Страница 75 из 94
В это мгновение все исчезло передо мной: беснующаяся толпа, голова, палач вместе с плахой, и только красный серп струи застывшей крови какое-то время еще продолжал висеть в зеленом свете луны.
Остается лишь добавить, что на следующее утро тело сестры Агаты обнаружили в склепе в ужасном состоянии. Оно было обезображено до неузнаваемости, все суставы переломаны, а голова, отсеченная острым предметом, полностью отделена от туловища. Подозревали, что это был случай сексуального помешательства, и провели самое тщательное расследование, в ходе которого был допрошен и я. Но следствие не дало никаких результатов, поскольку я предпочел не рассказывать того, что видел ночью.
Утром 17 июля 19… года весь город потрясла весть о страшном преступлении. В это утро работавшая у инженера и архитектора Ганса Андерса служанка несколько раз безрезультатно стучала в дверь спальни своих господ. Когда же она в конце концов около десяти часов взялась за ручку двери, то обнаружила, что та не заперта, и вошла в спальню. Молодая госпожа лежала на своей постели в луже крови. Господина Андерса нигде не было видно. Девушка с криком убежала, и когда наконец от нее с трудом удалось узнать, что она видела, молодой студент с четвертого этажа, наиболее здравомыслящий среди возбужденных и испуганных обитателей дома, сразу же вызвал скорую помощь и полицию. Появившиеся представители полицейского комиссариата установили, что налицо преступление. Женщина была убита несколько часов назад: ее голова полностью отсечена от туловища ударом чудовищной силы. В квартире сохранился порядок, лишь одна из картин в спальне была снята со стены и целиком уничтожена. Рама была разломана на мелкие куски, а холст изорван на клочки. Ничто не указывало на проникновение убийцы снаружи; служанка подтвердила, что вчера господа пошли спать в обычное время. Когда ее спросили, не наблюдала ли она, может быть, в последнее время ссор между Андерсом и его женой, она на какое-то время замялась, а потом сказала, что ничего не заметила, кроме возросшей молчаливости обоих и иногда нервной дрожи у госпожи. Несмотря на эти показания, не оставалось ничего другого, как предположить, что госпожа Андерс была по неизвестным пока причинам убита своим мужем и что он после этого скрылся. Наблюдения соседей совпадали с показаниями служанки, но из всех этих сведений совсем нельзя было сделать вывод о какой-нибудь серьезной размолвке, за которой могло бы последовать такое страшное деяние. Однако судебный врач заявил, что отсутствие внешних признаков ссоры необязательно свидетельствует о полном согласии между супругами, потому что у людей высокой культуры, какими были Ганс Андерс и его жена, такие катастрофы происходят без шума и огласки; и тем самым он лишь подкрепил точку зрения комиссара полиции, который сразу же объявил о розыске мужа убитой.
Ганса Андерса нашли во второй половине дня сидевшим на скамейке в городском парке с непокрытой головой, занятого свертыванием сигареты. Шляпа и трость лежали рядом. Без сопротивления подчинился он требованию полицейского следовать за ним, заявив, что он уже сам подумал о том, чтобы пойти в полицию и представить объяснения случившегося. С улыбкой и в прекрасном настроении вошел он в кабинет комиссара полиции и попросил выслушать его: он хотел сообщить, почему он отрубил голову этой женщине.
Комиссар с ужасом уставился на него.
— Так вы сознаетесь, что убили свою жену?!
