Листья полыни

Переполох унялся мгновенно, так же как и начался. Все вдруг замерло. Навстречу Некрасу в круг вступил сухощавый пожилой мергейт. Для кочевника он был довольно высок. Черные узкие глаза на смуглом скуластом лице глубоко запали. Мохнатые брови срослись на переносице. Волосы его и длинные усы успели выгореть, были мыты дождями и сушены ветрами много раз за долгие годы караванного пути и стали пегими. Бороду мергейт брил и оттого не выглядел столь почтенным, как караванщик-ман.

Рядом с мергейтом шел, удерживаемый привязью, огромный пес, рыжий с белым, лобастый и свирепый. И мергейт готов был, чуть что, отпустить собаку. И еще Некрас услышал, как было натянуто по меньшей мере три тетивы: его держали на прицеле. Стрелков он не видел, они находились в темноте.

— Я Шегуй, — молвил мергейт. — Говори, зачем пришел. Если скажешь неправду, мы убьем тебя и бросим здесь. Если ты демон, то выживешь. Если человек, умрешь по справедливости, ибо здесь человеку незачем лгать.

— Досточтимый господин Кавус направил меня к вам, о достопочтенный господин Шегуй, — ответил, кланяясь в пояс, венн. Именно так звучала его речь по-саккаремски, но сам Некрас не вовсе понимал значения слов «господин», «досточтимый» и «достопочтенный». До него доносилось только, что он произносит нечто очень уважительное. На самом деле эти слова были обычны для манов и саккаремцев, халисунцев и мергейтов, ведших с ними дела, и потому произносились обычно просто как приветствие. Некрас не знал этого, а потому говорил с должным чувством, как сделал бы это венн. И такое поведение, наверное, сразу расположило Шегуя к этому странному венну, будто с луны, которой, к слову, не было в небе в эти ночи, свалившемуся на его караван посреди сухой степи, да еще вблизи Мертвых холмов.

— Он передает тебе эту вещь в залог того, что я тот, кем себя называю. — Некрас вынул из кармана медный оберег — диковинного зверя с круглым туловом, длинными изогнутыми клыками, выдающимися из пасти далеко наружу, толстыми, ровно столбы, ногами, маленькими глазками, тонким, будто веревка, хвостом, ушами вроде двух лопухов, крутым лбом и змеей без головы на месте носа. К этой змее привешен был крохотный колокольчик. На хребте зверя вместо седла прикреплена была корзина, в которой сидел человечек в халате и головном уборе, похожем на тот, что был на саккаремце, первым встретившем Некраса у костра.

Мергейт протянул руку без боязни, и Некрас положил забавный оберег на узкую ладонь. Рука у Шегуя, хоть и неширокая в кисти, была жилистая и цепкая. Шегуй меж тем посматривал на своего пса — как тот поведет себя. Пес сидел рядом, слева от мергейта, и звериным, ничего не выражающим взглядом наблюдал за руками людей, но ни рыка, ни ворчания не издавал. Шегуй знал, что, едва кто посмеет поднять на него руку или просто сделать вблизи него неосторожное движение, пес мертвой хваткой вцепится этому человеку в руку, в горло или в ногу — в голень, чуть ниже колена. Уверен он был и на этот раз. Уверен был и в том, что взгляд собаки отгоняет по ночам злых духов. А нежданный гость никак не истаивал в воздухе, и оберег-слон был натурально медным, и пес не гневался.

— Садись к огню, дорогой гость, — кивнул Шегуй. — Мир тебе и досточтимому Кавусу. Позволь осведомиться о твоем имени.

— Меня зовут Некрасом, — отвечал венн. — Родом из веннской земли.

Шегуй не знал веннского, но по-сольвеннски говорил сносно.

— Откуда ведомо тебе саккаремское наречие, уважаемый? — продолжил вопросы Шегуй, когда уселись друг против друга у костра на принесенных слугами пестрых ковриках. Шегуй сидел поджав ноги под себя и скрестив их при этом. Венн уселся как обычно, обхватив руками колени. — Ты купец или следуешь в Саккарем по другому делу? Расскажи, как поживает мой уважаемый друг Кавус.

— Я плохо говорю по-саккаремски, уважаемый господин Шегуй, — молвил в ответ Некрас. — Не ведомо ли тебе веннское или сольвеннское наречие?

— Я говорю по-сольвеннски, — на языке сольвеннов отвечал Шегуй.

— Поздорову тебе, Шегуй. — Некрас приложил ладонь к сердцу. — Спасибо, что уважил. Только от доброго Кавуса и знаю толику слов по-саккаремски.

— Мне не довелось бывать в твоем краю. — Шегуй поигрывал медным слоником, и колокольчик на обереге иной раз тихонько и приятно позванивал. — А Кавус много ходил по полуночным землям за Светынью. Давно ли простился ты с Кавусом и как сумел найти мой караван? И где твой осел или верблюд?

