Крестовый поход

Антонио кивнул.

Отец Хуан снова сел за стол.

— Захватите еду и полный боекомплект.

— Gomenasai… [23]— пробормотала Эрико, встала и низко поклонилась. — Hai, hai, sensei, — сказала она. — Да, отец Хуан.

— Ты сказала «да»? — сощурился на нее Джеми. — Эри, ведь это безумие. Это не наша работа.

— Джеми-кан, — тихо ответила она. — Я должна повиноваться желаниям моего учителя, и это мой собственный выбор. Я как-никак Великий Охотник.

И этим все решилось.

Все, как один, встали, но, выйдя из кабинета отца Хуана, рассыпались в разные стороны. Холгар знал, куда направляются все остальные. Антонио пойдет в часовню молиться и медитировать. Скай отправится на свежий воздух чертить магический круг и совершать оградительный ритуал. Эрико побежит в спортзал разминаться. Джеми помчится в свою комнату и в ярости начнет ломать все, что попадется под руку, потом соберет все необходимое и три раза проверит свой арсенал.

Сам Холгар направился прямо на кухню.

Однажды он познакомился там с одним странным, чудаковатым монахом по имени Мануэль. Он был уже далеко не молод и толст, как говорят, щеки со спины видны, впрочем, как и положено быть повару.

— Отец Хуан никогда меня не слушает. Будит и приказывает, чтобы я приготовил еды на всех, кто отправляется на операцию. Всякий раз я говорю ему: «Ведь мою стряпню станешь есть один только ты». Но он все равно всякий раз приказывает готовить на всех.

— Ja, tak.Извини за беспокойство, — сказал Холгар.

Мануэль пожал плечами.

— Vale, vale. [24]С тобой всегда просто, это с другими проблемы.

Он подал Холгару тарелку сырой оленины. Из уважения к нему Холгар пошел есть в пустую столовую. Большинство в школе терпеть не могли есть вместе с ним в обычные часы приема пищи. Впрочем, он был бесконечно благодарен Мануэлю за то, что тот уважал его диету.

Оборотни могут употреблять и пищу, прошедшую кулинарную обработку, но она им кажется невкусной. И от нее часто болит желудок. Пищеварительный тракт у них приспособлен для переваривания сырой и свежей еды. Все, что пролежало больше шести часов, кажется им испорченным.

Рядом теперь никого не было, и он ел сырое мясо руками. Не торопился, не глотал кусками, как голодный волк, вволю наслаждался вкусом сырого мяса.

Покончив с едой, он как человек воспитанный отнес пустую тарелку на кухню. Принимая ее, Мануэль осенил его крестным знамением, и тот в благодарность склонил голову. Как и многие скандинавы, Холгар был лютеранином, но в роду их никто ни во что не верил, поклонялись одной только луне. В этом отношении он был очень похож на маленькую Скай. Он улыбнулся, вспомнив об этой юной англичанке. Но тут же вспомнил и о предстоящей операции, и улыбка его погасла. Джеми прав. Они все не для этого приехали в Саламанку.

Философично отрыгнув, он вернулся к себе в комнату, собрал сосуды со святой водой, с десяток деревянных колов и небольшую коробочку мятных леденцов, приправленных чесноком, которые когда-то были в новинку, а сейчас высоко ценятся как эффективное средство, отгоняющее вампиров. В последнюю очередь Холгар повесил на шею довольно большой, четырехдюймовый деревянный крест. Его подарил ему в день окончания академии отец Хуан. По центру креста был искусно вырезан агнец, а на концах волчьи головы. Волк, который служит Агнцу Божьему вместо того, чтобы пожрать Его. У этого попа извращенное чувство юмора, которое он большей частью не демонстрирует, но в присутствии Холгара частенько проявляет. В отце Хуане есть что-то волчье, и Холгар нередко ощущает некую странную близость с ним, словно они одной породы.

Удовлетворенный, Холгар направился в часовню. Там у передней скамейки стоял на коленях Антонио, и Холгар сел позади, в третьем ряду. Достаточно близко, чтобы дать понять о своем присутствии, но и вполне далеко, чтобы не мешать. Он закрыл глаза и стал ждать.

«Интересно, увидим мы снова когда-нибудь Дженн?» — думал Холгар.

Среди военных уже заключали пари, долго ли просуществует отряд саламанкийцев. Сегодня кое-кто из них имел шанс разбогатеть.

