Зной

Карлос усмехнулся.

— Развод сильно помог мне, — сказала Глория. — Я сумела взять себя за шиворот и как следует встряхнуть.

— Выходит, и от брака бывает прок.

— Разумеется, и, по крайней мере, развод показал, что Реджи ошибся, сказав, что мне будет его не хватать.

— Где вы с ним познакомились?

— Одного из моих ближайших соседей обвинили в хранении наркотиков, а расследование проводил Реджи. Это было месяца через три после смерти Мамы. Он пришел, чтобы задать мне несколько вопросов, а ушел с номером моего телефона.

— Вы сами его дали? — спросил Карлос.

— Я думала, что при расследованиях так полагается.

Он засмеялся.

— А вы женаты не были? — спросила Глория. И тут же вспомнила, что уже задавала этот вопрос и Карлос отвечать на него отказался. Она собралась извиниться, но он сказал:

— Обычно я с трудом проникаюсь доверием к человеку. Думаю, вы можете понять почему.

— Простите.

— Прощения просить не надо, извиняться тоже, а вот понять постарайтесь. — Он поерзал на сиденье. — Переехав в Мехико, я познакомился с замечательной женщиной.

— Как ее звали?

Он улыбнулся:

— Глория.

Машина слегка вильнула.

— Упс, — произнесла Глория, выправляя руль.

— Я знаю, — сказал он. — Смешно.

— И… э-э…как вы с ней познакомились?

— На вечеринке у моего друга. Одно цеплялось за другое, и я опомниться не успел, как она говорит: давай поженимся, заведем детей. Я согласился. Я хотелэтого. Мы даже церковь успели выбрать.

А за день до назначенной нами встречи со священником умерла бабушка. Понятно, что встречу пришлось отменить. Я поехал на север, чтобы устроить похороны.

Глория поехала со мной. И на всем пути — туда и обратно — мы ни слова о браке не произнесли. Да и о бабушке тоже. Знакомы они не были, так что Глории и сказать о ней было нечего. Так, переговаривались о всякой ерунде. И я почувствовал, что вообще разговаривать с ней не могу. Сидел один, хоть она и сидела рядом.

Чтобы разрушить твои представления о человеке, довольно одного плохого дня. Ты видишь его в трудной ситуации и видишь, что ведет он себя совершенно неправильно. Говорит глупости, не так к тебе прикасается, раздражает тебя каждым своим жестом и поступком. И едва ты начинаешь думать об этом — если только не останавливаешь такие мысли сразу, — будь уверен: до катастрофы уже рукой подать.

Вскоре после нашего возвращения в Мехико она заговорила о том, что надо бы снова условиться со священником о встрече. Это было последним из того, что занимало тогда мою голову. Я сказал, что не желаю венчаться в этой церкви. Мы поссорились — сильнее, чем когда-либо прежде. И выяснилось, что каждый из нас уже успел много чего напридумывать о другом, обзавелся, так сказать, средствами нападения. В ту ночь все и кончилось.

Следующие несколько лет я потратил на то, чтобы спиться.

Являлся на работу все в худшем и худшем виде. Работу-то я выполнял, но мой босс видел, к чему дело идет. В конце концов он вызвал меня к себе, сказал, что от всего, к чему я прикасаюсь, несет бухлом. И не сходя с места уволил.

Вечером я приехал к его дому, намереваясь сломать ему нос. Звучит смехотворно, но, если ты пьешь большую часть твоей взрослой жизни, что-то вроде этого начинает казаться тебе весьма и весьма осмысленным.

Дверь открыла его жена, и весь мой боевой задор улетучился, я понес какую-то чушь. Мы были знакомы не первый день, и она уже знала, что произошло.

Она впустила меня в дом, дала мне таблетку аспирина и позвала Эдди. А тот велел мне обратиться к «Анонимным алкоголикам».

Я сказал: «Давай догадаюсь: тыходил к ним, и они спасли тебе жизнь».

«Нет, — ответил он. — Но и тот говнюк, который задавил мою сестру, к ним тоже не ходил».

