Страница 20 из 83
Губы у него дрожали, глаза затуманила беспредельная грусть.
Я испугалась — мы все постоянно боялись этого, — что близится новый приступ безумия.
Многие считали, что Луи де Босредон получил по заслугам.
Его подвергли допросу «с применением силы». Говорили, что он не выдержал боли и признал все обвинения. Приговорили его к позорной смерти: зашив в мешок, на котором было написано: «Пусть свершится суд короля», опустили на дно реки. «Так и надо этому наглецу», — злорадствовали люди…
Особенно радовались приверженцы арманьяков: это ведь косвенный удар по королеве, в это время она держала сторону бургундцев. Прямым же ударом для тех явилась ее ссылка в Тур.
Однако мать моя была не из тех, кто легко смиряется с поражением и принимает как должное удары судьбы. Мастерица интриг, она, надо признать, оказалась смелой женщиной.
И месяца не пробыв в Туре, она каким-то образом связалась с герцогом Бургундским и пожаловалась тому на козни арманьяков, из-за которых очутилась в заточении. Для герцога ее послание стало лишним поводом преподнести своим врагам арманьякам очередную пакость.
Вот что он сделал.
Королеве в сопровождении стражи позволили ненадолго покинуть свое заточение, чтобы присутствовать на мессе в монастыре Мармотье, находившемся за городскими стенами.
Во время литургии в церковь монастыря вошло около пятидесяти вооруженных воинов во главе с капитаном. Увидев, что это сторонники герцога Бургундского, стражники королевы предложили ей уйти с ними. Она же обратилась к капитану с вопросом:
— А где же герцог?
— На пути сюда, мадам, — отвечал тот.
— Арестуйте этих людей, — приказала она, указывая на свою охрану.
Ее приказ был тотчас же выполнен, а вскоре прибыл и сам герцог.
Он почтительно поцеловал руку королевы, словно между ними никогда не существовало вражды.
— Дорогой кузен, — сказала она ему, — вы лучший мой друг в этом королевстве, вы освободили меня из заточения. Я не забуду этого. Знаю, вашей целью всегда оставалось благополучие страны и ее короля. Да благословит вас Господь за вашу преданность.
Герцог преклонил перед ней колени, и вскоре отряд направился в сторону Шартра.
Моя мать оказалась на свободе. Она точно рассчитала момент, ибо в те дни отец снова находился в состоянии безумия и его в бессчетный раз перевезли в «Отель де Сен-Поль» на попечение преданной и нежной Одетты.
Прибыв в Шартр, мать разослала по всем большим городам страны сообщения, в которых говорилось, что, в связи с болезнью короля и временным удалением его от дел, правление страной будет осуществляться ею из Шартра вместе с ее благородным кузеном герцогом Бургундским, который поможет советом и делом, пока ее властелин король не поправится настолько, чтобы снова стать во главе государства.
Итак, мать и герцог Бургундский как бы повелевали страной из Шартра, в то время как партия арманьяков держала под своим контролем короля и дофина Шарля и тоже вроде как управляла из Парижа.
Другими словами, несчастная Франция стала жертвой враждующих групп, ее продолжали раздирать противоречия, становясь все более убийственными для страны.
А тем временем английский король Генрих V вернулся во Францию и подверг осаде город Руан, расположенный примерно на полпути от берега моря к Парижу.
Немногим жителям осажденного города удалось бежать оттуда и добраться до столицы. Они рассказывали страшные вещи.
Большинство руанцев решило защищать свой город, надеясь, что вскоре к ним придут на помощь. Несчастные легковерные мужчины и женщины. На что они надеялись? На кого? Тем не менее они укрепили городские стены, произвели первоочередные земляные работы, а всех, кто не мог держать в руках оружие, был стар или болен, принудили оставить город.
Свыше тысячи беспомощных беженцев побрели по дорогам в глубь страны. Беременные женщины рожали детей прямо в пути, и те чаще всего умирали некрещеными.
