Седьмая встреча

— У меня есть хороший портрет Тура. Хотите, я подарю его вам?

Родители переглянулись, и их лица озарились улыбками.

— Ты даже не представляешь себе, как нам хотелось бы иметь его портрет! Благослови тебя Бог, Руфь, это будет такая радость! — сказал Эмиссар и застенчиво кашлянул. А потом безотлагательно захотел показать ей, на что были потрачены ее деньги.

— Какие деньги? — спросила Руфь.

— Все эти тысячи, которые ты присылала нам из Америки. Мы сделали ванную комнату и перестроили кухню. Идем, я тебе покажу!

Позже, когда они обедали в гостиной и все внимание матери было поглощено Туром, Руфь вспомнила, как бабушка не замечала взрослых и видела только детей. С ними она говорила как с ровней, а своих собственных детей считала чем-то, чего не стоит принимать в расчет.

— А что, Брит купила бабушкин дом? — осторожно спросила Руфь.

— Нет, это временно, чтобы он не стоял пустой. Брит со своей семьей, как и многие, переезжает на Материк. Ее двое старших уже живут самостоятельно, теперь и Кари скоро покинет семью. Дом будет принадлежать Туру, — решительно сказал Эмиссар.

— А что скажут остальные?

— Ничего не скажут. Все знают, что так должно быть. Ведь Тур нам с Рагной как сын, — сказал Эмиссар и похлопал Тура по плечу. Потом, словно опомнившись, воскликнул: — Надо же, ты все-таки приехала домой, Руфь! После двадцати лет!

— Не надо об этом, — резко сказала мать и испуганно посмотрела на Руфь и Тура.

— Он прав. Мне давно нужно было приехать, — сказала Руфь и заставила себя засмеяться.

Они с Туром переглянулись. Он улыбнулся, но промолчал о том, что это он уговорил ее приехать домой. Напротив, в его глазах мелькнуло предостережение, которого она не посмела ослушаться. И наблюдая за Туром, сидевшим за столом в доме ее родителей, Руфь поняла, что Тур был для них равноценной заменой Йоргена.

Что-то творилось с воздухом. И со светом. Руфь просто забыла, какие они тут. Или никогда не обращала на это внимания? Неужели, действительно, человек должен уехать от того, что ему близко, чтобы, вернувшись, увидеть все по-настоящему? Стоя на палубе парохода и глядя на приближающийся Остров, Руфь вспомнила, как Майкл был очарован здешней природой и светом.

Тогда она этого не понимала. Она была слишком юной и никогда не видела ничего другого. Будни все заслоняли. К тому же ее внимание было слишком поглощено людьми и чувствами. До известной степени так было и теперь.

Она не была пейзажистом. Но, возможно, она увезет с собой частицу этого северного света. По крайней мере, нужно попробовать написать его и посмотреть, что из этого получится. Может быть, даже не чувствуя себя очарованной этой природой, ей удастся передать удивление, подмеченное на некоторых лицах, и хрупкую прозрачность красок.

Стоя перед бабушкиным домом и глядя вдаль, она поняла, что увезла отсюда с собой именно краски. Но теперь она видела, что могла бы лучше воспользоваться ими. Гораздо лучше.

Брит ждала ее в открытых дверях. Мотив — женщина из ее рода. Вечерняя темнота пыталась поглотить ее. Та самая Брит, с которой она делила детство. И вместе с тем — другая. Зрелая женщина со своими заботами и тайнами. Они обе изменились.

Из-за спины Брит высунулось лицо девочки. И еще одно. Руфь никогда раньше их не видела. И тем не менее, узнала в них родовые черты.

— Руфь, родная! Если бы ты знала, как мы рады, что ты приехала! Бабушкина лампа с лунным светом ждет тебя. Когда мы сюда въехали, я нашла в абажуре записку с твоим именем.

Руфь ждала посадки на самолет, когда вдруг услыхала, что ее кто-то окликает. Она обернулась и увидела женщину, приподнявшуюся из-за столика в кафе. Это могла быть только Турид! Густые светлые волосы и глаза не изменились. Она располнела. Но ей это идет.

Кажется, я буду лететь в Осло вместе с Гормом и его женой, бессильно подумала Руфь.

Турид обняла ее и потребовала, чтобы Руфь села рядом с ней, при этом она не переставала болтать о том, что им давно следовало наладить связь друг с другом.

