Зной

И тут я увидел его лицо.

Этого никакими словами не опишешь, — сказал Фахардо. — Ощущение было такое, что я открыл печку и весь ее жар ударил мне прямо в глаза.

Он-то меня не узнал. Я и сам в последний раз видел его, когда был малышом. Однако лицо его было мне знакомо по оставшимся от сестры фотографиям. Мне стало трудно дышать. Я пожал ему руку, ответил на вопросы, которые он задавал, — о машине, о том, что с ней можно сделать, ему необходимо вернуться в Калифорнию, вот незадача, простите, что потревожил вас так поздно.

Машину придется отбуксировать в Хоакул, сказал я. А там ремонт, если, конечно, в нем будет какой-то смысл, тоже займет время. На заправочной станции есть тягач, однако взять его лучше поутру. Солнце уже село, пока мы разживемся тягачом, пока будем таскаться по здешним дорогам, — всю ночь провозиться придется. Я предложил ему переночевать у меня дома, он согласился.

— Вы не сказали ему, кто вы.

Tenienteненадолго задумался, потом ответил:

— Мне не хотелось ворошить прошлое.

Когда мы приехали домой, Пилар лежала в гостиной, на софе. Нашего гостя так тронуло ее состояние — я подумал, что он расплачется. Он спросил, не нужна ли нам какая-нибудь помощь. Я ответил, что не могу брать деньги у человека, с которым сталкиваюсь при исполнении моего служебного долга.

Глория иронически улыбнулась.

— Я не говорю, что совсем не принимаю подарков, принимаю время от времени, — сказал Фахардо. — Но существуют правила. Мы все-таки не в полном хаосе живем, сеньора. И уж во всяком случае, брать егоденьги я не хотел.

— Негодовали на него.

— А что это значит? Я был слишком мал, чтобы хоть что-то помнить о сестре. Наверное, я мог негодовать на то, что произошло из-за него с нашей семьей. После смерти сестры родители перестали разговаривать друг с другом. И часть вины за это лежала на нем. Однако назвать все случившееся его винойбыло бы натяжкой. Конечно, он нам ничем не помог,но я знаю немало других людей, которые были виноваты не меньше его, а то и больше.

— Карлос с ним в ту ночь разговаривал?

— Да, они побеседовали о Лос-Анджелесе. Карлоса интересовало, имеет ли он какое-нибудь отношение к кино.

— И он сказал: «Мне случалось работать в киноиндустрии», так?

— Действительно случалось?

— Это у него шутка такая была.

— Ага, — сказал Фахардо. — Но Карлос-то принял ее всерьез. Стал выспрашивать — как работал, с кем. И чем сильнее американец преуменьшал свои достижения, тем больше вопросов задавал ему Карлос.

Мы с женой ушли на кухню, поговорили. Я сказал ей, что наш гость — тот самый американец, который embarazada [80]мою сестру, — спорю на что угодно. Она захотела, чтобы я взял его за грудки и потребовал раскошелиться. Я сказал — нет. Она разозлилась и ушла спать.

Он коротко хохотнул:

— Элиза! Мы с ней давно уже перестали спорить о том, в чем не сходимся.

На следующее утро я встал пораньше, чтобы заняться поломанной машиной. Однако Карлос поднялся раньше меня. Такого никогда еще не случалось. Никогда. Я даже задумался — может, он и впрямь заболел?

Нет, не заболел, он был бодр, весел и поджидал меня. Сидел на кухне, пока я будил нашего гостя и кормил его.

Фахардо нахмурился:

— Вернее, пытался покормить. Он ничего есть не стал. Даже кофе не выпил. Я предложил ему позвонить домой, однако он не пожелал делать это за мой счет, а собственный его телефон сдох. Карлос предложил ему свой сотовый. Американец несколько раз набирал номер своего офиса, но сообщений никаких не оставлял. Думаю, ему не хотелось описывать положение, в которое он попал, автоответчику. Он сказал нам, что его секретарша в отпуске и, если он не вернется вовремя, никто его не хватится.

Первым делом нам следовало разжиться тягачом. И, когда я заговорил об этом, произошло нечто небывалое: Карлос вызвался отбуксировать машину американца. Заявил, что умеет управлять тягачом.

«У тебя есть дела поважнее, Тито», — сказал он.