— Седмица минула с того дня, как почтенный Кавус указал мне дорогу к Саккарему и Халисуну, помянув и этот источник. А нашел я вас потому, что по звуку могу за много дней назад расчислить, что и как в том месте, где я пребываю, случилось, как собака по следу. А могу понять, что вдали происходит, тоже по звуку, как и собака по чутью. И твой караван так нагнал.

— Удивительно мне слышать такие речи, уважаемый Некрас, — покачал головой Шегуй, который, казалось, ничему и никогда не удивлялся и на этот раз тоже нисколько не удивился. — Но поведай, если не слишком устал, каким путем шел ты от места, где расстался с Кавусом, и, если это не слишком затруднит тебя, покажи свое замечательное умение. Скоро у костра соберутся все почтенные и уважаемые люди, идущие с этим караваном, им любопытно будет посмотреть на твое умение и выслушать твой рассказ. А ты сможешь услышать то, что поведают они. Поверь, это занятно. Досточтимый Кавус тоже очень любит такие ночи, проведенные за чашей и беседой. Наверное, ты понял это?

Некрас слушал мергейта и не понимал, как же так вышло, что вот перед ним, в одной сажени, сидит враг из народа врагов, но сколь же не схож он с теми лихими и жестокими всадниками, что жгут веннские печища и уводят женщин в полон? Мергейт не проявлял и следа недружелюбия, а первое подозрение его было понятно и справедливо. Сейчас же, напротив, он приказал увести пса и велел приготовить питье и пищу.

Пока Некрас рассказывал Шегую о том, каким путем добирался сюда, вокруг костра собрались еще пятнадцать человек, одетых по-разному — кто побогаче, кто попроще. Были здесь и торговые люди, сами сопровождавшие свой товар, и посланники зажиточных купцов, кои купцы могли позволить себе платить таким оборотистым и умным слугам, всегда бывшим в цене. Были здесь и просто путники, идущие по каким-либо делам, и второй караванщик, сменяющий Шегуя на время, пока тот отдыхает.

Подали горячий напиток, настоянный на неизвестной Некрасу траве. Напиток этот был рыжеватого цвета. Отвар сей травы бодрил и подкреплял силы и был приятен изрядно на вкус и запах. Туда же добавили топленое масло, верблюжье молоко и соль. Получилась густая жидкость, одновременно и еда, и питье. Были еще ячменные лепешки и сухое мясо. Принесли странную брагу, очень крепкую, которую разводили водой. Некрас от нее отказался, объяснив непривычкой. Саккаремцы было удивились, но Шегуй объяснил, что в полуночных странах и вправду не делают брагу такой крепости.

— Поведай же нам, житель полуночной страны лесов, как действует твое удивительное умение слышать звуки из далекого далека и даже из прошедших дней, — обратился к Некрасу полный и говорливый мужчина в дорогом халате. Голос его был приятен и глубок, лицо ухожено, борода искусно подстрижена и тщательно расчесана. — И не соблаговолишь ли ты явить нам это умение. Я слышал много рассказов о чудесах земли, и воистину некоторые из этих историй были правдивы или правдивы наполовину. Но о таком умении узнаю впервые.

Спрашивали Некраса все по-саккаремски, а Шегуй переводил на сольвеннский. Некрас тем временем слушал собеседников и смекал, как живет и дышит саккаремский язык.

— Рассказать не труд, — начал он отвечать. — Всякий звук, откуда-либо исшедший, свое свойство имеет. Тот громок, другой слаб, тот звонок, этот глух, и иные разные. И никогда звук не затихнет вовсе, потому как задевает обо все, до чего доходит, и в эхе себя сохраняет. Ежели изучить, какому предмету какой звук свойствен, то возможно, разные звуки издавая, тот прежний звук, среди других спрятанный, к себе привлечь, зане подобное к подобному льнет и стремится. А все свой звук имеет, ровно как у каждой твари свой голос. Есть свой голос у камня, у железа, у воды. Понятно, всякий возразить может: сейчас вода шумлива, ревет, с утеса свергаясь, вот она в камнях журчит, а вот она и просто в лохани стоит и уху не слышна. А все один голос, и я его различить могу. А для того, чтобы многие звуки услышать и в единую ткань собрать, подобно как нити в холстину собираются, всякие способы есть. К примеру, можно звуки на охоту посылать, дабы они убежавшие звуки назад привели. Вы вот просите, чтоб я вам искусство свое явил. Извольте, покажу. Погодите немного и услышите, что здесь некоторое время назад делалось. Сначала как степь пустая лежала, потом как вы притекли и тут стали, а после уж и как я сам явился. До той самой поры, как уважаемый Шегуй со мной повстречаться пришел. Только слушать приготовьтесь долго, зане все это не вдруг случилось, но время заняло.