О, как жестока война! Как я ненавидела, узнавая о все новых несчастьях моего народа, тех, кто пришел к нам с оружием!
Жители осажденного Руана испытывали всевозможные тяготы и больше всего страдали от голода. Приходилось поедать кошек, собак, даже крыс…
Но тем не менее они проявили чудеса смелости, терпения и преданности своей стране. Если бы те, кто по рождению просто поставлен над ними, обладали подобными качествами, Франция не оказалась бы в таком униженном положении. Так я думала временами…
Когда падение города стало неизбежным, его жители заявили, что будут биться до последнего человека, но не сдадутся. Они решили выйти за стены Руана и там принять бой, а город сжечь.
Их решительность заслуживала всяческого уважения, а король Генрих ценил смелых людей, даже если это враги. Он дал знать, что сохранит им жизнь, если они прекратят сопротивление. Таким образом соглашение было достигнуто.
Впоследствии Генрих говорил, что час, когда он вступил со своим войском в Руан, стал самым значительным моментом в его жизни. Ведь этот город горячо полюбил его великий предок, король Ричард Львиное Сердце, здесь же английский король — Иоанн Безземельный — отказался от права английской короны на земли Франции.
Сопротивление французов английскому нашествию близилось к концу. Англичане победным маршем шли через Нормандию, и всюду города и крепости сдавались на милость победителей.
Франция готовилась принять условия триумфаторов.
Моя мать вернулась в Париж. Она вела себя как ни в чем не бывало, словно никогда не вредила отцу и не была отправлена им в заточение. Ее бесстыдство поражало. Отца же, что для нее оказалось очень кстати, охватил очередной приступ уныния. Правда, лекари считали это состояние немногим лучше, чем возбуждение. Так или иначе, он снова находился в «Отеле де Сен-Поль» на попечении Одетты, которая приносила ему утешения и пользы больше любого врача.
Поскольку мне отводилась немаловажная роль в предстоящих переговорах с Англией, мать почти не отпускала меня от себя. Мне предоставили комнаты поближе к ее покоям и дали в услужение несколько женщин, одной из которых, к моей великой радости, оказалась моя старая знакомая Гиймот.
Мы обе несказанно обрадовались встрече. Добрая девушка немного изменилась — стала несколько полнее, однако щеки пылали все тем же ярким румянцем, а в приветливом лице я видела ту же преданность и знала, что на кого на кого, а на Гиймот я по-прежнему всегда могу положиться.
— Я часто вспоминала вас, принцесса, — сказала она мне. — Так хотелось знать, как вам живется.
— В монастыре я чувствовала себя намного лучше, чем здесь, — ответила я, и она с пониманием кивнула. — Мне тоже не хватало тебя, Гиймот. И моим сестрам.
— Мишель сейчас замужняя женщина, — сказала она. — Наверное, очень изменилась.
— Все мы меняемся, — вздохнула я.
— А мальчики… — Она запнулась, глаза у нее наполнились слезами. — Бедные Жан и Луи… Зато маленький Шарль, он теперь такой важный. Надеюсь, уж с ним-то все будет хорошо.
Она испуганно замолчала.
— Гиймот, — сказала я, — мы снова вместе. Я не хочу с тобой больше расставаться.
Она пожала плечами.
— Разве это в вашей власти? Даже вы…
— Я сделаю для этого все, что в моих силах.
— Дай-то Бог… Говорят, принцесса, вам предстоит такой брак, что вы уедете за море?
— Если это произойдет, Гиймот, — произнесла я решительно — то у меня появится власть и мое слово будет что-то значить. Во всяком случае, я сама буду выбирать тех, кто станет служить мне.
Она печально улыбнулась.
— Так и стоит перед глазами тот день, когда всех вас отняли у меня. Много дней подряд я все плакала, пока не осталось слез. Особенно я скучала по вас, по моей Катрин.
— Не горюй теперь, Гиймот. Мы опять вместе.
— Мадемуазель Одетта была ко мне так добра все время, — сказала она. — Благодаря ей сейчас я с вами, в этом дворце.