Фрейлина

— Почему бы мне не быть уверенной? — спросила Гвинет.

— Потому, что ветер быстро меняется.

— А вы так же непостоянны, как ветер, лорд Рован?

Какое-то время он изучал ее ласковым, почти нежным взглядом, словно любопытного ребенка, с которым столкнулся, а потом произнес:

— Ветер начнется и согнет большие деревья в лесу — все равно, хочу я этого или нет. А когда начинается буря, лучше всего принять это во внимание. Дерево, которое не согнется, сломается.

— Это и есть главная трудность шотландцев, — заметила она.

— Вы тоже шотландка, — напомнил ей Рован.

— Да. И я слишком часто видела, как легко наши великие лорды поддерживают то одну, то другую точку зрения — в зависимости от того, кто им заплатит.

Рован смотрел вперед. Нравился он ей или нет, профиль у него был прекрасный — чисто выбритый волевой подбородок, высокие и широкие скулы, острые глаза и широкие брови. Может быть, такая внешность позволяла ему держаться так покровительственно, не боясь ответного наказания?

— Миледи, я знаю кое-что о своем народе. Шотландцы суеверны. Они верят в существование злых сил. Они верят в Бога — а значит, и в дьявола.

— А вы не верите?

Он снова взглянул на Гвинет:

— Я верю в Бога, потому что мне от этого легче на душе. А если существует добро, то, несомненно, должно существовать и зло. Но важно ли существу более великому, чем люди, — такому великому, как Бог, — верит человек в одно толкование Его слов или в другое? Боюсь, Он не шепчет свои мудрые истины прямо мне на ухо.

— Мне странно это слышать. По вашему поведению можно предположить, что как раз шепчет, — возразила она.

Он улыбнулся:

— Я видел много трагедий и несчастий: видел печальных старых женщин, которых приговаривали к костру как ведьм, и великих людей, которым выносили тот же приговор за их убеждения. Во что я верю? В согласие. И я предполагаю, что королева должна пойти на компромисс.

— Пойти на компромисс или согнуться? — спросила Гвинет, стараясь, чтобы жар ее гнева не был заметен в ее словах.

— Пойти на компромисс, — заверил ее Рован и на этот раз сам поехал вперед.

Стоило ли дальше тратить мудрость на девицу из свиты королевы?

— Я расскажу о вас королеве, — пробормотала она себе под нос.

Сомнения, которые этот человек посеял в ее уме, взволновали ее сильней, чем ей хотелось бы. Шотландские бароны действительно были могущественными людьми, и Марии нужно было сохранить их верность.

День тянулся медленно, и постепенно Гвинет убедила себя, что лорд Рован — человек, за которым надо следить и которого надо остерегаться. Нет никаких причин ожидать чего-то иного, чем самое лучшее будущее, — и для Шотландии, и для ее королевы. И знатные люди, и простой народ пришли приветствовать королеву от всего сердца. Кажется, даже воздух был напоен надеждой и счастьем. А почему им не надеяться и не быть счастливыми? Мария предлагала им молодость в сочетании с мудростью, горячее желание быть дома и радость при виде своего народа — независимо от того, разрывалось ее сердце или нет.

Во мнении иностранцев о Шотландии была доля правды. Гвинет не считала, что ее любимая родина — варварская или грубая страна, но не могла отрицать, что природа в Шотландии суровая, дикая и часто опасная. Такими же могут быть и ее жители — знатные шотландцы.

Нет, это не Франция. Но эта страна может многое предложить своей очаровательной королеве.

Они продолжали путь в Эдинбург, и Рован с удовольствием видел, что народ вел себя вполне благоразумно, когда приветствовал королеву. Люди стояли рядами вдоль улиц, и многие были в маскарадных костюмах — использовали встречу монаршей особы как возможность повеселиться. Пятьдесят человек, одетых маврами, в тюрбанах и широких шароварах из желтой тафты, кланялись королеве и ее спутникам, словно предлагая им огромные богатства. Четыре девушки, изображавшие добродетели, приветствовали королеву с наспех построенного помоста. Вдруг из толпы вышел ребенок и робко подарил королеве Марии Библию и псалтырь.

