Прекрасный Хаос

Но голоса опять приходили к ней, шепча все те же слова, снова и снова.

Жечь.

Когда голоса не преследовали ее, она могла слышать у себя в голове Абрахама, остатки их разговоров по много раз: “Светлые Маги хуже, чем Смертные. Они заполнены ревностью, потому что их силы являются низшими, они хотят разбавить наши родословные со Смертной кровью. Но Порядок Вещей не позволит этого.” Поздно ночью некоторые слова приобретали смысл. “Светлые Маги отказываются от Темного Огня, из которого приходит вся власть.” Кое-что она попыталась вызвать глубоко в тени своего ума. “Если бы они были достаточно сильны, то они убили бы нас всех.”

~~*~~***~~*~~

Я лежал на полу по середине моей разгромленной спальни, глядя на голубой потолок. Люссиль сидела на моей груди, облизывая свои лапы.

Ленин голос в моей голове звучал так тихо, что я почти его не слышал.

Она делала это для меня. Она любила меня.

Я не знаю, что сказать. Это была правда, но все было не так просто. Сарафина погружалась все глубже и глубже во Тьму, в каждом видении.

Я знаю, что она любит тебя. Ли. Я не думаю, что она могла бороться с тем, что происходило с ней. Я не мог даже предположить, что буду защищать женщину, которая убила мою маму. Но Изабель не Сарафина, по крайней мере не сразу ею стала. Сарафина убила Изабель, точно так же, как она убила мою мать.

Абрахам был тем, что произошло с ней.

Лена ищет виноватого. Все мы были.

Я слышал переворачивание страниц.

Лена, не прикасайся к ней!

Не волнуйся. Это не вызывает видения каждый раз.

Я думал о радужном свете, что он вытащил меня с этого мира в другой случайно. То, о чем я не хотел думать, было последней вещью, которую говорила Лена каждый раз. Сколько раз она открывала книгу Сарафины? Прежде чем я решился задать вопрос Лене, она уже была в Келтинге.

Это мое любимое. Она написала его много раз на обложке. “Страдание на много сильнее, чем все другое обучение и это привело к пониманию того, чем раньше было твое сердце.”

Мне интересно, чье сердце Сарафина имеет в виду.

Возможно, о ее собственном.

Двадцать четвертое ноября. Более неправильный, чем правый

Это был День Благодарения, а это означает две вещи.

Визит моей тети Каролины

И ежегодный конкурс на лучший пирог между пирогом ореха-пекана Эммы, яблочным пирогом Эммы и тыквенным пирогом Эммы. Эмма всегда побеждала, но соревнование было жестоким, и судейство пирогов создавало большой шум вокруг стола.

Я с нетерпением ждал его более чем обычно в этом году. Это был первый раз, когда Эмма испекла пирог за месяцы, но часть меня подозревала единственную причину, она сделала его сегодня так что никто не заметит. Но я не беспокоился. Между моим папой, одетым в его спортивную куртку вместо пижамы как на прошлый год, Тетя Кэролайн и Мэриан играющие в скрабл с Сестрами, и запахом пирогов в духовке, я почти забыл об увальнях и высокой температуре и моей двоюродной бабушке, отсутствующей за столом. Самое трудное было то, что он напомнил мне о всех других вещах, которые я могу забыть позже — вещи, которые я не хотел забывать. Я спросил себя, как долго я смогу помнить.

Был только один человек, который я думаю, кто точно знал ответ на этот вопрос.

Я стоял перед дверью в спальню Эммы в течение долгой минуты прежде, чем я постучал. Вытаскивание ответов из Эммы походило на вырывание зубов, если зубы принадлежали аллигатору. Она всегда хранила тайны. Это была так же часть ее как ее Red Hots и кроссворды, ее передник для инструментов и ее суеверие. Возможно это была часть того, чтобы быть Провидцем, также. Но это разным.

Я никогда не видел, что она отходила от печи на День благодарения, в то время как ее пироги все еще пеклись или не сделать лимонное безе для Дяди Абнера в целом. Пришло время вырастить те коленные чашечки.

Я поднял руку, чтобы постучать

" Ты собираешься уже заходить или держать отверстие в ковре?” Эмма разговаривала у себя в комнате.

