Зной

Глория сняла с банки крышку, заглянула в ее приятную глубину. Аромат кофе снова напомнил ей о Карле. Офис у них был маленький, и в первые дневные часы пахло в нем, как в «Старбаксе». Глория потягивала кофе на протяжении всего дня, Карл ограничивался двумя чашками — этого требовала его диета.

Его диета. Глория улыбнулась.

Правила диеты Карла она заучила, однако лежавших в основе оной руководящих принципов так и не усвоила. Никакого мяса — только курятина по воскресеньям, после церкви. И никакой рыбы; чем ниже стояло живое существо в цепи питания, тем пущего уважения заслуживало. («Слабейший нуждается в наибольшей защите», — говорил Карл.) Никакого кофеина помимо ежедневных двух чашек; никакого спиртного; никакого рафинированного сахара; виноград, но не виноградный сок. Карл любил клюкву и потреблял ее в чистом виде.

— А не кисловато ли?

— Потому я ее и люблю.

Он забрасывал в рот несколько ягодок, и его передергивало. Частью вегетарианская, частью мормонская, частью органическая. Если у его диеты и имелось название, оно могло быть только одним: «Карлперрейризм».

Глория усмехнулась. И решила взять банку с собой.

Направляясь к выходу из дома Карла, она зашла в гостиную и забрала лиловую урну.

Домом Глории замыкался один из глухих переулков Западного Голливуда, находившийся неподалеку от Стрип. Парковаться здесь могли только машины местных жителей, что не позволяло посетителям ночных клубов оккупировать с полуночи до пяти утра тротуары переулка. Глория знала все здешние машины и мгновенно заметила незнакомый ей «катлэсс суприм».

Впрочем, проглядеть «катлэсс» было трудно — он перегородил ее подъездную дорожку. То же самое делал когда-то Реджи.

Она поставила «додж» перед пожарным гидрантом и вылезла наружу, прижимая к себе жестяную банку и урну. Необходимо было определить их в безопасное место, пока ей на стекло не налепили штрафную квитанцию. Женщины, служившие в дорожной полиции Западного Голливуда, были едва ли не самыми ревностными из всех, известных современному миру, их злоязыкий садизм нередко наводил Глорию на мысль, что им-то и следовало бы править в зачаточных африканских государствах. Она перешла с шага на рысцу, сжимая в кулаке, точно четки, ключи.

То, что мужчина, стоявший у ее двери, — полицейский, Глория определила сразу. Он мог повязать хороший галстук, однако туфли его все равно остались обшарпанными. Внушительное когда-то телосложение не выдержало, как и в случае Реджи, тягот кабинетной работы: за продвижением по службе последовал переход в более тяжелую весовую категорию.

Лицо у мужчины было серьезное — лицо ученого, внушившее Глории уверенность в том, что перед ней отнюдь не рядовой следователь УПЛА. По физиономии Реджи вечно блуждал выводивший ее из себя легкий намек на ухмылку А этот джентльмен окинул ее взглядом снайпера.

— Мисс Мендес? — спросил он.

— Вы мешаете мне подъехать к дому, — ответила Глория.

Они вернулись к машинам.

— Детектив Воскбоун, — представился он. — Найдется у вас несколько минут?

— Конечно. — Она указала в конец квартала: — Поезжайте к стоянке у ресторанов. На Сансет. Я буду ждать вас дома.

Он уехал, Глория вошла в свою квартиру, оставив дверь не запертой. Дожидаясь его, она сварила кофе, потратив на это почти все содержимое банки.

Воскбоун вошел в кухню, держа руку в кармане пиджака — словно пистолет собираясь достать. Впрочем, достал он конверт и слегка согнул его в ладони.

— Не хотите ли?..

— Спасибо. — Он принял от Глории и чашку кофе, и приглашение присесть. Говорил Воскбоун деревянным голосом робота.

— Вас ко мне Реджи подослал?

Воскбоун поморгал, глаза его просканировали Глорию:

— Нет, мэм. Реджи — это кто?

— Мой бывший муж. Он тоже детектив. Работает в Западном Лос-Анджелесе.

— Угу, — произнес Воскбоун. После чего извлек из другого кармана блокнот и ручку.