Мне следовало бы тогда уже сообразить: что-то тут неладно. Но я уверил себя, что Карлос старается произвести впечатление на американского кинопродюсера. И если ради этого он готов помочь мне — что же, значит, мне повезло.

Я подвез их в моем пикапе до заправочной станции. План был такой: они буксируют машину в Хоакул, там мы все и встречаемся.

После нашего отъезда жена обнаружила в комнате Пилар деньги. Американец оставил нам полторы тысячи долларов наличными и записку. Насколько я помню, в ней было сказано: «Потратьте их, когда потребуется».

Я поехал на работу — сюда, — полагая, что около двух мне позвонят.

Карлос позвонил в половине пятого и попросил приехать к кладбищу.

Фахардо попытался отпить из чашки, но та оказалась пустой.

— Вы уверены, что не хотите кофе?

Глория покачала головой.

Он молча наполнил чашку; молча вернулся в кресло. Подул на кофе, отпил, откашлялся и стал рассказывать дальше:

— Я нашел его сидевшим на капоте тягача. И первое, что он сказал: «Нам необходимо где-то спрятать его».

Оказывается, Карлос подслушал наш с Элизой кухонный разговор. Раз это тот самый американец, которого проклинают на всех семейных сборищах, какие Карлос когда-либо посещал, значит, его сам бог велел шантажировать.

По дороге от заправки к машине он принялся угрожать американцу. Способностью хоть как-то предугадывать развитие событий он не обладал. И совершенно не мог понять, что фразочки наподобие «Я знаю, кто ты такой» и прочая херня в этом роде никогда не срабатывают. Американец все отрицал, и Карлос рассвирепел.

Я при их разговоре не присутствовал, что говорил ему Карлос, не знаю. Думаю, он начал перечислять события прошлого и завел американца настолько, что тот стал ему возражать…

Фахардо развел руки в стороны:

— Ну, вы и сами можете вообразить, к чему это привело.

— Как он это сделал? — спросила Глория.

— Сначала Карлос не собирался бить его. Все произошло само собой. И…

Лоб Фахардо пошел морщинами, как плохо наклеенные обои.

— Что? — спросила Глория.

— Не уверен, что вам следует знать подробности. Они слишком грязны.

— Вчера вечером, — сказала она, — я прострелила человеку горло. Думаю, что и с вашими подробностями я как-нибудь справлюсь.

— Ну хорошо. Тогда слушайте.

Американец выскочил из тягача, и Карлос ударил его, сбил с ног. Но не убил. Тот попытался уползти.

И Карлос забил его до смерти цепью, которую нашел в кузове тягача.

— Как он после этого выглядел? — спросила Глория, прижав ко рту ладонь.

— Ужасно, — ответил Фахардо.

Его худые руки, спина, ноги, лицо, его лицо, ох, лицо, бедное, бедное лицо, уже ни на что не похожее. Ей хотелось заплакать. Не заплакать, нет, она свое отплакала, на три жизни хватит, остался лишь гнев, брызгающий, точно пульверизатор, слюной, гнев, готовый излиться на первое, что подвернется под руку. Глория схватила чашку Фахардо и запустила ею в стену.

Молчание.

Выскочивший из своего кресла Фахардо стоял, глядя на нее, как перепуганный укротитель львов.

— Я вам новую куплю, — сказала Глория.

Он кивнул.

— Сядьте, — велела она.

Пауза.

Фахардо сел.

— Не знала, что человека можно убить цепью, — сказала Глория.

— После первых пяти секунд, — ответил Фахардо, — он, скорее всего, потерял сознание.

Глория шумно вздохнула:

— Что было потом?

Он все еще смотрел на нее с опаской.

— Давайте без мелодрам, Teniente.Линчевать вас я не собираюсь.

— А меня-то за что? — сказал он. — Я его не убивал.

— Вы этому поспособствовали.

— Ничего подобного, — протестующе заявил он. — Сначала Карлос угрожал мне. Угрожал моей семье. Моей дочери. А потом повалился мне в ноги: я должен помочь ему, мы же двоюродные браться, разве не так? И снова перешел на угрозы: если я не помогу, он и меня за собой потянет — кто, как не я, заставил его поверить, что у американца полны карманы денег? И я испугался. Да, сеньора, признаюсь, испугался. До усеру — уж больно быстро он перескакивал из одного настроения в другое.

80

Обрюхатил (исп.).