Травень-остров

Миновав сегванский конец, они вышли чуть ли не к самому крому — крепости кнеса. Стоял кром на правом, крутом берегу Светыни. У спокойной и накатистой в нижнем своем течении реки крутизна правого берега не была велика, да и высотой он не шибко превосходил своего левого брата, но сольвенны насыпали здесь целый холм, а второе кольцо стен, изначально бывшее первым, пока, как поведал Андвар, не возвели три десятка лет назад стены вкруг всего города, окружило двор кнеса. Терем кнеса, весь резной-расписной, надо всем Галирадом царил, паря своими луковицами в блеклой голубизне прямо над головами идущих повдоль рва Зорко и Андвара. Да, высокий холм был опоясан еще и рвом шириной в семь саженей, кой ров превращал его в остров. Мост, ведущий в кром, сейчас был опущен, а ворота распахнуты. Грозная стража в сверкавших на солнце кольчужных бронях, правда, не дремала. Врата были обиты позолоченными пластинами, где чеканены были главные боги сольвеннов и два дерева — дуб и береза, что растут на Ирии и своими корнями и ветвями пронизывают весь мир. Сквозь врата видны были хозяйственные постройки, выстроенные и изукрашенные так, что любой купец позавидовал бы, потом крутой всход на холм, а дальше терема. Еще — Зорко это знал от мимоезжих торговцев — на холме стояло капище, самое большое и почитаемое в сольвеннских землях. Говорили, что сам Гром спускался сюда на паре своих коней — белом и вороном, и здесь остался след от колеса его повозки. А еще Даж приходил сюда из неведомых краев, чтобы опять в неведомые дали уйти, и доставал из своего мешка разные полезные диковины: серп, топор и веретено — и дарил их людям. Вот с этого топора и начался Галирад. В те баснословные поры леса и болота тянулись от Дикоземья до самого устья Светыни, а венны и сольвенны еще не были разными народами.

Миновали и кром. Здесь не было принято задерживаться и глазеть: любуйся издали властительным великолепием на здоровье, а куда не звали, не лезь. Тебе же на двор никто не таращится — вот и кнесу не мешай: у него без твоего любопытства забот хватает. Пройдя широкой улицей, тянувшейся вдоль берега Светыни и отделенной от него только домами знатных сольвеннских купцов, кои стояли и по другую сторону улицы, Андвар и Зорко вышли на торг.

Торг раскинулся во всю широченную площадь перед мостом, что связал два берега меж собою, дав Галираду возможность шагнуть за реку и поглотить ремесленные и рыбацкие слободы. Но и кнесу пришлось кое в чем умаслить левый берег, установив на правом, сразу у моста, огромную торговую площадь, где галирадские купцы и умельцы торговать могли беспошлинно под охраною кнесовой дружины.

Зорко, привыкший к живой лесной тишине, все еще чурался бестолкового городского галдежа, а тут попал венн на место, откуда галдеж этот по всему городу разлетался. Кричащий разнобой речи, красок, товаров и запахов крутился здесь неостановимым водоворотом с ранней зари до сумерек. Торговали и покупали все, даже те, кто шел сюда просто поглазеть и послушать новости: слишком велико было искушение и такими щедрыми казались улыбающиеся во весь рот купцы и приказчики, предлагавшие самый дивный, самый лучший, самый свежий товар за самую-самую небольшую цену — и даром бы рады отдать, да нельзя: честь купеческая не велит!

Андвар покосился на мешочек, который Зорко привычно приторочил к поясу.

— Деньги припрячь, — совсем серьезно, по-взрослому, посоветовал парень. — Срежут с пояса, и не заметишь кто. Потом не сыщешь обидчика.

Венн только головой покачал, но достал из кошеля веревку, мешочек за горло обвязал потуже и на шею повесил, под рубаху.

— Так? — Он вопросительно посмотрел на Андвара.

— Ладно, — важно одобрил сегван. — Пошли искусников смотреть или по торгу походим?

— Походим, пожалуй, — слегка замявшись, согласился Зорко. — Хочу на диковины поглядеть заморские.

— Тогда к аррантам сначала пошли, — решительно заявил Андвар и двинулся направо.

Они прошли ряды, где торговали медом и пенькой сольвенны, потом миновали пшеничный ряд, после были шорники, потом торговцы тканями. Весь этот товар был Зорко знаком: близко жили сольвенны, и все товары почти до единого доходили до веннских родов от них.

Но вот они вышли на широкий проход, рассекавший торг словно улица, и на другой стороне Зорко увидел уже не длинные деревянные столы, более схожие с лавками, с которых торговали сольвенны, но многочисленные шатры из полотняной ткани, наброшенной на остов из жердей. Среди торга словно выросла не маленькая полотняная деревня. В палатках, окруженные грудами товара, угодливо, но споро и толково суетились бронзовокожие стройные люди, растившие окладистые бороды и отпускавшие волосы не ниже плеч. Лица их были подвижны, лучистые ясные глаза посажены глубоко, носы прямы и правильны, губы тонки и улыбчивы. Одевались они странно: все тело хитро закутывали в единый, кажется, отрез ткани, да так им обертывались, что и не с чем было его сравнить из известной Зорко одежи. Все это сооружение как-то на них держалось, только в одном месте заколотое фибулой. А штанов на этих людях и вовсе не было. На ногах арранты носили кожаные сандалии, оплетая голень мягкими кожаными ремешками, коими сандалии и удерживались. Иные, правда, были одеты в рубахи, не такие длинные, как у сольвеннов или сегванов, с широко разрезанным воротом, и штаны тоже носили: видно, боялись северного холода. Вышивка на вороте, обшлагах и подоле была вовсе незатейливая, но из дорогой нити, с броским и четким рисунком из прямых, ломаных или извилистых линий, непрерывных, то возвышающихся, то опадающих, как волна.

Не заходя в шатры, где торговали винами и тканями, Андвар и Зорко забрались в самую середину полотняной деревни, где и торговали «диковинами». Диковины были разные: бусы, разноцветные резные камни, серьги, жуковинья, обереги, шкатулки и ларцы самых разнообразных форм — от простого ящика до ракушки, только не маленькой и черненькой речной беззубки, а огромной, бело-розоватого цвета. Внутри нее рассыпались крупинки бело-желтого металла.

— Это не золото, — указал Зорко на крупинки.

— О, ты прав, господин, — склонился перед венном в полупоклоне, прижимая руку к сердцу, мигом подскочивший к ним приказчик, обернутый зеленым отрезом с вышивкой золотой нитью. Был он черноволосый и курчавый и носил черный с серебром налобный ремешок. Узор на ремешке, однако, вовсе не походил на тот, что был на ошейнике. — Это жемчуг из мономатанских морей. Пловцы достают эти раковины с огромной глубины, рискуя подвергнуться нападению морских чудищ. Они и сами совершенные чудища и дикари. У них почетно носить ожерелье из засушенных человеческих голов. О, плаванья в эту страну далеки и опасны! Если тебе, о сын лесов, нравится этот жемчуг, я отдам его тебе вместе с красавицей раковиной за…

Тут купец замешкался, оценивая, сколько можно получить с патлатого венна, явно впервые попавшего в большой город. Правда, венна сопровождал рыжий подросток-сегван, невозмутимый и востроглазый. Он-то и сорвал владельцу диковины удачную сделку, хотя и Зорко вовсе не собирался забирать весь жемчуг, а тем более с раковиной: ему были нужны лишь несколько крупинок, чтобы посмотреть, можно ли сотворить что-либо из этого металла.

— Раковина настоящая, — с расстановкой, не возвышая голоса, молвил тут Андвар. — Только не из Мономатаны, а из-под Аланиола. И нет там никаких чудищ, кроме акул. И дикарей нет. А жемчуг твой не дороже олова в сусальном золоте.

Приказчик, набрав воздуха, хотел было что-то возразить, да при этом думал, что бы такое сказать, дабы не отпугнуть покупателя, но Зорко опередил его.

— Мне нужен настоящий жемчуг. Немного, — только и сказал венн.

— Пошли, — кивнул Андвар. — Жемчуг недешево стоит. Здесь его нет.

Приказчик только брезгливо махнул рукой вослед уходящим.

— Невежи, — процедил он презрительно.

Андвар повел Зорко знакомым путем, даже не оглядываясь на многочисленных разодетых купцов, на чары которых поддавались простаки.

— Мы идем к Пиросу. У него всегда покупает Ульфтаг, — пояснил он Зорко. — Пирос сам был мореходом. Все сегваны его знают.