Я открыл дверь, готовый увидеть ряды поло с стеклянными банками, полными всего от каменной соли до грязи кладбища. Книжные полки забиты трещали от сборников, которые на них стояли и блокнотов с рецептами Эммы. Не так давно я понял, что эти рецепты могут не иметь ничего общего с кулинарией. Комната Эммы всегда напоминала мне об аптекаре, полной тайны и лекарства от всего что вас беспокоило, как сама Эмма.

Не сегодня. Ее комната была разделена на части, тем же способом, которым я сваливал содержимое двадцати обувных коробок по всему моему полу. Это было похоже на то, что она что-то искала, но не могла найти.

Бутылки, которые обычно выстраивались в аккуратную линию на полках, наружные этикетки, были сдвинуты вместе на вершине ее комода. Книги были сложены на полу, на ее кровати, всюду, но не на полках. Некоторые из них были открыты — старые дневники, написанные от руки мулла, языке ее предков.

Были другие вещи, которых я никогда не видел здесь прежде — черные перья, ветви и ведро пород.

Эммa сидела в середине беспорядка.

Я остановился снаружи. "Что здесь происходит?"

Она протянула руку, и я потянул ее. “Ничего не произошло. Я убираюсь. Ты бы попробовал это в том беспорядке, который ты называешь своей комнатой. ” Эмма попытался прогнать меня, но я не двигался. “Уходи, теперь. Пироги почти готовы.”

Она протиснулась мимо меня. Через секунду она вышла в коридор и направилась на кухню.

"Что не так со мной?" Я выпалил это, и Эмма застыла на месте. С секунду, она не говорила ни слова.

"Тебе 17. Я полагаю, что с тобой больше не правильного чем правильного.” Она не поворачивалась

“Ты имеешь в виду как писать не той рукой и возненавидеть шоколадное молоко, и твою яичницы-болтуньи внезапно? Забывать имена людей, которых я знал всю свою жизнь? Это — то о чем ты говоришь?”

Эмма медленно оборачивалась, ее карие глаза сияли. Ее руки дрожали, и она спрятала их в карманы ее передника, таким образом, чтобы я не заметил

Что бы со мной не происходила, Эмма это знала

Она глубоко вздохнула. Может быть, она, наконец, собирается сказать мне.

" Я не знаю ничего об этом. "Но я смотрел на нее. Может придется сделать что-то со всей этой жарой и этими дьявольскими жуками, с обладающими проблемами Магами..”

Она лгала. Это было впервые, Эмма никогда в ее жизни не говорила то, что звучало как прямой ответ. Что еще больше делало его лживым.

"Эмма, что ты мне не говоришь? Что ты знаешь?"

“‘Я знаю, что мой Искупитель жив. ’” Она посмотрела на меня, непокорно. Это была строка из гимна, я рос, слушая его в церкви, делая бумажные шарики и пытаясь не заснуть.

"Эмма"

"Что комфорт этот сладкий предложение дает." Она хлопнула своей ладонью по моей спине.

"Пожалуйста".

Теперь она изо всех сил пела, что звучало безумно. Как вы звучите, когда вы думаете, о чем-то ужасном что может случиться, но вы пытаетесь убедить себя, что это не так. Ужас проявляется в вашем голосе, даже если вы думаете, что можете скрыть его.

Ты не можешь

“Он живет, он живет, кто однажды был мертв. ’” Она выпихнула меня из комнаты. “‘Он живет, моя бессмертная Голова.’

Дверь хлопнула позади меня

"Сейчас". Она была уже на полпути по коридору, все еще напевая остальную часть гимна. "Пойдем кушать прежде чем твои тети придут на кухню и сожгут дом"

Я смотрел, как она бежала по коридору, крича, прежде чем она была на полпути к кухне. “Все попадают в столовую, прежде чем моя еда становится холодной",

Я начинаю думать, может, повезет, спросив мою бессмертную Голову.

Когда я нырнул под дверной косяк и зашел в столовую, все остальные уже занимали их места. Лена и Мэййкон, должно быть только что пришли; они стояли на одном конце столовой, в то время как Мэриан была погружена в беседу с моей Тетей Кэролайн в другом. Эмма все еще кричала указания из кухни, где" покоилась" птица". Тетя Грэйс волочила ноги двигаясь к столу, махая своим носовым платком. “Все вы не заставляйте эту прекрасную птицу ждать так долго. Она умерла благородной смертью, и это совершенно не респектабельно. ” Тельма и Тетя Мерси шли справа позади нее.