Тайный брак

Я согласилась и заметила, что сейчас уже достаточно большая.

— Тогда ты должна понять, — сказала она, — почему мать и герцог так долго тянут с моим вторым замужеством. Уверена, они до сих пор не могут решить, какой брак для них выгодней. И сейчас, дорогая Катрин, я живу в постоянном страхе, что вдруг они дадут согласие Генриху IV и отправят меня снова в Англию.

— Чтобы ты стала женой его сына, этого страшного Монмута? — воскликнула я.

— Да. Но пока еще неизвестно, кто больше за меня даст. Наш дядя все же очень хочет выдать меня за своего Шарля.

— Мать ни за что не станет спорить с дядей, — сказала я, желая показать, что тоже понимаю кое-что и не лишена сообразительности.

— Ты права, сестричка. Но дело в том, что наш бедный отец временами пребывает в здравом уме и они не смогут с ним не считаться. Поэтому они колеблются, а я дрожу от страха. Недавно узнала, что Генрих II сказал: он вскоре передаст сыну корону, и если я стану его женой, то тогда буду настоящей королевой Англии.

— Во второй раз? — закричала я. — Разве это так уж плохо?

— Дорогая сестрица, — сказала она с грустью, — есть вещи, ценнее всех корон на свете. Я бы отказалась от любой из них, если бы могла соединиться с тем, кого так любила и люблю.

— Бедная, бедная Изабелла! — уже в который раз повторила я.

— Сейчас здесь послы из Англии, — сказала она, — и я страшно боюсь, им удастся уговорить отца и мать… Но я не выдержу там! — воскликнула она. — Я умру от одних воспоминаний!

Как же мне ее утешить?

— Милая Изабелла, — робко сказала я, — хорошо, что наша мать так… так любит герцога Орлеанского. Она не посмеет огорчить его и выдать тебя за кого-то другого, а не за его сына.

— Ты права, Катрин, — отвечала она, — но знаешь далеко не все… Генрих IV весьма разгневан на герцога Орлеанского и будет, хотя бы в пику ему, настаивать, чтобы меня выдали за наследника английского трона.

— Почему разгневан? — спросила я с интересом.

— О, наш дядя совершил необычный поступок. Весьма благородный. Только подумай, он вызвал английского короля на поединок! Заявил, что Генрих IV попирает права вдовы и девственницы, отнимая у нее имущество и драгоценности, а кроме того, обвинил его в убийстве Ричарда II. Вот какой бесстрашный наш дядя!..

— И что же тот ему ответил?

— Признал вызов нелепостью. И он удивлен, что герцог не знает простой истины: коронованная особа не может принять участие в поединке с подданным, пусть и весьма высокого ранга… Что же касается обвинения в убийстве короля Ричарда, говорилось дальше в послании Генриха IV, то Господу хорошо известно, как и по чьей вине умер бывший король, и если герцог Орлеанский продолжает настаивать, что в смерти Ричарда II замешан он, то герцог лжет или введен в заблуждение… Надо признать, ответ звучал достаточно сдержанно и с большим достоинством… Хочу надеяться, их ссора сделает невозможным мой брак с Монмутом. Дай-то Бог…

Однако я еще не добилась полной ясности, и потому спросила:

— Но тогда тебя выдадут за Шарля? За нашего двоюродного брата?

— Боюсь, что так. Я ведь уже в том возрасте, когда следует быть замужем, особенно принцессе…

Ее последние слова оказались пророческими.

После этой встречи мы не виделись довольно долго, и как-то раз я услышала от милой Одетты Шандивер, часто заходившей к нам в детскую из покоев отца, что Изабелла недавно помолвлена со своим кузеном Шарлем.

— Он славный юноша, — сказала Одетта. — И, говорят, настоящий поэт. Благослови их Господь на долгую счастливую жизнь.

Я и мои сестры Мари и Мишель тоже молились за это. Мы с волнением и интересом слушали рассказы о пирах и торжествах, проходивших в Компьене в присутствии нашей матери и герцога Орлеанского.

Изабелле исполнилось девятнадцать, Шарль был на год моложе. С ее отъезда из Англии минуло уже пять лет, однако наши беседы утвердили меня в том, что она все еще оплакивает своего Ричарда.

