Страница 41 из 83
Она обняла его одной рукой и произнесла, указывая на меня:
— Успокойся, мое сокровище. Это твоя мать, она вернулась к тебе, она любит тебя и хочет сама сказать об этом.
Он недоверчиво оглядел меня и снова повернулся к Гиймот. Та опустилась на стул и кивнула, чтобы я села рядом.
— Вот, — сказала она и осторожно посадила ребенка мне на колени. — Так будет хорошо. Правда, миленький?
Сама она опустилась рядом с нами на пол, но мой сын все равно тянулся к ней.
— Бедняжка, — проворковала она, — совсем не знает свою мамочку. Но ведь он такой еще маленький, верно? Как же ему запомнить? Скоро, очень скоро он все поймет. Я правильно говорю, мое сокровище?..
Она оказалась права. Минут через десять маленький Генрих уже почти признал меня. Во всяком случае, перестал дичиться и опасаться, что я могу сделать ему что-то плохое. Он понял, что мы друзья с его дорогой Гиймот, и позволил себя приласкать.
Но я не знала, сумею ли когда-нибудь занять в его душе место, равное тому, что занимала Гиймот; это печалило меня и омрачало радость встречи.
И все же мне стало так хорошо, что я снова среди своих милых служанок и подруг, с которыми так легко и просто можно говорить совершенно откровенно, не взвешивая каждое сказанное слово, не скрывая подлинных чувств.
— Надеюсь, — вырвалось у меня, — нас всех оставят в покое на какое-то время и дадут возможность пожить вдали от всяких дел и треволнений.
На что одна из моих дам, Агнесса, сказала:
— Миледи, вы теперь мать короля. Это уже не то, что просто королева. И вам решать, какими делами заниматься, а какими нет. Во всяком случае, сейчас у вас траур…
Другая дама, Джоанна Белкнап, поцеловала мне руку со словами:
— Мы так скорбели за вас, когда узнали о вашей утрате. Так хотели быть в это время рядом с вами.
— Все случилось так внезапно, — сказал я им. — Кто мог предположить, что Генрих умрет от болезни! Мне казалось… Я думала, он бессмертен… А он ушел от нас так же, как уходят все прочие люди, когда их призывает высшая сила.
Слезы хлынули из моих глаз, и Агнесса поторопилась сказать:
— Мы сделаем для вас все, миледи, чтобы вы так не страдали.
Остальные тоже заверили меня в этом, и, глядя в их добрые лица, слушая утешительные слова, я почувствовала облегчение.
— Слава Богу, у меня есть ребенок, — сказала я, но тут же страшное сомнение закралось в душу. — Вы не думаете, что у меня захотят его сразу отнять? — произнесла я с ужасом.
— Пускай только попробуют, мы все встанем на вашу защиту! — воскликнула одна из трех Джоанн.
— Но ведь он король, — сказала я печально, — а короли, как известно, собственность их страны. О, чего бы я только ни отдала, чтобы он не был королем! Когда думаю, что на эту крошечную голову опустится столь весомый предмет, как корона…
— Не говорите так, миледи! — перебила меня Агнесса. — Она прекрасно подойдет ему! Многие мужчины мечтали бы…
— Корона уже убила его отца, — сказала я. — Вернее, погоня за еще одной короной.
Мои собеседницы в изумлении воззрились на меня, а я продолжала:
— Да, да… Не смотрите так… Он погиб на войне… Из-за войны, которую сам же начал. Если бы он не отдавал всю душу ратным делам, то сейчас бы жил… с нами…
На эти слова я так и не получила ответа и поняла, что, вероятно, мне не следовало произносить их. Кроме всего, они вообще бесполезны теперь — только растравляют сердце, а мне надо думать о ребенке и о том, как дальше жить в новых обстоятельствах.
Женщины продолжали молчать, и я заговорила о другом.
— Расскажите, — попросила я, — что здесь происходило в мое отсутствие?
Собеседницы заметно оживились.
— Главная новость, — сказала Агнесса, — женитьба герцога Глостера.
— На ком же?
— На леди Жаклин Баварской.
— Но ведь она все еще замужем за герцогом Брабантским, насколько я знаю! Как же они посмели?
— Тот брак расторгнут. Так она, по крайней мере, говорит.
