Страница 64 из 83
— Лучше бы оставались на старом месте, — ворчала Гиймот. — Новые стены — новые заботы.
— Мы прожили там слишком долго, — не уставала я объяснять ей. — Это могло вызвать подозрения, будто я больна или, что куда хуже, что-то замышляю в отдалении и тиши…
Дворец Хатфилд выглядел впечатляюще — он был намного больше, красивее и удобнее для жизни, чем скромный Хэдем, и находился в девятнадцати милях от Лондона, что не настолько близко, чтобы можно опасаться бесконечных визитов, и не настолько далеко, чтобы меня могли заподозрить в желании стать отшельницей. Здесь простирались длинные крытые галереи, располагалась часовня с витражами необыкновенной красоты и темным дубовым полом. Я подолгу сидела там, вознося молитвы и глядя, как лучи света играют в цветных стеклах. Я благодарила Бога за то, что послал мне в мужья хорошего человека, за то, что дал сына Эдмунда, и просила не забывать меня, когда придет пора дать жизнь третьему ребенку.
Мне так хорошо и спокойно жилось. Я молилась, чтобы так оставалось и впредь — для меня и всей моей семьи; чтобы всегда мой дом оставался тихим, бестревожным, с мужем, детьми… Чтобы все мы никогда не испытывали страха…
Поэтому, как я уже говорила, меня мало волновали вести, проникавшие в мой маленький семейный мир из-за стен дворца. Однако совсем отгородиться от всего не связанного с моей семьей не представлялось возможным. Хотя бы оттого, что Гиймот все больше интересовалась происходящим во Франции и не умела, да и не хотела об этом молчать.
— …Уверена, это чистая правда, — сказала она однажды.
— Что правда, Гиймот? — спросила я, не поднимая головы от шитья.
— Что Дева послана Господом.
— Опять ты об этом, милая?
— Мадам… дорогая мадам, не только я, всеговорят об этом!
— Считают ее святой?
— Да нет… она Божья посланница.
— Разве это не значит, что она святая? — спросила я, хотя не испытывала большого желания продолжать разговор.
— Сама она говорит, что простая деревенская девушка, которая услышала голоса с Неба, повелевающие ей взять в руки оружие и повести солдат к победе.
Я слегка зевнула и продолжала работать иглой, заканчивая вышивку на детской простынке.
Не дождавшись от меня ответа, Гиймот продолжала:
— Идут разговоры, что Орлеан вот-вот перейдет в руки французов. Вы ведь знаете, они осадили город.
— Да, слышала. Но англичане все равно очень сильны.
— Если мы его возьмем, — Гиймот так и сказала — «мы»… — то следующим будет Париж!
— Гиймот, — сказала я, — то, что ты говоришь, здесь могут счесть предательством.
— Но ведь никто не слышит!
Меня она, видимо, в расчет не брала.
— Что же еще тебе известно? — спросила я с улыбкой.
— Говорят, Дева бросается на штурм впереди всех и ведет за собой солдат. Они близки к победе.
Она повторяла уже сказанное только что и чувствовалось, какое удовольствие это ей доставляет.
— Но как она может… женщина? — искренне изумилась я.
— С Божьей помощью, — не замедлила ответить Гиймот.
— Неужели ты сама веришь, что такое возможно?
— Верю, — твердо ответила она.
— Герцог Бедфорд не допустит поражения. Он опытный воин.
Но и на это Гиймот не задержалась с ответом. По-видимому, заботы о ребенке и прочие хлопоты не мешали моей милой няне глубоко задумываться над судьбой Франции.
— Герцог Бедфорд, — сказала она, — связан с бургундцами только через свою жену, леди Анну. Не такая уж крепкая ниточка. Если Орлеан падет, вся Франция встанет под знамена Девы.
— Откуда ты берешь такие слова? — не могла не удивиться я. — Эта Дева просто заворожила тебя.
— Она одурманила всех во Франции.
Я не принимала тогда всерьез эти рассказы, но поняла вскоре, что ошибалась.
Прошло еще немного времени — и Орлеан пал. Франция торжествовала первую крупную победу.
