тамара Погосян была наполовину армянкой, но чувствовала себя русской. Семья ее отца, чистокровного армянина, жила в Петербурге на протяжении нескольких поколений. Тигран Погосян не говорил на языке предков, а историческую родину посетил лишь однажды, во время гастролей филармонического оркестра. Он был скрипачем. Не из тех, чье имя пишут крупными буквами на афишах, но все же именно ему пожимал руку дирижер, выходя к пюпитру. Тамара росла за кулисами филармонии, музыка с детства стала частью ее жизни.
Тамарина мама, Надежда Дмитриевна, никогда не работала. Муж получал достаточно, чтобы можно было себе это позволить как в советские времена, так и в тяжелые дни перестройки. Погосяна всегда брали на заграничные гастроли, за которые, как известно, платят в валюте. Надежда Дмитриевна любила ездить с ним, пробежаться по магазинам Лондона и Парижа. Это не означало, что она не любила музыку или не ценила искусство мужа. Она могла с уверенностью опытного критика объяснить, насколько свежо сегодня был интерпретирован Малер или сколь блекло прозвучали ударные. Муж являлся кумиром и гением, музыка святыней, а парижские платья — необходимым предметом туалета. Наденька была младше Тиграна почти на двадцать лет, ему нравилось во всем ей потакать. Она привыкла вести себя, словно немного взбалмошный, однако милый и умный ребенок. В конце концов, очаровательной женщине положено иметь маленькие капризы, иначе жизнь мужчины станет скучной.
Зато настоящий ребенок взбалмошностью не отличался. Девочка с детства была очень серьезной и молчаливой. «Тамарочка, почему ты не улыбаешься?» — спрашивали знакомые. Тамара смотрела в ответ удивленными черными глазищами и садилась за пианино разучивать гаммы. Она росла папиной дочкой и собиралась стать музыкантом. А кем еще? Папа самый талантливый, самый умный, самый добрый. Значит, надо быть на него похожей. И она усердно тренировалась, поскольку знала, что без постоянного труда ничего не достигнешь. Она видела, сколько работает отец. Что касается матери… та создает мужу легкую, приятную атмосферу для творчества, это тоже своего рода труд.
Тамаре было четырнадцать, когда в ее музыкальную школу перевелся двенадцатилетний Илья из Саратова. У него была неправильная техника, вызвавшая смех одноклассников, но Тамару его игра поразила. Вечером она обратилась к отцу:
— Папа, пообещай, что скажешь мне правду.
— Конечно, — удивился тот.
— У меня что, нет музыкального таланта?
Тигран вздохнул. Откровенность имела свои неприятные стороны, но обмануть доверие любимой дочери он не мог.
— У тебя нормальные средние способности, Тамарочка. Хороший слух, тренированные пальцы. Ты играешь лучше большинства в вашем классе.
— Но таланта у меня нет и никогда не будет, — задумчиво произнесла Тамара.
— Никогда не говори «никогда», родная. Кто знает? Твоих способностей достаточно, чтобы, например, преподавать в музыкальной школе.
— Но не концертировать, пусть даже в составе оркестра.
— Девочка моя, — Тигран нежно обнял дочку, — зачем тебе этот талант? Честное слово, это такая обуза — врагу не пожелаешь. Тем более — женщине. Тем более — тебе. У тебя свой талант. Ты красавица. Это тоже немало, это даже больше, честное слово!