Перед прибытием Марии Стюарт шли горячие споры между лордами-протестантами. Несколько человек из их числа желали показать королеве сожжение куклы, изображающей католического священника. Но многие их собратья яростно воспротивились этому. Однако в пути участникам процессии несколько раз намекнули на то, что Шотландия больше не католическая страна. Горящие куклы, изображающие упомянутых в Библии сынов, которые поклонялись ложным идолам, и легкий намек в речи ребенка на то, что королеве следует принять религию ее страны, могли омрачить праздник. Но все это не высказывалось открыто, и королева могла делать вид, будто не замечает того, что ей, возможно, не нравилось. А праздничное настроение тех дней было, безусловно, искренним: люди охотно приветствовали возвращение домой такой красивой государыни.

Рован, внимательно наблюдавший за движением вокруг королевы, часто останавливал свой взгляд на ее фрейлине, леди Гвинет, которая не сводила глаз с королевы и тех, кто ее окружал. Эта молодая женщина была удивительно красива. Впрочем, все фрейлины королевы имели привлекательную внешность. Рован предположил, что королева, должно быть, может позволить это себе потому, что сама величава и очаровательна и не боится, что окружающие ее женщины затмят ее красотой. «Это характеризует ее с хорошей стороны», — подумал Рован.

Но что так сильно влечет его к леди Гвинет? Конечно, она красива, на это можно сказать о многих женщинах. Он понял: что-то очень волнующее было в ее словах и взгляде. В ней словно горел огонь — пламя такого же цвета, что и ее волосы, — не каштановые, но и не белокурые, с рыжеватым отливом. А цвет ее глаз — бурлящая смесь зеленой, коричневой и золотой красок. Она не такая высокая, как королева, но даже среди мужчин мало равных Марии по росту, и потому неудивительно, что фрейлины все гораздо ниже королевы. Все же рост у Гвинет не маленький, около пяти футов шести дюймов. Она заявила, что верна королеве, и сказала это с таким жаром. Девушка показала, что готова разумно отстаивать свою точку зрения и хорошо умеет говорить. У нее острый ум. Рован подумал, что если она презирает кого-то, то ее презрение режет как нож. Если ненавидит кого-то, то ненавидит яростно. А если она любит, то это такая сильная и глубокая любовь, в которой нельзя усомниться и которой невозможно не доверять.

Его сердце внезапно обожгла странная острая боль — странная потому, что он уже давно привык не думать о своей семейной трагедии. Он не может забыть прошлое и никогда по-настоящему не излечится.

Все же он не отказывал себе в плотских радостях, но давал себе волю только при благоприятном стечении обстоятельств — в подходящее время, в подходящем месте и с подходящей женщиной. Эту девушку из свиты королевы он никогда не сможет получить легко и поэтому… никогда не получит.

Он знал, что будет держаться от нее на расстоянии, и все-таки улыбался, вспоминая удовольствие, которое он получил от спора с ней. Она слишком забавная, эта девушка. Это большое искушение для него.

Внезапно их взгляды встретились, и Гвинет не покраснела и не отвела глаза. Вместо этого она вызывающе взглянула на Рована. Этот вызов можно было понять: он ведь посмел высказать свои сомнения по поводу возвращения королевы домой. А ее возвращение — он был вынужден признать — проходило прекрасно, по крайней мере до сих пор. Он первый отвел взгляд, удивился этому и, чтобы скрыть это, проехал вперед, ближе к Джеймсу Стюарту. Ближе к королеве Марии. Люди продолжали шумно приветствовать ее, но…

В Шотландии были фанатики, и бессмысленно было отрицать это. Поэтому он почувствовал облегчение, когда королева и ее спутники наконец доехали до дворца Холируд.

Может быть, внешнее спокойствие не будет обманчивым. И молодую королеву примут и полюбят, и даже будут чтить и обожать. Он не понимал, почему почувствовал страх в глубине души, когда настал день приезда Марии Стюарт. Лорд Джеймс, ее сводный брат, был, кажется, доволен, что его сестра едет домой. Рован уже видел ее, недолго, когда сопровождал Джеймса во Францию. У Марии были все качества, которые страна может желать видеть в своем монархе: элегантность, уравновешенность и тактичность. К тому же она была красива, а необычно высокий рост только делал ее внешность более внушительной. Рована немного беспокоило, что она прожила практически всю жизнь во Франции.