Рассказывать мне на этот счет особенно нечего, кроме одного: мне они помогли. Для многих и многих это никогда не кончается, им приходится до самой смерти таскаться туда каждую неделю. Стоит убрать из-под них страховочную сеть — и они рушатся на землю. Мне таких людей жалко. У них разлажен обмен веществ. Я устроен иначе. Я пил, потому что стремился хоть немного забыться. У меня слишком хорошая память. А это скорее проклятие, чем благословение.

— Я знаю, о чем вы говорите, — сказала Глория.

Вихрь пыли завивался вокруг машины, она словно плыла под безмолвной, коричневатой водой.

Карлос продолжал:

— Мне достался хороший куратор. Понимавший, что двух одинаковых пьяниц не бывает. Когда я сказал ему, что не хочу больше приходить на собрания, он ответил: «Я думаю, у тебя все сложится хорошо». Для меня важно было услышать такие слова. И в особенности услышать их от него,потому что он-то был как раз из тех выпивох, которым никогда не удается уйти из АА.

Карлос выпрямился, и Глория увидела, что рубашка его прилипла к спине.

— Мое потерянное десятилетие.

— Да, — согласилась она.

— Наподобие вашего, — прибавил он.

Пауза.

— Скоро приедем, — сказала Глория.

Глава двадцать вторая

Карлос спросил:

— А это тот город?

Насколько могла судить Глория, все здесь осталось прежним, вплоть до пыли на вывесках магазинов. Улицы были все так же пусты; Е в CINE все так же отсутствовало; изготовители надгробий все так же воевали один с другим. Она заглянула в витрины, чтобы выяснить, не случилось ли по обе линии фронта каких перемен. Г. Лопец-Каравахаль явно укрепил свои позиции. Егостолбцы желтой бумаги умножились и стеснились, обзаведясь сходством с бамбуковой рощей.

— Местная индустрия, — сказала Глория.

Они неторопливо направились к кинотеатру.

— Здесь и находится полицейский участок? — удивился Карлос.

— Ага.

— Низкий же бюджет у этой конторы.

— И даже ниже, чем вы думаете, — ответила она.

— При разговорах с нашей полицией следует соблюдать осторожность, — сказал Карлос. — Правило первое, оно же последнее.

— Будь у вас больше одного правила, все, глядишь, и наладилось бы.

— Вы, оказывается, расистка, — заметил Карлос.

— Некоторые из моих лучших друзей — мексиканцы, — ответила Глория. — Да я и сама мексиканка.

— Я полагал, вы американка.

— Ну что, готовы? Примите грозный вид.

— А вы его побаиваетесь, — сказал Карлос.

— Как же мне его не побаиваться? У него пистолет, а мы собираемся обвинить его в мошенничестве.

— Он показался вам человеком с тяжелым характером?

— Он показался мне трусом, — ответила Глория. — Да еще и попытавшимся затащить меня в постель.

Карлос захохотал. Он даже согнулся вдвое, упершись руками в колени.

— Что, это такой уж нелепый замысел? — спросила Глория. — Вы меня обижаете.

— К вам мой смех никакого отношения не имеет, — ответил Карлос. — Просто я представил себе эту картину.

— Вот дождитесь встречи с ним, — сказала она, — тогда поймете, насколько это было смешно.

— Если хотите, — предложил Карлос, — я могу изобразить вашего мужа.

— Я же не ношу кольцо.

— Ну, тогда любовника. Тайного.

Он взял ее за руку, Глория не воспротивилась, они вступили в тень козырька.

Стук в дверь никаких результатов не дал — как и крики Teniente, emergencia! [55]За кинотеатром тянулась полоса иссушенной земли. Они прошлись по ней вперед и назад, колотя в задние двери выстроившихся в ряд магазинчиков.

— Спят они все, что ли? — удивился Карлос.

— Перемерли.

Они возвратились на улицу, пересекли ее, вошли в универмаг, и Глория увидела все тот же пустой прилавок и все те же — в этом она была готова поклясться — тортильи, что продавались здесь пять месяцев назад, только достигшие теперь стадии разжижения.

Они вышли на заднюю веранду. В качалке посапывал Луис. Между его бедер торчала бутылка, влажная полутень которой впитывалась тканью, прикрывавшей промежность. На столе потело пустое ведерко, в котором прежде охлаждалась бутылка. Еще пятерка таких же стояла на полу.

55

Лейтенант, неотложное дело! (исп.)