Вольф Мессинг

Ну а если остается время, я отдаю его интересной новой повести, опубликованной в литературном журнале, размышлениям над новыми экспериментами, игре с моими четвероногими друзьями. В такие часы писалась и эта книга.

В четыре часа — простой домашний обед. Короткий отдых. Включаю телевизор. Это удивительное изобретение доставляет мне массу радости. Оно раздвигает стены дома так, что виден весь мир. И нередко оно заменяет мне посещение театра, концерта, цирка…

Я люблю все виды театрального искусства — от драмы и оперы до цирка и эстрады. Я был знаком со многими выдающимися актерами: с неповторимым Шаляпиным, ироничным Михоэлсом, могучим Провом Садовским, волшебником Вертинским… И раньше каждый свободный вечеря проводил в театре, на концерте или в цирке. Сейчас нередко вместо этого я сижу у телевизора. Сознаться ли? Одна из причин, которая заставляет меня избегать посещать театры — боязнь быть узнанным. Очень неприятно, когда на тебя, пришедшего спокойно и мирно насладиться игрой актеров, искусством постановщика, тайно из-за спины показывают пальцем, а иной раз и бесцеремонно забегают вперед “поглядеть”. Это очень мешает. Это одна из причин, почему я избегаю появляться в местах, где много публики.

Иногда вечером заходит кто-нибудь из друзей. Иногда сам я иду к кому-нибудь в гости. Но, как правило, уже в одиннадцать часов я дома. Ведь меня ждут мои четвероногие друзья. Вечерняя прогулка с ними. И в двенадцать часов я уже сплю…

Сегодня я был просто Вольфом Григорьевичем. А завтра у меня снова выступление. Надо будет с утра собирать силы, сосредотачиваться… Надо снова становиться Вольфом Мессингом!..

Поверьте, им нелегко быть».

Бросается в глаза, что в те дни, когда не надо было выступать с концертами, Мессинг вел размеренную жизнь мещанина. Полдня уходило на чтение писем и газет. Другие полдня — телевизор и игры с собаками. Читал Мессинг и книги, но главным образом развлекательные — детективы и фантастику. В театры в последние полтора десятилетия своей жизни он ходил реже, чем прежде, вовсе не из-за опасений, что публика его узнает и будет разглядывать, как некую диковинку. В действительности тут сказывалась старость. У Вольфа Григорьевича все чаще болели ноги из-за застарелого артрита. Он действительно знал многих артистов, и они охотно водили с ним знакомство, как и другие знаменитости. Однако их интересовал прежде всего не Мессинг-человек, а Мессинг — телепат и ясновидец.

Примечательно также, что в дни, когда не надо было выступать, Мессинг практически никогда не занимался чем-либо, связанным с его телепатическим даром. Разве что иногда почитывал книги про дельфинов и гипноз. Вольф Григорьевич четко разделял работу и личную жизнь. Телепатия для него была работой, притом весьма тяжелой. Поэтому в свободное от работы время он предпочитал только отдыхать, а не пытаться углублять свои знания в сфере телепатии и психологии. Тем более что с соответствующей литературой он, вероятно, в основном ознакомился еще в 1920—1930-е годы.

В последние десятилетия своей жизни, а особенно после смерти, когда наступила эпоха гласности и пали цензурные ограничения, Мессинг стал фигурой мифической, превратившись в Великого телепата и Главного чародея и мага Страны Советов. Кое-кто простодушно думал, что Михаил Булгаков своего Воланда во многом писал с Мессинга. Дескать, и обращаются к нему «мессир» — почти как «Мессинг». Только этого, как говорится, не могло быть, потому что не могло быть никогда. Булгаков начал писать свой великий роман в 1929 году, когда за пределами Польши о Мессинге никто ничего не знал. К моменту же прибытия Мессинга в СССР осенью 1939 года роман уже был практически завершен. В Москве же Мессинг впервые появился, даже если принять на веру его рассказ о встрече со Сталиным, после 1 мая 1940 года, а Булгаков скончался 10 марта того же года. Так что они в принципе не могли встречаться друг с другом.

О Мессинге рассказывали и явно легендарные истории. Так, Эгмонт Львович Месин-Поляков утверждал: «Серьезно заболел мой младший сын. Врачи, к которым я обращался, выписали кучу сильнодействующих лекарств, которые я просто боялся давать больному. Я обратился к Мессингу, чтобы тот осмотрел сына. Вольф Григорьевич попросил меня оставить их ненадолго наедине. Когда я вернулся, то увидел следующее: Вольф Григорьевич легко провел рукой по затылку мальчика и сказал, что теперь у него все будет в порядке. И действительно, болезнь прошла бесследно.

