Листья полыни

Ни тени сомнения не было у Бильге. Он помнил горную чащу, помнил, сколько длилась погоня, куда поворачивали они, и чувствовал, что далеко сейчас Кутлуг и Тегин. Выходило, что близко, и сокол, летящий прямо, покрыл бы это расстояние за несколько ударов сердца. Узкая дорога не была помехой для мергейтов. Они были уверены в себе и в бою пять против пятерых не уступили бы никому, а случись за холмом новая засада, на дороге меж холмом и обрывом их не смогли бы окружить.

Вельх, что шел одним из последних, оглянулся. Был он, в отличие от многих прочих, лицом узок и усы носил пусть и длинные, но не вислые, а ростом и сложением превосходил прочих. Волосы его, бледно-рыжие, кудрявились, доставая до плеч. Нос, впрочем, был тонкий, с горбинкой, как и у всех вельхов. Взглядом быстрым и цепким увидел он все, что творится позади, и, сжав бока лошади, заставил ее бежать шибче. Здесь дорога поворачивала, и вельхи один за другим стали скрываться за крутым камнем.

Бильге слишком отклонился к самому краю дороги, и двое молодых воинов, обогнав его, первыми достигли поворота. Так велико было их желание первыми схватить добычу, что опасность получить в упор стрелу их не испугала. И стрела не тронула их. Тот самый вельх, светло-рыжий, укрылся за валуном, отмечавшим поворот, и выехал прямо на них. Одного поразил косым ударом меча в бок, другого — череном того же меча в подбородок. Первый повалился с коня в дорожную пыль, перевернулся несколько раз и застыл, разбросав руки, на самом обрыве, другой, оглушенный, остался в седле, и умный конь, почуявший, что всадник не может им управлять, остановился. Но вот то, что поперек узкой дороги стоять не пристало, коню было невдомек, и мергейтам, во весь опор летящим, пришлось бег своих коней сдерживать и снова отпускать совсем уж было настигнутых вельхов.

Бильге и здесь повезло большее всех. Потому и повезло, что опытнее был. Он успел прорваться между конем и краем откоса и теперь, когда его сотня немного поотстала, объезжая невместно вставшего коня и втягиваясь в узкое горло дороги по-над обрывом, снова был впереди на тридцать саженей, на двадцать саженей отставая от рыжего вельха. Тот в свою очередь на пятьдесят саженей отстал от своего небольшого отряда.

За поворотом дорога пошла под уклон. По правую руку местность обрывалась в глубокий овраг, постепенно расширяющийся и переходящий в лощину, утопающую в зелени. А дальше, еще глубже, где лощина уже становилась широкой долиной, огромным черным зеркалом раскинулось озеро, великое своей ширью, а длиною такое, что дальний берег его не был виден. Безоблачное синее небо, тугое и звенящее от весны, опрокинулось над низиной и вдали от берегов, куда не достигали тени деревьев, отражалось в глубокой спокойной воде. Бесконечная глубина небесная опрокидывалась в озерную глубину, становясь бесконечной вдвое.

По левую руку холм, будто срезанный, ровно и полого спускался, постепенно выравниваясь с дорогой. Редкий перед холмом и на самом холме ельник, с трудом протискивающийся сквозь щели в исполинских каменных плитах, там становился густым и непроницаемым для взгляда. Вельхи неслись прямиком на него.

«Они ошиблись», — осклабился про себя Бильге. Конечно, он не предполагал, что конные на всем скаку будут ломиться сквозь такую чащу, где еще и бурелома столько, что любая лошадь поломает ноги. То, что удалось им в первый раз, когда молодая поросль вдруг открыла засаду, теперь не удастся. Наверняка в ельнике был оставлен проход для малого числа конных, куда всей сотней разом не вломиться, либо там скрываются лучники, готовые расстрелять мергейтов в упор.