Антипапа будто бы сделал это, и она стала свободной.
— Но, вероятно, такой поступок все равно вызвал возмущение у многих?
— Судя по всему, ни герцога, ни леди Жаклин чужое мнение нисколько не волнует.
— Однако ее прежний муж — двоюродный брат герцога Бургундского, — сказала я. — Это может вызвать гнев у них обоих.
— Молодожены, видимо, не собираются ни на кого обращать внимания, — повторила Агнесса. — Впрочем, уже стало известно, что герцога Бедфорда привел в ярость поступок его брата. Ведь бургундцы не те люди, что потерпят вмешательство в их дела. Они тоже наверняка зарятся на владения Жаклин, не так ли?
Меня поразило, как Агнесса разбирается в подобных хитросплетениях, но я не могла не согласиться с ней и утвердительно кивнула.
— Герцог Бедфорд, — сказала Джоанна, — как я думаю, опасается, что из-за этого может потерять в бургундцах союзников… Все эти разговоры я часто слышала при дворе, — добавила она.
— Да, Жаклин и Глостер поступили безрассудно, — согласилась я после некоторого раздумья и потом спросила: — Они очень любят друг друга?
Джоанна язвительно улыбнулась:
— Что касается герцога, — ответила она, — то, как говорят, он безмерно влюблен сразу в четверых: в Эно, Зеландию, Голландию и Фрисландию.
— А Жаклин? — поинтересовалась я, тоже не сдержав улыбки.
— Жаклин влюблена в свою уверенность, в то, что ее новый супруг будет биться, как лев, за возвращение ей утерянных владений.
Я не растеряла еще тогда своей девичьей наивности, потому что спросила:
— Что же, выходит, этот брак исключительно по расчету и ни о какой любви нет речи?
На что более умудренная в жизненных делах Агнесса сказала:
— Разве не таково большинство браков на свете?
Я вспомнила обстоятельства собственного замужества и в некотором смущении опустила голову.
— Вы правы, — призналась я. — Мой брак начинался так же. Правда, не по моей вине. Но совершенно неожиданно он стал по-настоящему счастливым для меня.
— И для короля Генриха тоже, миледи, — сказала Агнесса.
— Да, мы были счастливы. Это святая правда… Когда находились вместе…
Снова слезы навернулись мне на глаза, и мои добрые собеседницы поспешили заговорить о другом.
Мы долго болтали о разных пустяках, и мне стало гораздо лучше, я почувствовала благодарность к моим все понимающим наперсницам.
Прошло не больше недели после моего возвращения в Англию, когда ко мне прибыли посланцы из Франции. Я сразу поняла, что вести, принесенные ими, снова не обрадуют, и с тревогой ожидала начала разговора.
После некоторого колебания, после того, как я попросила их сообщить о цели своего прихода, один из них заговорил.
— Мадам, речь идет о вашем отце.
— Об отце? Что с ним?
На протяжении всей моей жизни с ним связывалось столько одинаково тревожных минут, месяцев и лет, что я не сразу догадалась, о чем еще могут сообщить эти люди.
— Он умер, мадам, — услыхала я.
Я молчала. Перед глазами возник мой бедный отец, как рыдал он при нашей последней встрече. А впервые я увидела его, когда он пришел к нам в комнату для занятий. Я отчетливо видела его широко открытые безумные глаза, слышала крики о том, что он стеклянный и сейчас разлетится на мелкие осколки… А сколько раз он требовал убить его. Голоса посланцев куда-то отдалились от меня. Я видела только, как шевелились их губы. Наконец их голоса прорвались сквозь боль.
— Парижане глубоко скорбят о нем…
Я кивала, не будучи в состоянии сказать ни слова: у меня перехватило дыхание.
— Сейчас он обрел покой, мадам… — услышала я. — Покой, о котором так мечтал при жизни.
— Значит… — ко мне вернулся и голос, — значит, он умер все-таки в Париже?
— Да, ваше величество. Видели бы вы, как люди встречали его на улицах! Это согревало ему сердце. Ведь его всегда любили, даже когда… когда он не мог быть среди них. Когда находился за закрытыми дверями.
Жалость и любовь, подумала я, обычно ходят рука об руку.