— Подумай только, ты стала такой знаменитой! Честно говоря, когда мы учились в педагогическом училище, в это трудно было поверить, — сказала Турид, поедая бутерброд с креветками.

Поскольку ее слова не требовали ответа, Руфь решила переменить тему разговора:

— Ты летишь в Осло?

— Да, возвращаюсь домой. Я приезжала проведать маму. Она уже совсем старенькая. Теперь я живу в Беруме. У меня другой муж, он очень хороший. Учитель. Мы живем там почти по-деревенски, прекрасно. Свой дом, — щебетала Турид.

Руфь смотрела, как губы Турид красиво сомкнулись вокруг этих слов. Уж не сон ли это?

— Ты разошлась с Гормом?

— Руфь, Господи! Неужели мы так давно не виделись? Уже сто лет, как мы с ним разошлись. Конечно, мы с ним видимся и поддерживаем отношения из-за Сири. Он такой чудак! Так больше и не женился. Живет только ради своей фирмы. У нас с ним как-то не сложилось. Господи, какую чушь я несу! Расскажи лучше о себе, ты столько повидала! Я недавно читала о тебе. Нет, я не покупаю такие издания, прочитала, когда ждала очереди к зубному врачу. Что ты разбогатела, живешь, как хочешь. Кажется, в Берлине, да? Руфь почувствовала жажду. Страшную жажду.

— Пойду куплю себе чего-нибудь попить.

Когда она вернулась, Турид уже забыла, о чем спрашивала.

— Ты вышла второй раз замуж?

— Нет.

— Как же так? Ведь ты встречаешь столько людей?

— Значит, такая судьба, — сказала Руфь и заставила себя улыбнуться.

— Да, я понимаю, у каждого свое. Жизнь не так проста. Трудностей у всех хватает. Когда у нас с мужем был трудный период, Горм грозился забрать Сири к себе на Север.

— Правда?

— Я не могла на это пойти.

— Почему?

— Дочь должна жить с матерью. Я бы ни минутки не была спокойна. Я бы умерла без нее!

— А Сири тоже умерла бы без тебя? — осторожно спросила Руфь.

— О Господи! Что ты за мать, Руфь? — возмущенно воскликнула Турид.

— Кто знает.

— Прости, пожалуйста, я думала, ты забрала сына к себе, когда уехала, чтобы стать знаменитой, — жалким голосом проговорила Турид, казалось, она вот-вот заплачет.

Руфь положила руку ей на плечо и пробормотала, что теперь это уже не имеет значения.

— Это мое больное место, — прибавила она.

Турид сменила тему разговора и поинтересовалась, каково быть знаменитой.

— Наверное, все, с кем ты встречаешься, восхищаются твоими картинами? Представляю себе, как это приятно!

— Да, — сказал Руфь, не зная, что еще к этому прибавить. Ей вдруг захотелось рассказать Турид об аварии, в которую попал Тур. Но это только подтвердило бы, что она плохая мать, и она промолчала.

— Я тут встретила одну нашу сокурсницу, Берит. Она хотела связаться с тобой, написала тебе письмо. Но ты ей не ответила, и она решила, что ты загордилась. Не беспокойся, я ей прочистила мозги. Сказала, что мне ты тоже не пишешь. Должна же она понять, что у тебя есть другие дела. У тебя так много важных друзей.

— Берит?

— Ну да, помнишь, она всегда очень туго перетягивала талию. На той вечеринке она хотела подцепить Турстейна. Помнишь? И Горма тоже. Мы, девчонки, не очень любили ее. Помнишь? Горм тогда отвез тебя к автобусу, если не ошибаюсь. Ты поддерживаешь отношения с кем-нибудь из нашего училища?

— Нет, не получается. Я не люблю писать письма, — сказала Руфь, пытаясь найти хоть какое-нибудь извинение.

— Ты еще хуже Горма! А вот я, к примеру, не могу жить без старых друзей, — вздохнула Турид.

Руфь не ответила, но, к своему удивлению, спросила:

— Ты часто с ним видишься? С Гормом, я хотела сказать. Ты часто бываешь на Севере?

— Нет, он… Он мне совсем чужой. Я не понимала его тогда, не понимаю и теперь. Но он звонит, когда бывает в Осло и хочет повидать Сири. Он очень сдержанный. Еще более сдержанный, чем был в молодости. Никогда не поймешь, о чем он думает. Что-то в нем есть такое… Ему как будто никто не нужен. Ты меня понимаешь?