Андерс усмехнулся:
— Мою жену? Нет! — И он представил настолько странное и невразумительное объяснение, что ни комиссар, ни следователь, которому это дело было передано еще в тот же вечер, не были в состоянии что-либо понять. Из этого объяснения можно было сделать единственный вывод: господин Андерс признал, что отрубил голову женщине турецкой саблей из своей коллекции оружия; но, тем не менее, он утверждал, что эта женщина не являлась его женой. Когда он увидел, что его совсем не хотят понять, он призвал в свидетели своего знакомого, архивариуса доктора Хольцбока, который своими показаниями якобы мог все подтвердить. Прежде чем успели вызвать архивариуса, он явился к следователю сам и дал следующие показания:
«Считаю своим долгом с помощью этих показаний в какой-то мере пролить свет на ужасную историю Ганса Андерса, если это вообще возможно применительно к настолько загадочному и в высшей степени странному делу. Будучи довольно длительное время знакомым с Андерсом, я почти каждый день бывал на месте разборки руин бывшей иезуитской казармы, где он руководил работами. Поскольку я занимаюсь историческими и археологическими исследованиями, то я надеялся, что во время сноса здания, насчитывавшего многие столетия, смогу найти что-либо интересное для себя. Определенные признаки навели меня на след потайного хода, а Андерс, компетентность которого как архитектора не подлежит сомнению, пошел по этому следу с такой проницательностью и настолько удачно, что нам удалось обнаружить старый склеп с несколькими мумифицированными телами. Вы, наверное, помните, что одно из этих тел на следующий день после их обнаружения нашли в таком состоянии, что позволило сделать вывод о совершенном над ним преступлении. Однако расследование, как известно, не дало тогда никаких результатов. Несколько дней спустя ко мне пришел Ганс Андерс. Должен сказать, что я еще и раньше обратил внимание на некоторые изменения в его поведении; он был чем-то обеспокоен, вместо своей обычной уверенной и в то же время любезной манеры держаться он временами становился то рассеянным, то вспыльчивым и раздражительным, а иногда начинал дрожать, как будто испытывал перед чем-то сильный страх. Это состояние было особенно заметно во время его визита, и когда я спросил Андерса, что с ним такое, он дал уклончивый ответ. Наконец, через некоторое время, когда он уже был не в состоянии скрывать свое беспокойство, Андерс сказал: „Сегодня мне принесли домой ее портрет“. — „Какой портрет?“ — „Портрет сестры Агаты, Роковой Монахини“. — „Что это вам пришло в голову, ведь картина висит в ризнице, причем закреплена настолько прочно, что ее невозможно снять со стены“. — „Вам не удалось снять картину, не правда ли? — спросил он. — Но я клянусь вам, что сейчас она висит в моей квартире“. — „Так кто же принес ее вам в дом?“ — „Не знаю, это было в мое отсутствие. Принес посторонний человек, повесил ее на стену и ушел, не сказав, кто его прислал“. — „Однако нужно выяснить, кто ему поручил принести картину!“ — „Это как раз то, что я никак не могу установить. В конце концов я пошел к пастору, но и он ничего не знал об этом; когда я спросил его, нет ли у него претензий ко мне, ведь картина является церковным имуществом, он ответил, что только рад этому, поскольку наконец избавился от нее, он и сам уже давно собирался куда-нибудь ее сбыть. Но самое страшное, что я не смог бы вернуть портрет обратно, даже если бы захотел“. — „Почему?“ — „Потому что он так же прочно висит у меня на стене, как раньше висел в ризнице. Это непостижимо, но тем не менее бесспорно, и прошу вас посетить меня и убедиться, что я говорю правду“.
Должен сказать, что это сообщение архитектора показалось мне довольно странным, поскольку картина, о которой шла речь, была, по утверждению Андерса, портретом сестры Агаты, одной из монахинь, мумии которых мы обнаружили в склепе. Чтобы успокоить взволнованного архитектора, я обещал зайти к нему в один из ближайших дней и вспомнил о своем обещании, когда в конце недели случайно оказался недалеко от его квартиры. Андерс куда-то вышел, но дома оказалась его жена.
„Ах, как я рада, — сказала она, — что вы пришли к нам; я уж было решила нанести вам визит сама. Вы единственный знакомый моего мужа, с которым он близко общается; он очень ценит вас, и поэтому я надеюсь, что вы сможете повлиять на него“.
Когда я выразил готовность быть к ее услугам, она принялась со слезами на глазах жаловаться, что ее муж, по всей видимости, болен. Последнее время он находится в какой-то странной растерянности, весь день молчит и по ночам ворочается без сна в постели. Он еще несколько дней назад обещал ей немедленно взять отпуск и уехать, потому что явно переработался, но его невозможно уговорить оставить город.