Примерно в то же время произошло событие, потрясшее всю Францию и коренным образом изменившее течение не только нашей жизни.

В один из темных ноябрьских вечеров герцог Орлеанский, простившись с моей матерью — он почти ежедневно бывал у нее, — в весьма радужном настроении отправился к себе. Для хорошего душевного состояния были веские причины. Все складывалось для него довольно удачно. Связь с королевой окрепла, как никогда прежде. Брату-королю становилось хуже с каждым месяцем. Вряд ли Карл VI когда-нибудь избавится от своего недуга. Приступы безумия участились. А это означало, что для осуществления далеко идущих планов герцога наступало подходящее время. Да и сейчас во всем, кроме официального титула, он уже мог считать себя полновластным правителем Франции.

Ночь выдалась мрачная, сырая. В это время улицы Парижа пустели. Герцога сопровождали два воина, тоже верхом, и двое пеших слуг с факелами.

Внезапно из темноты выскочила группа вооруженных людей и набросилась на них. Кони оруженосцев испугались и понесли, оставив герцога наедине с нападавшими.

— Вы знаете, что я герцог Орлеанский? — крикнул он атакующим.

— Да, — ответили ему. — Вас-то нам и надо.

Воинам удалось повернуть коней, и они кинулись защищать своего господина, но один из них тут же был убит, другой тяжело ранен. Спасти герцога им не удалось.

Весть об убийстве Луи Орлеанского мигом разнеслась по городу, не миновала и нас — детей, запертых в холодном особняке, рядом с сумасшедшим отцом.

О нашем дяде мы и до этого слышали достаточно. Говорили о его греховной связи с нашей матерью, о том, что он присвоил себе все права своего брата-короля… о том о сем… Даже если бы мы и не хотели слышать, то все равно пересуды о нем дошли бы и до наших ушей.

Одетта поведала нам о случившемся весьма коротко, но правдиво. Она считала, что лучше нам знать правду, чем забивать головы слухами.

— Кто убил его? — спросила я.

— Это еще предстоит узнать, — честно ответила Одетта.

— А зачем они его убили? — спросила Мишель.

Одетта помедлила с ответом.

— У человека в его положении, — сказала она потом, — всегда много врагов. Со временем станет известно — кто и за что.

— Почему он находился на улице так поздно? — поинтересовался Шарль.

— Говорят, ужинал с королевой, — ответила Одетта.

— Он всегда проводил вечера с нашей матерью, — сказала Мишель.

— Неужели никто ничего не видел? — спросила Мари. — Ведь кто-то же слышал шум?

— Жена сапожника крикнула, что кого-то убивают, но ей, как она рассказывала, посоветовали захлопнуть окно и рот. Они стреляли по тем окнам, где зажигали свет. Они были в масках и грозили убить каждого, кто выйдет из своего дома.

— И все их послушались? — воскликнула Мишель.

— В первый момент. Но когда убийцы скрылись, люди осмелились выйти на улицу и нашли на мостовой два трупа — герцога Орлеанского и одного из оруженосцев. Второй, раненный, уполз в чей-то дом. Тело герцога отнесли в церковь Блан-Манто… Так что осталось узнать, кто подослал убийц…

Убийца объявился сам. Мы просто не могли поверить, что такое возможно. Но он открыто признался.

Кто он? Герцог Бургундский, двоюродный брат нашего отца, а значит, родственник и убитого герцога — человек уважаемый и известный под именем Жан Бесстрашный.

Свое преступление он объяснил так:

«Я открыто заявляю о своем участии. И в смерти герцога Орлеанского виноват только я. Мной задумано и осуществлено то, что сделано. Это необходимо для блага Франции и ее народа…» Страну охватило волнение, как и предрекала умница Одетта:

— Это не просто убийство. Оно пройдется и по всем нам, вот увидите…

К сожалению, так и случилось.

Герцог Бургундский после признания вернулся к себе в «Отель де Артуа» и оттуда, взяв с собой шестерых преданных людей, проследовал на границу с Фландрией. И никто не сумел, или не захотел, даже попытаться задержать его и арестовать — такое оцепенение и разброд охватили всех вокруг.