Как-то раз я хотел сфотографировать Вольфа Григорьевича: пришел к нему домой со своим довольно неплохим немецким фотоаппаратом. Он хитро так улыбнулся и сказал: “Ну, фотографируй… Только все равно у тебя ничего не выйдет”. Я, конечно, удивился: “Почему это не выйдет? Пленки еще много!” Все проверил, настроил, сфотографировал. А когда стал проявлять фотографии, то увидел, что на пленке изображена толпа людей, идущих по Калининскому проспекту, и слабые очертания его лица на этом фоне. Вот такие дела…

Вы знаете, он поражал меня всю жизнь, к его дару невозможно было привыкнуть. Собирать грибы с ним было изумительно, потому что он чувствовал, где они прячутся. Он очень любил собирать грибы, ему нравился их запах. Запомнил я, как мы оказались на кладбище во время этих походов. “О нем все забыли”, — сказал Вольф Григорьевич, показывая на могилу. Щупает пальцами, как слепой, и читает давно исчезнувшую надпись. Так же он записки “читал”, которые присылали зрители из зала, — не разворачивая. Что бы человек ни подумал на любом языке — слышал. Подержав в руках какой-то предмет, принадлежащий человеку, он мог рассказать о судьбе его владельца. Вообще, он жизнь каждого мог прочитать от начала и до конца. Я всегда удивлялся: “Как же вы узнаете, что человек умрет?” Он говорил, что видит бриллиантовый сияющий крест над головой этого человека.

Помню, он, развлекая меня, загонял воробьев в пустую ловушку, в которой не было даже крошек. Я дергал за палочку и вытаскивал живого воробья! Собак он останавливал взглядом».

В этом рассказе доверять можно разве что утверждению, что Мессинг любил и хорошо умел находить грибы. Вполне вероятно, что к этому занятию он пристрастился еще в Польше, где много грибных лесов. Однако для того, чтобы быть хорошим грибником, совершенно необязательно обладать уникальными телепатическими способностями. Достаточно знать, в каких местах, в каком природном окружении какие грибы растут, и обладать большим опытом и умением различать их у пней, веток, кустов, во мху и под опавшими листьями. Телепатические же способности могли бы помочь в поисках грибов только в том случае, если бы грибы обладали разумом и могли мыслить. Но такое бывает только в научно-фантастических романах.

Что же касается чудесного исцеления сына Эгмонта Львовича, то Мессинг мог произвести его только в одном случае — если это было невротическое заболевание. Но и в этом случае сеанс не мог быть столь кратким, как это описывает Эгмонт Львович. Да и то, что обычные врачи прописали больному кучу лекарств, наводит на мысль, что речь шла о какой-то опасной детской болезни, а не о неврозе.

Ну а что касается случая, когда лицо телепата вдруг отпечаталось на фоне толпы на Калининском проспекте, то такие чудеса творил разве что старик Хоттабыч. Жаль, что Эдгар Львович не сохранил уникальной фотографии, чтобы продемонстрировать ее доверчивым журналистам. Хотя сотворить сегодня нечто подобное при помощи фотошопа не составляет большого труда. К чудесам того же рода относится и рассказ о чтении Мессингом стертой надписи на надгробном камне с помощью пальцев.

По утверждению Цаффки, Мессинг «был чистейший атеист, в Бога он не верил. Однажды я как-то разговаривал с кем-то из церковных, так он мне сказал: “Ой, Слава, только никогда не упоминайте в нашем кругу имя Мессинга! Все, что он делает, это происки дьявола”. Церковь, конечно, его не признает…». Однако это утверждение об атеизме Мессинга опровергается свидетельствами Лунгиной и других лиц, хорошо знавших Мессинга, а также тем фактом, что он читал кадиш на могиле жены, что запечатлено на известной фотографии. Но вера Мессинга, безусловно, была иудейской, и он ее конечно же не афишировал, поскольку во время своих выступлений вынужден был выдавать себя за атеиста, разоблачающего с материалистических позиций религиозные суеверия. Другое дело, что людьми, воспитанными в православной традиции, да еще в советских условиях, Мессинг должен был восприниматься как атеист, а частью верующих — едва ли не как посланец дьявола.