Спрятанная

Аурокс не знал, сколько они так вместе просидели. Он знал только, что пока рыдал, она держала его и нежно покачивала из стороны в сторону, тихонько напевая и похлопывая его по спине в такт собственному сердцу.

Наконец, он отпрянул. Устыдившись, он отвернул лицо.

— Нет, дитя, — сказала она, взяв его за плечи и заставив встретиться с ней взглядом. — Прежде, чем отвернуться, скажи мне, почему ты плакал.

Аурокс вытер лицо, откашлялся, и голосом, который звучал юно и, как он думал, очень глупо, проговорил: — Это потому, что мне очень жаль.

Сильвия Редберд не отпускала его взгляда. — И? — Подсказала она.

Он с силой выдохнул и признался. — И потому, что я так одинок.

Темные глаза Сильвии расширились. — Ты больше того, чем ты кажешься.

— Да. Я чудовище Тьмы, зверь, — согласился он с ней.

Ее губы приподнялись. — Может ли зверь плакать от горя? Есть ли у Тьмы способность чувствовать одиночество? Я думаю, что нет.

— Тогда почему, плача, я чувствую себя так глупо?

— Подумай вот о чем, — сказала она. — Твой дух плакал. Ему необходимо выплакаться, потому что он чувствовал скорбь и одиночество. Тебе решать, глупо это или нет. По мне, так нет никакого стыда в том, чтобы тебя застали в честных слезах. — Сильвия Редберд встала и протянула ему маленькую, обманчиво хрупкую ладошку. — Пойдем со мной, дитя. Я открою для тебя свой дом.

— Зачем вам делать это? Вы видели, как я прошлой ночью убил одного Воина, и ранил другого. Я мог бы даже убить Зои.

Она склонила голову набок и пристально вгляделась в него. — Мог бы? Я думаю, нет. Или, по крайней мере, я думаю, что мальчик, которого я сейчас вижу, не смог бы ее убить.

Аурокс почувствовал, как опали его плечи. — Только вы в это и верите. Никто больше не станет.

— Ну, тсу-ка-нв-с-ди-на, здесь, с тобой и в эту минуту я ведь единственный человек. Разве моей веры не достаточно?

Аурокс снова вытер лицо и встал, слегка пошатнувшись. Затем очень осторожно он взял ее тонкую руку в свою. — Сильвия Редберд, сейчас вашей веры достаточно.

Она, сжав его руку, улыбнулась и сказала. — Зови меня бабушкой.

— А как это ты меня назвала, бабушка?

Она улыбнулась. — Словом «тсу-ка-нв-с-ди-на» мой народ называет быка.

Его бросило в жар, а затем в холод. — Зверь, в которого я превращаюсь, гораздо ужасней быка.

— Тогда, возможно, имя «тсу-ка-нв-с-ди-на» заберет некоторую толику того ужаса, что спит внутри тебя. Есть, знаешь ли, определенная власть в том, чтобы дать имя чему бы то ни было, дитя.

— Тсу-ка-нв-с-ди-на. Я это запомню, — ответил Аурокс.

Все еще чувствуя себя на ногах нетвердо, он шел рядом с волшебной старушкой к маленькому домику, что располагался среди спящих лавандовых полей. Дом был сделан из камня с приветливо широким крыльцом. Бабушка подвела его к широкому кожаному дивану и дала накинуть на плечи сотканное вручную одеяло. А затем промолвила: «Предлагаю тебе дать своему духу небольшую передышку.» Аурокс так и сделал, а бабушка в это время, тихонько напевая себе под нос песню, разожгла очаг, вскипятила воду для чая, а потом отыскала в другой комнате и вручила ему толстовку и мягкие кожаные мокасины. Когда комната согрелась и песня закончилась, бабушка жестом позвала его присоединиться к ней за небольшим деревянным столиком, предложив разделить еду, лежащую на фиолетовом блюде.

Аурокс пил подслащенный медом чай и ел из блюда.

— Б-благодарю тебя, бабушка, — сказал он, запинаясь. — Еда хорошая. Это питье хорошее. Здесь все такое хорошее.

— Этот чай — из ромашки и иссопа. Я пью его, когда мне надо помочь себе успокоиться и сосредоточиться. А печенье — по моему собственному рецепту, шоколадные ломтики с легким привкусом лаванды. Я всегда считала, что шоколад и лаванды хороши для души. — Бабушка улыбнулась и откусила печенье.

