Правдивый ложью

Далее вновь по прежнему маршруту, то есть на старое подворье Годуновых, в хату Малюты, как я про себя ее называл. Предстояло узнать, как сегодня обстоят дела у Квентина, и отдать кое-какие распоряжения Зомме.

Ехал я в задумчивости, прикидывая, что еще надлежит сделать, так что конем не правил – умный Гнедко, которого я первым делом разыскал на царских конюшнях, и сам прекрасно знал дорогу.

Однако сегодня он сплоховал и вывернул направо чуть пораньше, то есть не на ту улицу – не иначе как смутила едущая впереди подвода с душистым сеном.

Спохватился я, когда уже ехал вдоль строений Чудова монастыря, и оглянулся – вернуться или ехать дальше, аж до Фроловских ворот, а там налево.

Получалось, вернуться получится куда быстрее, но хоть я и не верю в приметы, однако… К тому же ехал я навестить Квентина, так что лучше в объезд.

И не пожалел.

Все-таки причудлива человеческая мысль – начинает с одного, а там пошло-поехало и уцепилось совсем за иное.

А началось все с того, что я приметил паренька из тройки Догляда, который быстрым шагом направлялся в сторону Фроловских ворот, а за ним на расстоянии полусотни метров даже не шел, а меленько трусил, чтоб не отстать, и сам старшой.

Куда это они?

А потом посмотрел вперед и понял куда. Там вдалеке, уже почти миновав Вознесенский монастырь, сосредоточенно топал в сторону Фроловских ворот здоровенный мужик в рясе.

По всему выходило, что отец Никодим вознамерился осуществить дальнюю прогулку. Весьма дальнюю…

Это хорошо. Давно пора.

Я легонько тронул коня в бока каблуками. Тот понял все правильно и пошел медленным шагом, еле-еле.

Пока ехал, минуя в свою очередь Вознесенский монастырь – самую богатую обитель Христовых невест, подумалось, что вообще-то даже обращение к этому монаху, которое традиционно надлежит начинать со слова «отче», само по себе кощунство, ибо деяния его, мягко говоря, не совсем соответствуют.

А вот интересно, как обращаться к той монашке, что сейчас вышла из Вознесенского? Если монах – «отче», то она, получается, «мать» или как?

И сразу попрекнул себя за то, что для меня столь простой вопрос представляется загадкой, хотя на Руси живу уже почти полтора года.

Вроде бы я слышал, что они «сестры», но, возможно, это обращение принято только между собой, а для посторонних, наверное, все-таки «мать» или еще мягче – «матушка».

Матушка…

И вновь остановился.

Так-так… А вот про матушку мы и забыли. Ай-ай-ай. Как же это я? Нехорошо.

Где там у нас проживает бывшая царица Мария Нагая – законная вдова государя Иоанна Васильевича Грозного и мать угличского царевича Дмитрия?

Помнится, Борис Федорович как-то обмолвился мне, что ныне инокиня Марфа в Воскресенском Горицком монастыре, каковой, судя по рассказам дядьки, в свое время сопровождавшего туда Анну Колтовскую, стоит на Шексне, которая приток Волги.

Более того, чтоб не вышло накладок, придется послать сразу по нескольким маршрутам – и водой, и по суше, чтоб, даже если сам Дмитрий уже послал за нею людей, перехватить ее по пути.

А Федор накатает нашему новому царю грамотку, в которой простодушно похвалится, что он, как престолоблюститель, уже позаботился и об этом, отправив за ней две сотни верных людей.

Пусть Дмитрий гадает – кому верных, а впрочем, тут и гадать не надо, раз они привезут ее в Москву.

Кем она может стать в моем раскладе – заложницей или свидетельницей, и с чьей стороны, – неизвестно. Тут все подскажет обстановка, но то, что сгодится нам эта дамочка, железно.

Однако когда я доехал до «хаты Малюты», там меня встретила новость, от которой я тут же забыл про все на свете.

Сообщила мне ее Марья Петровна.

Оказывается, пока я прощался с царем, провожая его в последний или с учетом «переездов» правильнее сказать в самый последний путь, приехал Алеха.

На Никитской было столпотворение – иного слова не подберешь. Тюки, кули, ящики, бочки…

Все это, по большей части уже снятое с подвод, но еще не разнесенное по подклетям, хаотично громоздилось посреди двора – попробуй обойди. Да и как обойти – остальное пространство тоже тесно-тесно заставлено телегами с сидящими на них людьми.