Беркли

Хеда и Дженн

Хеда очень испугалась. Она поняла, что сестра с отцом собираются куда-то ехать. Подслушала их разговор. Она так встревожилась, что ей стало дурно, в груди что-то так и ныло. Первой мыслью было ехать за ними в маминой машине. Но у мамы чуткий слух, она, скорей всего, застукает ее, и у нее ничего не выйдет.

«Беспокоиться не о чем», — твердила она себе. И сама в это не верила. Если уж действовать, то делать это надо сейчас, пока Дженн моется в ванной. Хеда схватила ингалятор, сунула его в карман джинсов и двинулась к черному ходу, где была вешалка для ключей в виде бронзовых кошечек. Схватила запасные ключи от отцовской машины, темно-синей «Тойоты», и, потихоньку закрыв за собой дверь, проскользнула в гараж.

Недолго думая, она нажала кнопку дистанционного управления и отперла багажник. В тусклом свете увидела ярко-желтую рукоятку и схему открывания багажника изнутри. В детстве эта картинка всегда вызывала у нее любопытство. Больше всего в жизни ей хотелось проверить, работает ли это на самом деле. Но сейчас не было времени; она быстренько залезла в багажник, крепко закрыла глаза и захлопнула крышку. И сразу на собственной шкуре узнала, что такое клаустрофобия, боязнь закрытого, тесного пространства: у нее немедленно сжало горло. Она изогнулась, чтобы достать из кармана ингалятор, как вдруг услышала, что дверь в гараж открылась и снова закрылась. Она замерла, боясь пошевелиться: не дай бог, ее обнаружат.

— Ты уверена? — послышался приглушенный голос отца.

— Абсолютно, — ответила Дженн.

Хеда закусила губу. Она с детства изучила интонации родителей и сестры. И поняла, что отец ее чем-то расстроен и нервничает. Но еще она поняла, что, несмотря на уверенный тон ответа, Дженн чем-то напугана. Ей стало еще страшнее; она нащупала шнур и намотала его на руку, готовая в любой момент потянуть и выбраться из багажника, плевать, что они ее увидят.

«Как же ты собираешься ехать в Испанию и воевать с вампирами, если минуту не можешь спокойно просидеть в замкнутом пространстве?» — мысленно спрашивала она себя. Со вздохом Хеда отпустила шнур, и тут как раз заработал мотор. Она ощущала вибрацию машины щекой, прижав ее к коврику на полу багажника.

Машина дала задний ход. Она напряглась; машина развернулась и тронулась вперед. Возвращаться было поздно. Машина набрала скорость, и Хеда снова стала нащупывать ингалятор. Ей удалось выудить его из кармана, и она сделала глубокий вдох.

Ей стало легче как раз тогда, когда они помчались совсем быстро, видимо, выехали на автостраду. Машина подпрыгнула, и Хеда больно ударилась головой и плечом в крышку багажника. Во рту ощутился вкус крови — она прикусила язык; жуткий страх пронизал все ее существо. Ведь кровь вампиры чуют на очень большом расстоянии. А вдруг они их обнаружат? Со сколькими вампирами сможет справиться Дженн? А скольких она убила, трех, четырех или даже больше?

Ей было очень страшно, на глаза навернулись слезы. Вспомнились все, кого она могла потерять: отец, мама, сестра… и жизнь свою тоже жалко терять.

«И никогда я не стану чьей-то женой и матерью, — в отчаянии думала она. — Не поступлю в колледж, и даже школу не закончу. Никогда не буду танцевать на выпускном вечере».

В свете всего остального последняя мысль показалась ей настольно нелепой, что она перестала плакать.

«Держись. Бери пример с Дженн».

Когда они съехали с автострады, кровь из языка уже не шла, и она немного успокоилась. Машина сделала несколько быстрых поворотов, и от этого, вкупе с тряской и нагревшимся от мотора багажником, ее стало тошнить. Она прижала руку ко рту, изо всех сил пытаясь подавить тошноту. Но химический привкус, оставшийся от ингалятора, усугублял ее.

Машина остановилась. Ах, как хотелось потянуть за рукоятку, выкатиться на свежий воздух и найти местечко в кустах, чтобы вырвало! Но она заставляла себя лежать тихо; слышно было, как открылись дверцы, и сразу машина приподнялась на рессорах: отец и сестра вышли на воздух.