Тайный брак

Генрих сказал смотрителю и его жене, что я останусь в замке для отдыха, так как нахожусь «с прибылью», и он надеется, я ни в чем не буду нуждаться.

Мне нравилось, как умел он разговаривать с людьми — без всякого высокомерия, столь свойственного тем, кто много ниже его, — и по титулу, и по рождению.

Этот замок вызвал у меня гнетущее чувство. Я представляла скорбное лицо Изабеллы, последние дни ее супруга, слышала ее печальный голос. Ей так не хотелось верить в его смерть! И повинен в ней не кто иной, как отец моего Генриха… А теперь я тоже здесь, окруженная роскошью и почестями… Боже, как непредсказуема жизнь и как она непроста!.. Я не могла отрешиться от горьких мыслей.

Лежа в отведенной мне комнате, в полутьме, я, казалось, слышала сдавленные вопли о помощи тех, кто подвергался мучениям и умирал в этой мрачной крепости. В их числе и тот, кого так любила моя сестра. Мне хотелось встать и бежать отсюда куда глаза глядят… Но я лежала и старалась думать о будущем ребенке, о моей любви к Генриху, о том, что сестры уже нет в живых, а короля Ричарда если и убили здесь, то минуло с тех пор уже более двадцати лет. Как летит время!..

Я гнала от себя печальные мысли, Генрих мне наказывал: думай только о ребенке. Значит, Кейт, поменьше волнуйся и гони прочь горестные размышления.

Увы, куда легче сказать, чем выполнить. Но я старалась, видит Бог, старалась. Однако мысли мои крутились вокруг Ричарда и Изабеллы.

На второй день моего пребывания в замке я узнала, что здесь содержится герцог Шарль Орлеанский, получивший свой титул после того, как его отца убили наемники герцога Бургундского. Тот самый юный Шарль, что стал вторым мужем моей сестры Изабеллы. Нет, он здесь не гость, а узник. Я знала, что герцог попал в плен еще во время битвы при Азенкуре. Почему Генрих не посчитал нужным сказать мне об этом? Разве я лишена права знать о судьбе моих близких?..

И какое ужасное совпадение! Мороз пробежал у меня по коже. Оба мужа Изабеллы в разное время томились именно в этом замке. Один из них убит, а второй… В каком положении второй? Почему его не отпускают? Почему моя мать не просит об этом моего мужа? Неужели ей безразлична судьба своего родственника, сына ее деверя и долголетнего любовника?

Мне стало страшно. Казалось, я слышала их шаги — Ричарда, тайно убитого много лет назад, и молодого… уже не такого молодого Шарля, пребывавшего в заточении почти пять лет. Я слышала голоса… Голос Изабеллы говорил мне: «Я так и не знаю, как погиб Ричард… что они сделали с ним… Но я хочу знать…» И еще признавался этот голос: «Катрин, скажу откровенно, я счастлива сейчас с Шарлем. Он принес мне покой. Только бы не повторилась трагедия, которую я пережила!.. Только бы родился у меня здоровый ребенок…»

Днем меня не оставляла моя Гиймот, а также Маргарет Кларенс. Но одинокие ночи превратились в кошмар. Я беседовала с умершей сестрой, с уехавшим Генрихом, с самой собой. Часто вспоминала почему-то Джона Олдкасла, давнего друга Генриха, о ком он мне недавно рассказал… кого велел подвесить над костром. Старого друга, с которым вместе гуляли, грешили и, наверное, тоже, так или иначе, нарушали закон… Но одного из них сожгли, а другой…

Я спрашивала себя — в десятый, в сотый раз: открылся ли для меня Генрих? Каков он на самом деле? Да, он любит меня, я это ощущаю. Я ношу в себе его ребенка. Судя по всему, он хороший король. Удачливый воин. Но какой он человек? Без короны, без оружия… Какой?.. Этого я до конца не знала… Впрочем, можно ли вообще узнать другого человека до конца? А самого себя?.. Я часто не могла понять, кто я и что ношу в душе. Меня раздирают противоречивые чувства.

Тягостные дни, вернее, ночи, в замке Понтифракт стали для меня местом серьезных размышлений, временем взросления, попыток более глубокого познания и осмысления того, что происходило и происходит вокруг.