Еле-еле удалось пробраться к крыльцу, на котором стоял властелин хаоса, то бишь Алеха, громогласно распоряжавшийся, чего куда тащить.

– Да не так, с той стороны зайдите! – орал он на двух мужиков, пытающихся занести здоровенный сундук в подклеть. – И не оба сразу – ты оттуда, а ты…

Увлеченный этим, он даже не заметил, как я подобрался к нему, легонько похлопал его по плечу, и, едва он обернулся, я заграбастал детдомовца в объятия.

– Задушишь! – вопил он, а я все никак не мог остановиться, радуясь долгожданной встрече.

– Заждался тебя, – ликовал я. – Ты где так долго пропадал-то?

– Ничего себе! – возмутился он. – Сам надавал поручений, а теперь еще и с претензиями. Мне одни подзорные трубы полгода делали. Хорошо, что я их еще на пути в Италию заказал, а то бы вообще не привез.

– А поворотись-ка, старина! Экий ты смешной стал! – получилось у меня почти по Гоголю [37]. – А это что же, чулки такие? А это как обзывается? А тут ты чего напялил?

Одежда на Алехе на самом деле была обычная… для европейца. Просто видеть короткие, до колен, штаны, туфли с причудливыми пряжками, камзол и прочее на бывшем детдомовце было все-таки непривычно.

– Да ладно тебе, – смущенно отбивался он и предложил: – Лучше пошли глядеть на гостинцы. – И заговорщически подмигнул: – Там я и для тебя привез кое-что. Давай к себе наверх, а я пока…

«Кое-что» оказалось небольшим симпатичным ящичком. Несмотря на то что длина его была изрядная, не меньше метра, Алеха держал его на вытянутых руках без труда – подарок явно был легким.

Торжественно водрузив ящичек на стол, он извлек из кармана миниатюрный ключик, неторопливо вставил в отверстие, повернул и, чуть помедлив, широким жестом фокусника откинул крышку.

Я обомлел.

Оказывается, маг и волшебник Алексей Софронов привез мне… гитару.

Я держал ее в руках и не мог наглядеться. Вид у нее, правда, был не совсем привычным – и гриф в середине сужался слишком слабо, и колки необычно устроены, но это все так, мелочи.

– Как же ты додумался-то? – умиленно спросил я.

– Да вспомнил, как ты мне пару раз говорил, что, мол, была бы у меня гитара, я б тебе сбацал, а тут она и попалась на глаза. Или нет, вначале попалась, а потом я тебя вспомнил, – засмущался он, сам донельзя довольный тем впечатлением, которое она на меня произвела, и горделиво добавил: – Хотел самую-самую купить, но там либо на пять струн все время попадались, либо вообще какие-то чудные, со сдвоенными, а шестиструнок ни одной. Потом тамошние мужики подсказали, что коль уж приспичило на шесть, то лучше всего заказать, и адресок подкинули. Так что ее делал сам Кристофо Коко – лучший мастер не только во всей Венеции, но и в Италии.

Имя мне ничего не говорило, зато сама гитара наглядно подтверждала – да, самый лучший, и сделал на совесть.

– Может, врали, конечно, но сработал он действительно хорошо, – добавил Алеха и тоже в свою очередь гордо провел пальцами по грифу, степенно заметив: – Я побренчал – ничего, слушать можно.

– Прекрасно сработано, – заверил я.

– А вот тут, – Алеха легонько провел пальцем по желтым пластинкам на верхней деке корпуса, – настоящая слоновая кость. – И фыркнул: – Только там ее почему-то чаще называют гитерной и еще как-то, совсем уж чудно, даже не выговорю сейчас, но меня-то не проведешь. Какая там гитерна, если это гитара?! Так чего, когда сбацаешь-то?

– Сегодня! – твердо заверил я его, но, покосившись на неумолимо тикающие часы, тут же добавил: – Вечером. Раньше никак – куча дел. – А сам продолжал нежно оглаживать непривычно узкий гриф, маленький, полудетский корпус и, наконец решившись, тряхнул головой. – Да гори оно все синим пламенем! До прибытия посла время еще есть, так что успею, если только… – И принялся настраивать.