Страница 63 из 68
Папа потрогал щеку, по которой я ударила.
– Я это заслужил, но позволь мне все объяснить.
Мы стояли и смотрели друг на друга, но боль предательства и обиды не давала моим ушам слышать, что он говорит. Я закрылась. Его слова отскакивали от меня, будто меня окружало невидимое защитное силовое поле. Изобразив самый лучший гневный взгляд, на какой сейчас была способна, я отвернулась и снова попыталась уйти. В основном потому, что увидела, как к нам подходят Дениз с Джеммой. От одной мысли, что придется иметь дело с их безразличием, я чувствовал себя по-настоящему больной. Я тяжело сглотнула, пытаясь избавиться от горького комка, застрявшего в горле.
На этот раз папа меня не хватал. Он просто уперся рукой в стену, перекрыв мне дорогу, наклонился и прошептал мне на ухо:
– Если придется надеть на тебя наручники и силком потащить в ту комнату, я это сделаю.
Я наградила его яростным взглядом. Дениз тоже разозлилась и ускорилась, оказавшись возле нас быстрее, чем я думала.
– Она тебя ударила? – потрясенно спросила она.
Больше, чем когда-либо в жизни, мне захотелось хорошенько ее пнуть. Где носит Ульриха, когда он так нужен?
– Что ты собираешься с этим делать? – снова спросила Дениз папу. Моего папу. Смутившись, что офицеры видели мою истерику, она огляделась по сторонам. – Лиланд…
– Заткнись, – отозвался он тихим, угрожающим голосом, лишив Дениз дара речи. Наконец-то.
Ее рука легла на горло, словно так ей было легче проглотить папины слова. По закону, любой офицер, который видел, как я ударила папу, был обязан меня арестовать. Но никто не сделал ни шага в нашу сторону.
Папа возвышался надо мной в полный рост своей худой фигуры, но я знала, какой он крепкий и сильный, и не сомневалась: если ему взбредет в голову поволочь меня в конференц-зал, он это сделает. Но тогда он дернет кошку за хвост. Без боя я не сдамся, и этот бой он забудет нескоро.
– Да пожалуйста, – сказала я так же тихо и угрожающе, как он, – надевай на меня наручники. По собственной воле в ту комнату я не вернусь, потому что не имею ни малейшего желания видеть жалость всех, кто в курсе, что ты послал психа убить собственную дочь.
Вздохнув, папа ссутулил плечи.
– Я этого не делал.
– Не делал? – резко переспросила Джемма, выходя вперед. – Именно это ты и сделал, папа.
– Нет. Я хотел сказать…
– Она особенная. Неповторимая. – От слов Джеммы я затаила дыхание. – Она представляет собой намного больше, чем даже тебе о ней известно. И ты послал его к ней?!
– Джемма, – подала голос Дениз, и я почувствовала, что она считает, будто ее предали, – о чем ты говоришь? Он умолял того человека не причинять вреда Чарли.
Похоже, Джемма с трудом сохраняла спокойствие. На несколько секунд закрыв глаза, она повернулась к нашей мачехе.
– Мам, неужели ты ничего не слышала?
– Я слышала каждое слово, – с горечью проговорила Дениз.
– Мама, – Джемма положила руки ей на плечи, – открой глаза. – Ее голос был мягким, потому что она не хотела ранить чувства ведьмы.
У меня таких порывов не было:
– Это невозможно.
Дениз злобно скрипнула зубами и повернулась к папе, тыча в меня пальцем, на случай, если он не заметил:
– Видишь?
Меня до сих пор беспокоила реакция Джеммы. Честно говоря, не думала, что ей вообще есть до меня дело.
Державшийся все это время позади дядя Боб шагнул к нам.
– Может, пойдем все ко мне в кабинет?
– Я ухожу, – сказала я, чувствуя себя выжатой, как лимон. Казалось, меня вот-вот стошнит. Я снова шагнула к выходу.
– Я знал, что у него ничего не выйдет, – еле слышно проговорил мне вслед папа.
Я остановилась. Обернулась. Ждала продолжения.
– Я знал, что все закончится, как с остальными.
С какими остальными? О скольких случаях ему известно?
Папа подошел ко мне и умоляюще посмотрел мне в глаза.
– Солнышко, ну подумай. Если бы он пришел за Дениз иди Джеммой, они были бы уже мертвы.