Мне нравилось бродить по замку, беседовать с людьми — с прислугой и воинами. Все они были почтительны и дружелюбны. Впрочем, какими еще они могли быть с супругой их обожаемого короля?.. Но всеми ли? Я подумала о тех людях на Севере, усмирять которых отправился сейчас Генрих. Усмирить и заставить платить еще большие поборы для новых военных походов…

Как-то я разговорилась с одним немолодым солдатом из охраны замка. Его печальные глаза подтолкнули меня к нему. Я спросила, давно ли он служит здесь.

— Э, миледи, — ответил он, — я и родился тут. А до меня служил мой отец. У нас это дело семейное.

— Значит, вы… — вырвалось у меня, — вы находились в замке, когда король Ричард…

Он настороженно взглянул на меня, однако кивнул утвердительно.

— Давненько это случилось, — сказал он. — Я тогда совсем мальчиком был.

— Вы не покажете мне комнаты, где находился король Ричард? — попросила я.

Он колебался, и я поторопилась прибавить:

— Моя сестра была его женой. — И уже более повелительным тоном: — Я хочу увидеть эти комнаты.

— Хорошо, миледи… — сказал он и, немного помолчав, договорил: — Вашу сестру звали у нас «наша маленькая королева». Я слышал, она очень красивая девочка.

— Да, была. Она умерла несколько лет назад.

Солдат перекрестился и пробормотал:

— Бог спаси ее душу.

— Так вы мне покажете его покои? — снова спросила я.

— Вообще-то туда не очень ходят…

— Но я должна, я хочу!

Наверняка это не разрешалось, но перед ним стояла его королева, и старый воин не осмелился ослушаться.

Мы двинулись по длинным гулким переходам и вошли наконец в маленькую мрачную комнату. Я содрогнулась.

— Значит, здесь он жил и… умер, — произнесла я чуть слышно.

— Я был молод, миледи, — повторил он. — В замке про это почти не говорят. Но кое-что довелось мне услышать… Видите эту колонну? От потолка до пола. А на ней… вот, вот они… рубцы? Я слышал, будто это следы от топоров тех, кто убивал… А он пытался бороться с ними… Но сам я ничего не знаю.

— Вы верите этим разговорам? — спросила я.

Он явно не хотел отвечать. Ведь я жена того, чей отец отдал приказ об убийстве своего короля — с тем, чтобы самому завладеть его троном.

— Другие говорят, — промолвил он наконец уклончиво, — что король сам уморил себя голодом… Или его уморили… Кто знает?.. Еще я слышал, он сбежал из этого замка.

— Сбежал? — воскликнула я.

— Да, и добрался до Шотландии, где его славно приняли. Там он и живет, может, до сей поры.

— А сами вы верите? — спросила я.

— Нет, миледи… Потому что он умер вот в этой комнате, где мы с вами стоим.

— Его убили?

— Да, топорами. Или уморили голодом… Настоящее убийство, это уж точно, если правду говорить…

Старый честный вояка не выдержал и открыл душу. Я почувствовала к нему благодарность.

Мы молча постояли. Потом я сказала:

— Здесь сам воздух насыщен убийством. Не так ли?

Я пожалела, что произнесла эту несколько витиеватую фразу, но мой собеседник сразу откликнулся.

— Это так, миледи, — сказал он.

Еще одно запомнившееся мне событие произошло в замке Понтифракт: я все-таки повидалась с Шарлем, герцогом Орлеанским, за кем так недолго была замужем моя бедная сестра Изабелла.

Стражи замка не сразу выполнили мое желание, но я настаивала, и они уступили, понимая, что королеве не отказывают. Тем более запрета на мое свидание с Шарлем никто не накладывал, и сам король Генрих, уезжая отсюда, ни о чем таком их не предупреждал.

Меня провели в покои к Шарлю, и я увидела его — второе печальное напоминание о моей сестре.

Шарль Орлеанский выглядел намного старше, чем в нашу последнюю встречу. Но, в общем, плен не стал для него таким уж страшным, унизительным или изнуряющим, как для многих других — ведь по духу он не воин, а поэт и всегда предпочитал, как я полагала, уединение, пускай даже не вполне добровольное, блеску и роскоши придворной жизни или бряцанию оружия на поле битвы.

Содержали его соответственно рангу, и он ни в чем не знал лишений, кроме личной свободы, которая ограничивалась пределами замка. За его стены ему разрешалось выезжать лишь в сопровождении стражи.