Правдивый ложью

– Чтой-то ты побледнел с лица? – озабоченно уставился на меня Серьга.

– Побледнеешь тут, – прошипел я сквозь зубы, кляня себя на чем свет стоит.

То-то Басманов так удивленно таращился на меня, а потом ворчал о дураках, которые в такой час думают о веселье. А если Дмитрий захочет повеселиться в коллективе? Он же потом ни за что мне не поверит, что я-то как раз имел в виду обратное и хотел предостеречь его, чтобы…

– Тимофей Иванович, миленький, скачи немедля, – жалобно попросил я. – Только не про позор говори, а про тайное, и все. Главное, чтоб он один их читал, непременно один.

Атаман, как он рассказал мне по возвращении, успел впритык – Дмитрий как раз собрал по такому случаю весь свой сенат, собираясь зачесть грамотки, после чего решать, что делать далее с князем Мак-Альпином.

Разумеется, сам читать он не собирался – не по чину. Для того имелся Бучинский. Правда, шкатулка была еще в руках у Дмитрия, но он уже успел извлечь первую из бумаг, собираясь передать ее своему «секлетарю», когда прибежавший караульный начал что-то шептать государю на ухо.

Словом, успел Тимофей.

Да и насчет надежной стражи я не ошибся.

Незваные гости пришли в первую же ночь, точнее, под самое утро, на рассвете.

Кто такие – не видел. От кого – понятия не имею. Слышал только краем уха – уж больно толста дубовая дверь – разговор у своей подклети-темницы, но он мало что дал.

Пока шли дебаты и препирательства между охраной и приехавшими, я на всякий случай приготовил несколько бочонков, выбрав солидные, чтоб не промахнуться, когда стану надевать на голову первому из визитеров. Ну а дальше уж как получится.

Но обошлось.

Ворчливая перебранка длилась недолго, хотя пришедшие успели использовать все варианты. Начали они с горячего желания поглядеть на июду-учителя, подло предавшего пресветлого государя, и заглянуть в его поганые очи.

Не вышло.

Тогда последовали намеки, что есть у них на то тайное дозволение самого Дмитрия Иваныча, кое он поведал им изустно, а потому бумаги они не имеют, но ежели казаки не верят, то можно и проехаться до государя…

Но и тут их ждала неудача.

Очевидно, присланные были из числа холопов, пусть и ратных, душу имели соответствующую, так что им и в голову прийти не могло, что кто-то осмелится действительно проехаться до Дмитрия и спросить насчет распоряжения, тем более речь шла не о чем-то важном, а о безделице.

А вот Шаров, который разместился на ночлег с шестеркой сменных сторожей поблизости, в одной из соседних подклетей, и был сразу разбужен озадаченными этим визитом караульными казаками, рассудил иначе.

– И то дело, – услышал я его бодрый голос. – Вот и отправляйтесь вместях с Кречетом. Он спросит, а вы поблизости постоите.

– Пущай так, – после некоторой паузы произнес голос, все больше напоминавший мне чей-то, уже слышанный однажды, причем в достаточно критических обстоятельствах, иначе не запал бы в память. – Токмо допрежь вон занесите ему поснидать.

– Это что ж, тоже государь передал? – осведомился Тимофей.

– Велел подсобрать с поварской остатки с трапезы, – уклончиво заметил голос. – Чай, он у нас милостив. Сказывал, хошь ему сей князь и ворог лютый, ан тоже во Христа верует, потому и негоже голодом его морить.

– Непременно передам, – заверил Серьга и одобрил переданное: – Пахнет вкусно, ажно у самого слюнки потекли. А насчет повидать…

– Дак ежели снедь передашь, то прочее и не к спеху, – заторопился голос. – Негоже царя-батюшку будить ранее времени, уж больно он вечор не в духе был, пущай почивает…

Голоса смолкли.

Если бы там был я, то непременно попытался бы задержать хоть одного из прибывшей парочки. Позже Шаров сознался, что и у него возникла похожая мыслишка, но он не решился ее осуществить, а потом стало поздно.

