Фрейлина

Вскоре они уже сидели в седлах и были готовы ехать во дворец Холируд, где их ждали к обеду. А в это время комнаты королевы должны будут подготовить для жилья. Гвинет тихо вздохнула. Возвращение домой будет радостным. Люди станут собираться вокруг Марии. А пока Гвинет просто наслаждалась тем, что снова находится в родном краю — в своем настоящем доме. Хотя день был немного туманным, даже мрачным, серо-фиолетовое небо было такой же частью дикой красоты Шотландии, как ее суровые пейзажи.

— По крайней мере, здесь Марию, кажется, будут горячо любить и оказывать ей почет, — сказала одна из четырех Марий и печально прибавила: — Хотя это и не Франция.

Когда они проезжали через Лейт, у Гвинет по коже пробежал странный тревожный холодок, который напугал ее, так как возник без причины. Для волнения ироде бы нет никакого повода: когда королева проезжала мимо, люди так радостно приветствовали ее, что беспокоиться было не о чем.

— Почему вы хмуритесь?

Гвинет оглянулась и с изумлением увидела Рована Грэма. Он сначала проскакал вперед, а теперь ехал рядом с ней и поглядывал искоса с веселым любопытством.

— Я не хмурюсь, — ответила она.

— В самом деле? А то я подумал, будто вы настолько умны, что беспокоитесь за будущее, несмотря на весь лот радостный шум.

— Беспокоюсь за будущее? — гневно спросила она. — Почему я должна ожидать, что оно может плохо сложиться для королевы?

Лорд Рован смотрел вперед, и в его взгляде была странная смесь веселого любопытства и отстраненности.

— Королева-католичка неожиданно вернулась домой, чтобы править народом, который в прошлом году искренне принял протестантскую веру. — Он снова повернулся к Гвинет и спросил: — Это, конечно, и есть причина вашего беспокойства?

— Сводный брат королевы Марии лорд Джеймс заверил ее, что она сможет почитать Бога так, как пожелает, — ответила Гвинет.

— Да, заверил.

И Рован рассмеялся так громко, что Гвинет посчитала это грубостью.

— Вы считаете, что королева не имеет права чтить Бога? — спросила она и ласковым голосом добавила:

— Если так, то вам, может быть, лучше вернуться в горный край, милорд.

— Какая горячая верность!

— Такая же, как та, которую вы обязаны проявлять по отношению к своей королеве, — отрезала Гвинет.

— Сколько времени вы не были в Шотландии, леди Маклауд? — мягко спросил он в ответ.

— Один год.

— Тогда такие претензии с вашей стороны можно объяснить одним: вы или не так начитанны, или не так умны, как я полагал. Может быть, ваша молодая королева действительно заслуживает такой пламенной верности, но ей придется доказать это своему народу, ведь она так долго не жила здесь. Разве вы успели запамятовать, какая здесь жизнь? Забыли, что в этой стране есть места, где государь или государыня и правительство ничего не значат, а люди верны в первую очередь своему клану? Когда нет войны, мы воюем между собой. Я верный человек, миледи, и горячо предан Шотландии. Молодая Мария — наша королева, и как королеве я не только буду верен ей, но и поддержу всеми силами, которыми буду располагать. Ей принадлежат мой меч и моя жизнь. Но если Мария желает иметь над страной настоящую королевскую власть, она должна узнать свой народ и сделать так, чтобы он полюбил ее. Потому что, если наши люди полюбят ее… никакая битва во имя королевы не покажется им слишком тяжелой. История доказала, что мы безрассудны и слишком охотно умираем за тех, кто страстно желает вести нас в бой. Такова ли Мария, покажет время.

Гвинет недоверчиво посмотрела на него. Слова Рована звучали героически, но в них слышалась и угроза — Гвинет это почувствовала.

— Манеры у вас, милорд, не как у горного пса, — заявила она, стараясь овладеть собой.

Он не потерял самообладания, только пожал плечами:

— Похоже, что за один год во Франции вы очень высоко вознеслись. Может быть, вы забыли, что ваш собственный отец был родом из горного края?