Аурокс никогда не чувствовал себя таким довольным. Он знал, что хотя этого и не могло быть, но почему-то ощущал свою причастность — и к этому месту, и к этой женщине. Это было такое странное, но прекрасное чувство принадлежности, оно и позволило ему заговорить с бабушкой от всего сердца.

— Неферет управляла мной прошлой ночью. Я должен был разрушить ритуал.

Бабушка кивнула. Выражение ее лица не было удивленным, скорее задумчивым. — Она не хотела, чтобы ее разоблачили, как убийцу моей дочери.

Аурокс пристально всмотрелся в нее. — Твоя дочь была убита. Прошлой ночью ты была свидетелем этого, но сегодня ты спокойна и радостна. Где ты находишь такой мир и покой?

— Внутри себя, — сказала она. — А также в вере в то, что здесь, вокруг есть нечто большее. Больше, чем мы можем увидеть или доказать. К примеру, самое меньшее — я должна тебя бояться. Некоторые сказали бы, что я должна тебя ненавидеть.

— Это сказали бы многие.

— Однако я ни боюсь, ни ненавижу тебя.

— Ты! Ты утешала меня. Дала мне убежище. Почему, бабушка? — спросил Аурокс.

— Потому что верю в силу любви. Я верю в выбор Света, а не Тьмы, счастья, а не ненависти, доверия, а не подозрительности, — ответила бабушка.

— Тогда это вовсе и не из-за меня. Это просто потому, что ты — хороший человек, — сказал он.

— Я не думаю, что быть хорошим человеком всегда так уж просто, не правда ли? — поинтересовалась она.

— Я не знаю. Я никогда не пытался быть хорошим человеком. — Он в расстройстве провел рукой по густым белокурым волосам.

От улыбки бабушкины глаза залучились морщинками. — Не пытался? Прошлой ночью тобою управлял могущественный бессмертный ради того, чтобы остановить ритуал, и, тем не менее, чудесным образом ритуал был завершен. Как же это произошло, Аурокс?

— Никто не поверит в правду, — сказал он.

— Я поверю, — произнесла бабушка. — Расскажи мне, дитя.

— Я приехал туда, повинуясь приказу Неферет убить Рефаима и отвлечь Стиви Рей — для того, чтобы круг был разрушен и ритуал не удался, но не мог этого сделать. Я не смог разрушить нечто, настолько наполненное Светом и настолько хорошее, — торопливо заговорил он, стремясь открыть узнать правду прежде, чем бабушка остановит и оттолкнет его. — И тогда Тьма овладела мной. Я не хотел изменяться! Я не хотел появления бычьей сущности! Но я не мог контролировать зверя, а как только он объявился, он помнил всего лишь одну последнюю команду: убить Рефаима. И только омывающее прикосновений стихий и Света задержали зверя на столько, что я смог вернуть себе часть самообладания и сбежать.

— Вот поэтому ты и убил Дракона. Потому что он пытался защитить Рефаима, — произнесла она.

Аурокс кивнул, понурив голову от стыда. — Я не хотел его убивать. Я не собирался его убивать. Тьма командует зверем, а зверь командует мной.

— Но не сейчас. Зверя сейчас здесь нет, — тихо промолвила бабушка.

Аурокс встретился с ней взглядом. — Он есть. Зверь всегда здесь. — Он указал себе на середину груди. — Это навсегда внутри меня.

Бабушка накрыла его ладонь своей. — Это может быть и тут, но ведь и ты тоже здесь. Тсу-ка-нв-с-ди-на, помни, ты смог контролировать зверя настолько, чтобы спастись бегством. Вероятно, это только начало. Научись доверять себе, а затем и другие смогут научиться доверять тебе.

Он покачал головой. — Нет, ты отличаешься от всех остальных. Никто не станет верить мне. Они будут видеть только зверя. Ни один не озаботится тем, чтобы поверить мне.

— Зои заслонила тебя от воинов. Именно благодаря ее заступничеству ты смог сбежать.

Аурокс удивленно моргнул. Он даже и не думал о таком. Его эмоции были в таком смятении, что он даже не осознавал всю меру сделанного Зои. — Она защищала меня, — медленно проговорил он.

Бабушка похлопала его по руке. — Не позволь ее вере в тебя пропасть понапрасну. Выбери Свет, дитя.

— Но я уже попытался и не смог!

— Постарайся, приложи больше усилий, — произнесла она серьезно.

Аурокс открыл, было, рот, чтобы возразить, но бабушкины глаза остановили его. Ее взгляд говорил, что ее слова были больше, чем просто наказом — они были верой!