— Я подумала, может, он разыграть меня надумал. Детектив Реджинальд Л. Солт. — Глория помолчала, глядя, как Воскбоун записывает это. — Номер его значка вас не интересует?

Воскбоун бледно улыбнулся, отпил кофе и отставил чашку в сторону:

— Я пришел поговорить о капиталах Карла Перрейра. Вы ведь помогали нам разобраться в финансовых делах покойного, верно?

— Насколько это было в моих силах.

Разговаривая с полицейским, Глория всегда поневоле переходила на оборонительный тон, бывший результатом не прежних ее столкновений с законом, но супружеской жизни.

— Максин просматривала банковские счета мистера Перрейра и заметила в поведении одного из них нечто странное. — Воскбоун достал из конверта и вручил ей небольшую пачку скрепленных степлером документов. — Это счета «Каперко». Ими управляли вы, верно?

— Насколько я могу судить, здесь все в порядке.

— Проблема не в них, — ответил Воскбоун, вынимая из конверта еще одну пачку. — Вот, посмотрите, это личный счет мистера Перрейра.

Он вручил ей и эти бумаги с оттисненными на них оранжевыми эмблемами Калифорнийского федерального банка.

— С ними вы когда-нибудь дело имели?

— Нет.

— В поведении этого счета присутствует определенная система. — Воскбоун показал ей несколько листков подряд: — Видите?

Она увидела.

Большую часть времени на счету Карла не было почти ничего. Однако через каждые несколько недель на нем появлялось то или иное количество тысяч долларов, которые затем снимались. Это повторялось месяц за месяцем, начиная со времени открытия счета в 1985 году.

— Максин получила копии его чеков и сопоставила их с флуктуациями этого счета. Обыкновенно счет мистера Перрейра пустовал, как только на него поступали деньги, он сразу оплачивал все: ипотечные проценты, машину, телефон и так далее. А то, что оставалось, — неважно сколько — снимал наличными — наверное, на продукты, бензин и тому подобное.

Воскбоун показал Глории еще одну страницу:

— Если сложить деньги, которые прошли через этот счет в прошлом году получится чуть меньше сорока восьми тысяч долларов. Эту сумму он и указал как свой доход в прошлогодней налоговой декларации. — Воскбоун показал ей и декларацию тоже. — Как по-вашему миссис Мендес, сколько зарабатывал мистер Перрейра?

— Я не знаю.

— Но ведь больше сорока восьми тысяч в год?

— Да.

— Вы работали в «Каперко», знаете об этой компании все. Дела ее шли хорошо?

Глория кивнула.

— Угу. В таком случае, как бы вы оценили доход мистера Перрейра?

Карл платил ей гораздо больше того, что могла ожидать секретарша со всего лишь средним образованием, — плюс премии и надбавки. Собственно говоря, больше сорока восьми тысяч в год — достаточно, чтобы понять: цифры, увиденные ею, нелепо низки.

— Не знаю, — сказала она.

— Максин, исходя из налоговых деклараций компании и предоставленных вами бюджетных показателей, пришла к выводу, что мистер Перрейра зарабатывал около двухсот или трехсот тысяч долларов в год. Самому себе он жалованье не платил, поэтому в бюджет компании такого рода выплаты не попадали. Как вы считаете, ее оценка — двести-триста тысяч в год — разумна?

Глория ответила:

— Да.

— Угу. — Воскбоун откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки. — Хорошо. Стало быть, эти доходы он скрывал. Жил от одного пополнения личного счета до другого. Но если он зарабатывал суммы, превышавшие эти пополнения…

Воскбоун помолчал.

— Как вы думаете, куда могли уходить эти деньги?

На лице его застыло выражение книжного червя.

Кабинетного ученого. Глория готова была поспорить, что по математике он и в школе, и в колледже был первым. А стал копом — следствие заниженной самооценки? Или его работа доставляет ему наслаждение? Похоже, ему хочется выжать ее досуха и получить пригодный для питья сок покаяния.

Она покачала головой и ответила:

— Я действительно не знаю.

— Был у мистера Перрейра офшорный счет?

— Не знаю.

— Угу. А значительные траты были?