Что это — скрытый упрек? Отец Гвинет, лорд Маклауд, владелец острова Айлингтон, погиб на поле боя рядом с королем Яковом V, но оставил далеко не такое большое наследство, как этот король. Его крошечное владение — островок Айлингтон, расположенный сразу за грядой высоких холмов со скалистыми вершинами, — с трудом могло прокормить местных жителей. Не благодаря богатству ее послали во Францию служить королеве Марии: единственным наследством Гвинет было уважение к памяти ее отца.

— Я полагаю, что мой отец всегда был стойким и отважным — и вежливым тоже,— сообщила она лорду Ровану.

— Ах, какие слова — острые как кинжал, — вполголоса произнес он.

— Что с вами, лорд Рован? Сегодня такой радостный день. Молодая королева вернулась, чтобы вернуть себе страну, принадлежащую ей по праву рождения. Оглянитесь вокруг себя: народ счастлив.

— Действительно счастлив. Пока счастлив, — согласился Рован.

— Будьте осторожны: в ваших словах звучит намек, который другому слушателю может показаться предательским, — холодно произнесла она.

— Я имел в виду, — мягко пояснил он, — что эта Шотландия сильно отличается от той, из которой она уехала так давно, и даже от той, из которой уехали вы.Но если вы думаете, что я не вполне рад видеть шотландскую королеву здесь, вы ошибаетесь. Я желаю лишь одного — удержать Марию на троне. Я тоже считаю, что человек должен молиться Богу от всего сердца и так, как ему хочется. Я не придираюсь к тем мелочам, которые так сильно разделяют католическую церковь и народ нашей страны. Те, у кого есть власть и сила, определяют политику и толкуют слова, написанные на бумаге, но из-за этого простого правила очень часто умирают те, кто невиновен. Я говорю смело и откровенно: такая у меня привычка. Я всегда буду рядом, чтобы охранять Марию — даже от нее самой, если это понадобится. Вы, моя дорогая, молоды, и поэтому в вас много идеализма. Пусть же Бог сохранит и вас.

— Надеюсь, Он начнет с того, что поможет мне держаться в стороне от земляков-мужланов, — парировала она его доводы, высоко подняв подбородок.

— Как наш Создатель может не исполнить просьбу такой красивой и утонченной особы, как вы?

Гвинет ударила коленом свою лошадь и поспешила вперед. Дальше она ехала в первых рядах тех, кто сопровождал Марию, но держалась на расстоянии от лорда Рована. Она услышала за своей спиной его мягкий смех и вздрогнула: этот человек сумел бросить тень на торжество, которое ничто не должно было омрачить. Почему эти его тонкие намеки так сильно ее тревожат?

Она повернула лошадь и снова подъехала к нему. Верховая езда была одним из ее самых больших увлечений, и Гвинет не без удовольствия показала свое мастерство наездницы: развернула лошадь на месте, проехала расстояние, разделявшее ее и Рована, снова развернулась и поехала рядом с ним.

— Вы ничего не знаете, — горячо заявила она. — Вы не знаете Марию. Ее привезли во Францию и дали ей мужа, когда она была еще ребенком. И она была для мужа самым лучшим другом. Бедняжка король с самого начала был слаб здоровьем. Но Мария оставалась ему любящим и верным другом — и верной женой. В последние дни его жизни она ни разу не проявила слабости, хотя находиться в комнате больного было ужасно. Она ухаживала за ним до конца жизни, а потом с достоинством носила по нему траур. И когда мир вокруг нее менялся, она сохраняла спокойствие. Тогда дипломаты и придворные со всего мира приходили с ходатайствами и предложениями по поводу ее нового замужества. Она оценивала возможные варианты, и в том числе лучших женихов Шотландии,очень рассудительно и с полным пониманием искусства дипломатии, которое было необходимо ей в ее положении. Как вы посмели сомневаться в ней? — спросила Гвинет.

На этот раз Рован не засмеялся. Его взгляд стал мягче, и он сказал:

— Если она в состоянии заслужить такую горячую похвалу от такой женщины, как вы, миледи, то в ней действительно есть гораздо больше, чем внешнее очарование и благородство. Желаю вам, чтобы вы всегда и во всем были так же уверены, — мягко закончил он.