Зной

— Нет, ваша честь. Карл значит для меня очень многое. Если я отдам его системе, в которой никто его интересы соблюдать не станет, мне будет казаться, что я его бросила.

— У него нет никаких интересов, мисс Мендес. Он умер.

Глория молчала.

— Вам хочется взять что-то на память из его дома? — спросил судья.

— Нет.

— Так что же тогда?

Она ответила, глядя судье в глаза:

— Я заботилась о нем в течение десяти лет.

Пауза.

Капловиц аккуратно сложил свидетельство о смерти. Под ним лежала фотокопия записки Карла.

— «Позаботься тут обо всем, пока меня не будет», — вслух прочитал судья. — Это последняя записка, полученная вами от него.

— Да.

— Полагаю, сказанное в ней относится к его бизнесу, мисс Мендес.

Глория кивнула.

— И это отнюдь не последняя записка самоубийцы.

Глорию слегка передернуло.

— Нет, ваша честь.

— Такое предположение вас пугает?

— Он этого не сделал бы.

— Люди обладают способностью удивлять нас, мисс Мендес. — Судья опустил записку на стол. — Но должен сказать вам следующее: я вам верю. Если вы говорите, что, по-вашему, случившееся не было самоубийством, склоняюсь к тому, чтобы поверить вам на слово.

— Спасибо, судья, — сказал Уирли.

— Я не с тобой разговариваю, Стив. — Очки Капловица сползли на кончик носа; он сдвинул их вверх и снова обратился к Глории: — Скажите, вы были близки с покойным?

— У нас были теплые, дружеские отношения, — ответила она.

Судья покивал. Глория не сомневалась, что он уже вложил в ее слова некий малопристойный смысл. Ей захотелось сказать: «Вы не понимаете, все было иначе».

— Он когда-либо обещал оставить вам что-нибудь после смерти?

— Мы ни разу об этом не разговаривали.

— Стало быть, отношения ваши были чисто платоническими…

— Да.

Судья произнес — одобрительно, со своего рода, как показалось Глории, благодушной понятливостью:

— И вам его здорово не хватает.

— Мы были очень близкими людьми.

Некоторое время судья молчал. Затем сообщил:

— Суд по делам о наследствах — это суд «права справедливости». Вам известно, что это значит?

— Нет.

— Это значит, что его решения предположительно отражают не только то, что хорошо и правильно, но и то, что справедливо. — Он снова взял записку: — Однако вот это никаких прав вам, мисс Мендес, не дает, вы понимаете?

— Да.

— Вы говорите, что блюли интересы мистера Перрейра и что лучше вас никто в нашем мире делать это не способен. Вы и вправду так думаете?

— Я это знаю,ваша честь.

— Вы это знаете, —повторил судья. — Однако и такое знание не дает вам особых прав, и я солгал бы, сказав, что в нашем городе найдется хотя бы один юрист, готовый предоставить вам право управлять собственностью мистера Перрейра.

Он встал, подбросил ногой теннисную ракетку, поймал ее в воздухе и начал замедленно помахивать ею, словно ударяя по мячу. Теперь он казался Глории не таким уж и комичным, скорее изящным. Под прозрачной кожей на запястьях проступали крепкие вены.

— В то же самое время сказать вам: идите гуляйте — такое представляется мне весьма несправедливым. У меня создается впечатление… Стив? Окажи мне услугу, оставь нас с мисс Мендес наедине — на пару минут.

Уирли, бросив на Глорию многозначительный взгляд, покинул кабинет.

Судья подождал, когда дверь за ним закроется, а затем сказал:

— Вы любили мистера Перрейра, мисс Мендес, не так ли?

Она промолчала; судья, похоже, одобрил и это.

— Вы правы, — сказал он, — меня это не касается.

Глория открыла рот, собираясь заговорить, однако судья остановил ее:

— Суд обязан назначить управляющего собственностью покойного, кого-то из числа его близких родственников. Если близкие родственники отсутствуют, — а вы утверждаете, что так оно и есть, — управляющим становится государственный администратор. Если государственный администратор за это по каким-то причинам взяться не может, суд предоставляет право управления частью собственности покойного его кредиторам. Если же отсутствуют и кредиторы, суд может избрать для этого любого другого человека. — И Капловиц указал пальцем на нее: — А это вы и есть, мисс Мендес. Любой другой человек.