Но все эти соображения не смущали Бильге. Он знал, что веннов мало и никакая хитрость, если она была, не помогла бы им. Мергейты прошли каменные ущелья Аша-Вахишты, где на них с ястребиной высоты сыпались камни, и заоблачные перевалы, где лошади задыхались и не могли бежать, и горные маны, появляясь, как демоны, будто бы из камня, забирали души всадников и также исчезали. Громовые скалы, с самых вершин которых падали внезапно стрелы, вставали вдоль кривых и узких путей над пропастями, и каждая таила опасность. Сама земля была там чужой, и целый склон, коим поднимался по осыпи вверх отряд, приходил внезапно в движение и со зловещим гулом и рокотом полз вниз, швыряясь огромными камнями, сдвигая слой земли и щебня на слой, хороня под собой людей и коней. Там была чужая, холодная страна камня, щебня и ледяной воды, страна диких и злобных духов и демонов, стерегущих свой покой и убивающих каждого, кто захочет проникнуть к ним.

Здесь, на веннской равнине, было привольно и привычно, и Бильге даже не думал останавливать бег коня: на плечах у вельхов они прорвались бы сквозь заросли, а тех, кто задумал бы им противостоять стрелами, смяли бы и порубили в этом же ельнике, потому что скакать до него оставалось совсем немного — два полета стрелы. Уложить с такого расстояния целую конную сотню не смогли бы и стрелки Саккарема, потому что просто не успели бы спустить тетивы столько раз, сколько нужно было, чтобы выбить всех. А чтобы стрелять реже, надобно было великое число стрелков, и у веннов не было столько.

Но вельхи все же смогли обмануть Бильге. В ельнике не было оставлено никакого прохода. Они, конечно, не стали врезаться в гущу колючего и гибкого воинства, способного остановить атаку самой тяжелой конницы лучше самой сильной в свете пехоты — аррантской. Вельхи сдержали бег своих коней и въехали в ельник всего лишь рысью, протискиваясь сквозь тонкие качающиеся стволы, раздвигая ветви, преодолевая завалы из ветровала, подставляя себя под стрелы сотни мергейтов.

Бильге тоже приостановил коня и крикнул, что первой полусотне надлежало въехать в лес и преследовать вельхов там, а второй — остановиться и пустить по пять стрел. И стрелы посыпались на ельник, будто серебристый весенний ливень, только сеяли они не жизнь, как водные нити, связывающие, сшивающие жизнь, что дается небом, с жизнью земли, а смерть, что человеческие руки, высвобождая демонов железа и заключая их в страшной формы тела, приносят жизни земной. И другая полусотня вошла в лес, чтобы вырезать тех, кто уйдет от стрелы, потому что нельзя отпускать никого, чтобы некому было встать на их пути, коротком пути до большой реки, за которой ждали отдых и воля.

Но тут дрогнула земля. С вершины холма, на которую Бильге не обратил внимания, потому что там никого не было, вдруг ударила конница. Их было немного, едва три десятка, но бег их был короток, и луки не успели выпустить стрелы. В этом строю были венны, и в руках у них были короткие копья с широкими наконечниками. Всадники дружно отвели назад руки, и копья с силой полетели в степняков.

Всаднику на лошади увернуться от копья труднее, нежели пешему, и щитом закрыться невозможно. Веннское копье летит с огромной силой, пробивает толстую медвежью шкуру, жир и стальные, почитай, мышцы, достигая самого медвежьего сердца. Что уж говорить о не слишком крепких бронях воинов степи. В мергейтском войске разве что сотники и тысяцкие могли позволить себе броню. Раздался треск, хруст разрываемой кожи и глухие удары тел о землю. Натиск веннов оказался сокрушительным. Три десятка врезались в тех, что остались от полусотни, и мигом добили мергейтов. Ушедшая в ельник полусотня было развернулась и бросилась назад. Впрочем, тут же развернулись и вельхи. Бильге крикнул, чтобы два десятка остались задержать их. Крикнул и сам помчался пособить.

Бильге высматривал среди вельхов того, высоченного и рыжего, что так ловко в одиночку задержал погоню, но никак не мог его отыскать. Верзила вельх, на кузнеца похожий, — а может, и был кузнец? — будто сквозь землю провалился, как колдун уходит в нижние миры. Что ж, если не стрелой мергейтской сражен этот вельх, если не лежит сейчас, остывая, в можжевельнике, то не упустит случая в схватку вмешаться. Не в эту схватку, так в другую — у мергейтов впереди много войн, много облав и погонь, много засад. Так думал волк, что сидел внутри Бильге, взирая на людской мир жадными желтыми зраками и видя, что люди куда более жестоки и злы, чем волки, и куда более себялюбивы, плаксивы и жалостливы к себе.