Пока они неспешно прошлись по монастырскому двору, пока те истово крестились на золоченые купола Введенского собора, Тимофей все колебался, не решаясь удержать хоть одного из них, и потому продолжал разговаривать, спрашивая о том о сем.

Сопровождал он их до самой коновязи, где приехавшие, торопясь вернуться, сразу принялись сноровисто отвязывать коней, и он махнул рукой, решив не удерживать.

Парочка взгромоздилась на коней, но тут к Тимофею прибежал один из караульных казаков и сообщил, что Травню вдруг резко стало худо.

Атаман опрометью бросился обратно, на полпути резко остановился, досадливо хлопнул себя по лбу и метнулся к коновязи, но было поздно – оба гостя успели отъехать на достаточно большое расстояние, так что пытаться их догнать нечего было и думать.

– Вона какая беда приключилась, – кручинился Шаров, глядя на затихшего к тому времени Травня, продолжавшего держать в руке недоеденную поросячью ногу, которую проголодавшийся караульный выломал из переданной для меня хорошо прожаренной тушки, и спохватился, встревоженно посмотрев на меня: – Сам-то ничего не успел отведать?

– Пока еще из ума не выжил, – грустно усмехнулся я.

Еда, которую занес мне в темницу Травень, выглядела действительно аппетитно, да и пахло от нее очень вкусно – немудрено, что караульный соблазнился самовольно поделить ее между мной и собой.

Вот только в отличие от него я прекрасно понимал, что эта трапеза будет в моей жизни последней, а потому и пальцем к ней не притронулся.

– Был бы это ужин – отдал бы врагу, – вздохнул я и подосадовал: – Знал бы, что он утаил от меня эту ногу, хоть предупредил бы, а так… Вот тебе и милосердие от государя.

– Неужто мыслишь, что Дмитрий Иваныч таковское учинил? – угрюмо спросил Шаров.

– Нет, не думаю, – покачал головой я. – Но сдается, что у меня в его окружении «друзей» и без него самого хоть отбавляй. Если верить знающим людям, – припомнились мне слова Басманова, – то весь сенат в полном составе, да и прочие бояре, которые туда не входят, тоже любви не питают.

– Казаков они ненавидят, то понятно, – недоуменно протянул Серьга, – но ты ж вроде бы и сам князь, их замесу, так почто?

– Замес-то их, а тесто иное, – хмыкнул я. – Чужак я.

– Иноземец, – понимающе кивнул Шаров.

– Не в том дело, – вздохнул я, но пояснять не стал – слишком долго, а мне еще предстояло как следует подготовиться к предстоящей «задушевной» беседе, которой государь меня непременно осчастливит в любом случае, даже если его сенат уже вынес мне смертный приговор.

Помнится, в Путивле при схожих обстоятельствах я, признаться, был не очень-то готов к разговору с императором – интересно, перестал он делать в этом слове ошибки или нет? – но сегодня иное.

И мы еще поглядим, чья возьмет.

Но вначале…

Пришлось отвлечь атамана от скорбного созерцания погибшего Травня и попросить его разыскать для меня у монастырского келаря… весы, а к ним…

Втолковывал я, что именно требуется, достаточно долго – Тимофей, не понимая, что за блажь осенила сына княж-фрязина, слушал невнимательно, то и дело сокрушенно поглядывая на мертвого казака, но спустя часок управились и с этим.

Необходимый антураж я создал быстро, включая и веревочки, которые до поры до времени примостил между двумя бочками, – они должны отыскаться совершенно случайно.

Так, вроде бы бумаги, которые находились во внутренних карманах кафтана, пришитых Марьей Петровной специально по моему заказу, на месте, никуда не делись. Что ж, все готово, и у меня еще остается время полежать и в последний раз собраться с мыслями – что и за чем должно следовать…

Пока лежал, незаметно для себя уснул.

Разбудил меня Тимофей.

Глава 16

И никаких фокусов

Оказывается, пока я дрых, атаман успел послать прокатиться до становища Дмитрия верного Желудя, и тот кое-что разузнал.

Получалось, что в одном парочка отравителей не солгала точно – Дмитрий и впрямь был вчера не в духе. Это если говорить деликатно. А если попроще – впал в буйство.