Она кивнула. Своду законов присуща способность заставлять человека чувствовать себя мелкой сошкой.

— Если вам так не терпится замарать руки, мы, вероятно, могли бы подыскать для вас занятие. Вполне символическое. Вы приходите на слушание дела. Там мы беседуем с теми, в чьем производстве будет находиться дело, и выясняем, не удастся ли нам убедить их назначить вас… Не знаю, как это назвать. Специальным консультантом. По-моему, звучит неплохо. А по-вашему?

Глория снова кивнула.

Судья продолжал:

— Помимо прочего, на управляющего собственностью возлагаются попечительские обязанности. Вы знаете, что это значит? — Он пустился в объяснения, не дожидаясь ее ответа: — Это значит, что управляющий отвечает за сохранность бизнеса мистера Перрейра до тех пор, пока не будут решены все вопросы и бизнес не поступит в продажу. Вы утверждаете, что деловые обстоятельства мистера Перрейра известны вам лучше, чем кому бы то ни было, стало быть, вы, вероятно, способны исполнять эту обязанность наилучшим образом. Но опять-таки, нам придется подождать и посмотреть, что скажут люди, в ведение которых поступит дело о его наследстве.

Я хочу, чтобы вы ясно поняли одно: пока не обнаружится завещание, в котором сказано иное, вы не получите за все это ни пенни. Но если вас это устраивает…

Глория подтвердила:

— Устраивает.

Помолчав немного, Капловиц сказал:

— Похоже, случившееся причинило вам ужасную боль.

— Да.

Лицо судьи сморщилось, точно подушка. Он снова провел обшлагом рукава по лбу, и на этот раз Глория заметила вышитые на обшлаге слова: «Амхерст-колледж».

Судья, увидев, что она прочитала их, сообщил:

— Это мне внучка подарила.

Он выдвинул ящик стола, извлек из него флажок Амхерста, провел пальцами по печати колледжа.

— На школьном выпускном вечере внучка произносила прощальную речь от имени ее класса. И между прочим, это особый колледж, юная леди, в нынешнем году в него сумели поступить всего девятнадцать калифорниек.

Глория сказала, что она, должно быть, девушка очень умная.

— О да, очень… оратор на выпускном, редактор школьной газеты, постановщица пьесы. Работала в приюте для бездомных. Кормила их. Лучшая во всем. Она сказала мне: «Дед, я хочу стать юристом». «Да ну, Ребекка. С чего это?» Оказывается, она метит в Верховный суд Калифорнии. — Судья фыркнул. — Я объяснил ей, что это не подходящее для порядочной женщины место.

— Она вас послушалась?

— Я сказал: «Ты должна попасть в Верховный суд Соединенных Штатов.Калифорнийский — это ноль без палочки». — Он ухватил ракетку обеими руками, напряг и растянул трицепсы. — Целься повыше, сказал я.

— Уверена, ее ожидает прекрасное будущее.

— Чертовски верно.

Судья рысцой подскочил к кушетке, поставил на нее сильно похожую на картофелину ногу и принялся разминать подколенное сухожилие со свирепостью, заставившей Глорию поежиться.

— Вся в мать пошла, — сказал он. После чего убрал ногу с кушетки и водрузил на нее другую. — Мать была фантастической женщиной.

В голосе его звучало сожаление.

Глория не решилась спросить, что вынудило ее покинуть семью — смерть или развод. Судья ушел в свои мысли и только покряхтывал, сгибаясь и разгибаясь. А после сказал, обращаясь к своему колену:

— Вы… напоминаете… мне… ее.

Получив наконец свободу, нога Капловица ударила в пол так, точно в нее была вставлена пружина. Судья повращал ступнями, привстал несколько раз на цыпочки.

Глория молчала, не понимая, что от нее ожидается: ответ, выражение благодарности или смиренное опровержение. Она совсем уж собралась произнести что-нибудь нейтральное, однако судья — стоявший к ней спиной и разминавший квадрицепсы — опередил ее, сказав: