Страница 49 из 61
Меня настолько потрясли эти слова, что я больше не повторяла попыток убедить его переменить свое мнение. Мне хотелось немедленно уйти из этого дома.
Я оделась потеплее и вышла на свежий воздух. До сих пор мне казалось, что я по-прежнему люблю Гленна и должна поддержать его, но все его поведение говорило о том, что он в этом не нуждается. Я совсем запуталась.
Разве может любовь, расцветшая так бурно, оказаться такой скоротечной? — спрашивала себя я. Или мне кажется, что мои чувства к мужу безвозвратно исчезли, только потому, что я бесконечно устала? Сначала я была вынуждена бороться за него с Глендой, терпеть все эти унижения и издевательства с ее стороны, а когда она погибла, я снова оказалась виноватой, теперь уже в ее смерти?..
Возможно, пройдет какое-то время, и все мои умершие желания и чувства возродятся. Тогда я смогу вернуться к жизни и любви. Но сейчас, спускаясь по холму к озеру, Я чувствовала, что это нереально. Я больше не нуждалась в Гленне, потому что в нем не осталось ничего от того энергичного, веселого, одухотворенного мужчины, который поразил меня в Нью-Йорке. Казалось, он умер вместе со своей сестрой.
На полпути я столкнулась с Трентом, который поднимался по тропинке мне навстречу. Его улыбка согрела меня. Я даже не понимала, как мне было холодно, пока он не улыбнулся мне.
— А я шел навестить тебя, — сказал он.
Я могла только беспомощно потрясти головой.
— Тебе сейчас не стоит приходить в «Высокие башни». Все мы так расстроены. И Гленн… — Я оборвала фразу, потому что не смогла бы объяснить ему, какие чувства меня обуревают.
Меня мучала мысль о том, что если Трент узнает от кого-то общепринятую версию гибели Гленды, он тоже станет обвинять меня в том, что я ушла и оставила ее одну умирать. Я не вынесла бы этого.
— Я не зайду в дом, если ты считаешь, что мне не следует этого делать, — спокойно ответил он. — Я только хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделала для Кейта в ту ночь, когда в гостинице был пожар.
Я изумленно уставилась на него.
— Но я думала, что ты сердишься на меня за то, что я пыталась защитить его.
— Это действительно было глупо, — согласился он. — Но я благодарен тебе за другое. Ведь именно ты заставила его вовремя остановиться и впоследствии вести себя достойно. Мы долго разговаривали с ним в ту ночь, и возможно, мне даже удалось наладить с ним контакт. А у тебя получилось то, чего я никак не мог добиться. Что бы ты ни сказала ему, это заставило его задуматься о своих поступках. Ты расшевелила его. Думаю, он прекрасно отдавал себе отчет в том, какую чудовищную вещь побуждала его сделать Гленда, надеясь оживить картину, которую она нарисовала. Поняв это, он разозлился на нее и решил вести себя по-другому. Пандора ничего не знает. Может быть, она и догадывается о чем-то, но я не собираюсь ей ничего рассказывать. Сейчас в этом нет необходимости.
Трент все еще не знал, что Кейт по наущению Гленды сделал с головкой из алебастра, а я по-прежнему не могла рассказать ему об этом. Возможно, мальчик жалеет теперь и об этом своем поступке. Во всяком случае, я надеялась, что это так.
— Я рада, что твои отношения с сыном наладились, — сказала я. — Ты был очень сердит, и я боялась, что могу стать причиной вашей ссоры.
— Я знаю. Это было написано на твоем лице. Именно поэтому я взял себя в руки и решил просто поговорить с Кейтом. Так что спасибо тебе, юная Бернардина.
— Юная? — сухо переспросила я. — О нет! Уже нет. Сейчас я чувствую себя старше, чем Номи. Старше всех на свете.
Он ласково покачал головой.
— Ты еще очень молода и обязательно будешь счастлива снова.
Трент приблизился ко мне, протянул руку, приподнял мой подбородок и поцеловал меня — легко и нежно.
— Мне все еще хочется целовать тебя, — признался он. — Я не могу думать о тебе как о жене Гленна.
Я и не была ею. Больше не была, Меня так сильно тянуло к Тренту, мне так хотелось почувствовать себя уютно и спокойно в его объятиях. Но я вовремя опомнилась и отступила на шаг.
— Я принес тебе подарок, — сказал он. — Хотел вручить его на Рождество, но после всего случившегося у меня не было такой возможности. — Он вынул из кармана куртки плоскую узкую коробочку и протянул ее мне. Яркая обертка и праздничная ленточка смотрелись сейчас как-то странно, ведь это Рождество было вовсе не веселым. Но меня тронуло его внимание, и слезы сами побежали из моих глаз.
— Не открывай ее сейчас, — тихо проговорил Трент. — Возьми в свою комнату и открой, когда будешь одна. — Он повернулся и пошел прочь, но вдруг остановился. — С тобой все в порядке, Бернардина?
— Да, — ответила я. — Сейчас уже все хорошо.
— Если я понадоблюсь тебе, ты только позови, и я приду, — сказал он и ушел.
Я была уверена, что могу на него рассчитывать, и это придавало сил. Мне стало любопытно, что находится в коробочке, и я решила поскорей вернуться домой, чтобы открыть ее. Обернувшись, я обнаружила, что Трент остановился и смотрит мне вслед. Я помахала ему и, ощущая себя гораздо более спокойной и храброй, продолжила свой путь. Мне действительно стало гораздо лучше, потому что теперь я знала, что Трент Макинтайр беспокоится обо мне.
Вернувшись в дом, я сразу же поднялась наверх и закрылась в своей комнате, затем развязала ленточку, сняла обертку и открыла свой подарок. Внутри коробочки оказалась пачка писем и записка: «Думаю, они помогут тебе даже больше, чем мне».
Там были собраны все письма моего отца к Тренту, собранные за долгие годы их дружбы. Писем оказалось не так уж много, но Трент сохранил все, и я с трепетом развернула первое.
При виде знакомого размашистого почерка меня охватило какое-то теплое, волнующее чувство. Как будто не просто мой отец вошел в комнату и присел рядом со мной, но и Трент стал для меня более живым и понятным. Благодаря этим письмам я узнала его лучше. Оказывается, Джон Блейк высоко ценил своего молодого друга, доверял ему и много ожидал от него в будущем.
В письмах встречались упоминания обо мне и моей матери, и вся наша теплая счастливая семейная жизнь ненадолго вернулась ко мне. Сейчас глубокие философские мысли, которые мой отец так часто использовал в своих лекциях и беседах со студентами, значили для меня гораздо больше, чем раньше.
Он словно нарушил долгое молчание, последовавшее после его смерти, и пришел мне на помощь. Трент почувствовал, насколько сильно я сейчас нуждаюсь в отце, и именно поэтому отдал мне его письма.
Углубившись в чтение, я наткнулась на одно простое высказывание, которое задело меня за живое. Джон Блейк был по существу простым человеком и никогда не делал из мухи слона. «Мужество, —писал он Тренту, — это часто не больше, чем просто способность продолжать идти вперед. Люди, лишенные этого качества, сворачивают в сторону или отстают навсегда».
Продолжать идти вперед. Это был тот самый совет, в котором я сейчас нуждалась. Продолжать жить, день за днем, независимо от того, насколько тяжело мне было оставаться в «Высоких башнях» и чувствовать на себе тяжелые мрачные взгляды мужа. Это испытание моей стойкости. Я должна верить, что впереди меня ждет дневной свет.
И тем не менее в канун Нового года, когда вся семья Чандлеров собралась в гостиной, я снова упала духом. Совсем недавно я с оптимизмом смотрела в будущее, страстно желая, чтобы это время наступило, и еще неделю назад готова была встретить Новый год в твердой уверенности, что Гленде не удастся сломать мне жизнь, а у моего брака есть перспектива стать нормальным.
Но теперь даже ее смерть обернулась для меня поражением, и мужество, о необходимости которого напомнили мне отцовские письма, временами начинало колебаться, словно неуверенное пламя свечи. Я все чаще задумывалась о том, что, возможно, для меня оно могло заключаться в отъезде из «Высоких башен», а не в том, чтобы оставаться там.
Все легкомысленные рождественские украшения исчезли из дома вместе с елкой. И все же воспоминания еще жили здесь. Закрывая глаза, я видела Гленду любующейся золотым медальоном с головой леопарда, который Гленн подарил ей. Впрочем, мне даже не требовалось закрывать глаза, потому что сегодня, в канун Нового года, он надел медальон, который она подарила ему, хотя забыл о моем подарке — свитере. Его сходство с сестрой-близнецом стало еще более заметным, чем раньше, как будто в своем горе Гленн перенял то самое выражение лица Гленды, которое было запечатлено им в черной мраморной головке.