Он был прав. Но это не уменьшало моей боли от того, что он сделал. Ужасная, жгучая боль, какой мне еще никогда не доводилось испытывать, прожигала дыру у меня в груди, стеной росла передо мной, пока я снова не почувствовала, что задыхаюсь. А потом это случилось опять. Чертовы слезы. Господи, неужели можно быть еще более жалкой?
Папа погладил меня по щеке.
– Я знал, что с тобой все будет в порядке. Как всегда, моя замечательная девочка. У тебя есть, ну не знаю, какая-то сила. Которая неотступно следует за тобой. Ты самое удивительное создание, какое я когда-либо видел.
– Но ты должен был сказать ей, – упрекнула Джемма, – должен был ее предупредить.
Теперь она тоже плакала. Я глазам своим не верила. Я попала в «Сумеречную зону». Больше никаких телемарафонов научной фантастики. Шагнув ко мне, Джемма меня обняла. Взяла и просто обняла. И будь я проклята, если не обняла ее в ответ.
Прорвались на поверхность годы горечи и обиды, когда меня постоянно отодвигали в сторону, как чокнутого изгоя, как гадкого утенка. И, несмотря на все мои усилия сдержаться, рыдания сотрясали меня снова и снова. Папа обнял нас обеих, едва слышно шепча какие-то извинения.
Я взглянула на Дениз. Смущенная и сбитая с толку, она стояла, оглядываясь по сторонам. Мне почти стало ее жаль. Почти. Я жестом предложила дяде Бобу присоединиться к нам. Он мечтательно улыбался, но когда увидел, что я его зову, нахмурился и замотал головой. Наградив его своим убийственным взглядом-лазером, я позвала снова. Глубоко вздохнув, он подошел к нам и обнял всех сразу.
Так мы и стояли посреди полицейского участка, обнимаясь и рыдая, как звезды в реабилитационном центре.
– Сейчас задохнусь, – сдавленно выдохнула Джемма, и мы рассмеялись, как когда-то, когда были еще школьницами.
Глава 19
Если мне до лампочки, это еще не значит, что я не понимаю.
Надпись на футболке
– Без обид, но все эти годы ты вела себя со мной, как последняя стерва.
Я подмигнула Джемме. Мы сидели за столиком в папином баре. Сэмми готовил нам хуевос ранчерос, а папа разливал заказанные напитки. Дениз увязалась за нами. Даже дядя Боб нашел себе оправдание, чтобы сбежать из участка и перекусить.
– Конгрессмен может и подождать, – усмехнулся он, а потом огорошил меня вопросом: – Не объяснишь, откуда у тебя на спине порез?
Похлопав его по животу, я доверительно поделилась:
– Будешь продолжать есть, как сейчас, начну называть тебя дядя Пузырь.
А он ответил:
– Не очень-то мило.
А я:
– Знаю, потому и сказала.
А он:
– А-а.
А потом мы все приехали сюда.
Джемма поерзала.
– Я над этим работаю, ясно? Ты хоть представляешь, что значит быть сестрой удивительной Чарли Дэвидсон? Той самой Чарли Дэвидсон?
Я как раз глотнула чая со льдом, который вручил мне папа, и чуть не поперхнулась. Пережив затяжной приступ кашля, я уставилась на нее с открытым ртом.
– Издеваешься? Это ты всегда была идеалом. И у тебя были проблемы с тем, чтобы быть моей сестрой?
– Чушь собачья. – Джемма закатила глаза. Оказывается, мы с ней больше похожи, чем я помнила. Жуть какая.
– Ты ведь со мной не здоровалась, – гнула я свое. – Даже не смотрела на меня, когда я входила в помещение.
– Мне казалось, ты этого не хочешь. – Джемма смущенно опустила глаза.
У меня отвисла челюсть.
– Откуда такие нелепые мысли?
– Ты сама мне сказала больше никогда с тобой не заговаривать. Даже не здороваться. И никогда, ни при каких обстоятельствах, на тебя не смотреть.
Чего? В упор такого не помню. Хотя… нет, разок было.
– Чувиха, мне ж тогда было девять лет.
Она покачала головой. Ладно, два раза.
– Двенадцать?
Джемма снова покачала головой.
– Да ладно, не важно. Это было давным-давно.
– Ты не определяла временные рамки. Вижу, что ты не помнишь, но я помню, словно все было только вчера. К тому же ты всегда была очень скрытной. Мне так много хотелось узнать, но ты ничегошеньки не рассказывала. – Она пожала плечами. – Я всегда чувствовала, что мне в твоей жизни места нет.