Я не могла не думать в тот момент о Бедфорде, о его душевном состоянии. Ведь он считал своим священным долгом — дал клятвенное обещание умирающему Генриху — сохранить все его завоевания во Франции и прибавить к ним новые. И вот один из главных, ключевых городов страны утерян. Дело даже не столько в самой потере города, сколько в моральном самочувствии солдат, как это поражение скажется на английской армии, уже привыкшей к победам.
В отличие от Гиймот Оуэна страшно угнетала эта первая победа французов. Он не уставал повторять, что, будь жив король Генрих, такое оказалось бы невозможным.
— Трудно представить, что может произойти дальше, — в тревоге говорил он. — Не хочется думать, что наступает перелом в ходе войны. Однако ясно: Дева, или кто там ею управляет, на этом не остановится.
— Ты веришь разговорам о том, что она послана Богом? — спросила я.
— На свете много странного и необъяснимого, — отвечал он. — Главное, появление Девы всколыхнуло всю страну. Даже нерешительный дофин стал проявлять, как говорят, больше напористости…
— Мой брат, насколько я знала его, никогда не стремился к трону.
— Боюсь, Дева изменила его намерения, — сказал Оуэн. — Вдохнула желание властвовать…
В этот период множество посланцев беспрерывно прибывали в Англию с континента или отправлялись туда. Герцог Бедфорд вел постоянную переписку с Королевским советом, что было вполне естественно.
Однажды посланец прибыл к нам, в Хатфилд.
Я напугалась. Неужели в дворцовых кругах стало что-то известно обо мне? Я-то полагала, что даже на мой переезд никто не обратил особого внимания.
Но прибывший оказался французом, и, мало того, в прошлом служил моему отцу. Поэтому, по его словам, и решился на подобное весьма опасное путешествие, дабы повидать меня с глазу на глаз и рассказать о том, что происходит в стране. Ведь хотя я и английская королева, добавил он, но не перестала от этого быть французской принцессой, дочерью короля Франции.
Судя по его тону и поведению, он не сомневался, что вести, принесенные им, должны меня только обрадовать.
Я приветливо приняла его, радуясь больше всего тому, что моя беременность еще незаметна. С вниманием и интересом я выслушала его рассказ.
Главной новостью для меня стало известие о том, что мой брат Шарль недавно коронован в Реймсе, церковной столице Франции, и вся страна ликует по этому поводу…
«Но как же так? — думала я в то время, как француз продолжал говорить. — Как же так?.. Ведь мой первенец, мой маленький Генрих, признан уже королем Франции? Это входило в условия договора, подписанного между моими родителями и супругом, Генрихом V, и пункт этот должен был вступить в силу сразу после смерти отца. Которая уже произошла, увы… Если бы мой супруг не скончался столь внезапно, он бы сейчас считался королем Франции, и тогда… О, тогда вряд ли кто-нибудь осмелился отобрать у него французскую корону!… А вот у моего маленького сына…»
Такие мысли бродили у меня в голове, а посланец тем временем продолжал:
— …Дева находилась рядом с ним в Реймском соборе… с вашим братом. О, это было великолепное зрелище! В правой руке она держала меч острием вниз, в левой — французское знамя… И на нем слова: «Иисус, Мария». А как сияло ее лицо, мадам! Никто не сомневался… не мог усомниться, что она послана самим Господом!..
— А мой брат? — спросила я. — Дофин… как он?
— Он больше не дофин, мадам. Не дофин Шарль, а король Франции Карл VII!
Мне хотелось воскликнуть: этого не может быть!.. Я словно воочию увидела перед собой вдохновленное светом победы лицо Генриха. О, если бы он был жив, жизнь моя пошла бы по-иному. Оуэн не стал бы моим мужем. Не родился бы Эдмунд. И второе дитя его не покоилось бы в моем чреве…
Да, если бы Генрих был жив, история могла бы пойти другим путем.
Откуда-то издали до меня доносились слова посланца, французские слова.
— …Надежда возродилась в душе у Франции, мадам. Просто не верится, что такое могло произойти. Вы бы не узнали людей. Совсем другая страна… И это все она… Дева… совершила такое чудо! О, если бы вы только увидели ее! Лицо, повадку… Вас бы не удивило, что она могла такое совершить. Все в восторге… в упоении…