Поцелуй Фемиды

— Так от кого ховаемся? — спросил Виктор. — Никак и к тебе тоже рэкет пожаловал?

— Хуже. Есть такие люди, которым невозможно объяснить, что свет в окне, это еще не повод.

заглянуть на огонек. — Он сделал «женское лицо» и сказал фальцетом: — Я тут шла, гляжу — окно светится, вот и решила заглянуть…

— Надеюсь, к нам это не относится, — спросил деликатный Федор.

— К вам? Нет, к вам не относится.

— Веселая вдова одолела? — Федор испытующе уставился на друга.

— Не суть… — Ватсон отвел глаза и принялся шарить за креслом. — Где-то у меня тут зонтик был.

— На. фига зонтик? От вдовы отбиваться? — спросил Витек и закурил.

— Попугаям показывать. Я этот зонт специально здесь держу: как только чертовы гарпии разорутся, стучу по клетке. Они этого жутко не любят. Теперь даже и стучать не надо, достаточно показать — и все, молчат, как сдохли. Условный рефлекс в действии.

Хозяин замечательного кабинета отыскал зонтик, показал его птицам, и те действительно разом вырубили звук и притворились спящими.

— Какие новости, братья? От Сани что-нибудь есть? — спросил Федор, пристраиваясь на банкетке, в то время как Виктор, игнорируя сидячие и лежачие места, обосновался прямо на полу — то есть, сел на ковер и подпер спиной стену.

Ватсон покачал головой: — Нет. Сегодня я опять заходил в прокуратуру, следователь талдычит на своем: свидания с подследственным запрещены категорически. Видел Лайзу — ее тоже держат в неведении. Говорят, будет необходимость, вызовут повесткой для очной ставки. Из комбината налоговая проверка не вылезает.

— И что Лайза? Она же может включить свои связи.

— Лайза держится нормально. Говорит, что ничего криминального накопать невозможно. Ну, чтобы на срок потянуло. Никаких серьезных нарушений нет — так, все по мелочи… Но налоговики все равно сидят, не уходят. Похоже, что заказ поступил однозначный — с живого не слезать.

— Слушай, Док, а что если мы ему мобильник в тюрьму передадим? Хоть узнаем что к чему, — Федор всем своим видом показывал готовность немедленно действовать. — С деньгами мобильник в тюрьме сейчас не проблема. Мои странники сказывали про своего кореша из блатных. Тот тоже под следствием сидел, и из своей камеры по мобильному телефону слушал, как дочка специально для него дома на пианино исполняет «Полонез» Огинского…

— В том и прикол, Федя, что речь не о блатных. Наш Саня Белов — это не вор-рецидивист, не маньяк какой-нибудь банальный, передушивший полгорода голыми руками. Мы с Витьком пытались, но… Саню, похоже, пасут по-серьезному… Кому-то он опять дорогу перешел. Знать бы, кому…

— Знать бы кому в лоб настучать, давно бы настучал, — вставил Виктор и стряхнул. пепел в кадку с кофейным деревом.

— Либо кто-то из друзей-олигархов на комбинат нацелился, — продолжал Ватсон. — Либо совсем дело дрянь…

— Либо почему дрянь? — Федя привстал с банкетки.

—. Проснись, дурила. Ты хоть замечаешь, какие ветры в стране подули? Газеты читаешь? Телевизор смотришь?

— Нет, — честно признался Федор. — Газет не читаю. И к «ящику» ты мое отношение знаешь: это все от лукавого. Ничего там не могут сказать такого, что я и так не знаю. Это все сменные декорации, а суть жизни не меняется! Главное, жить по совести, чтобы людям в глаза не стыдно было смотреть…

— Ну, завел свою песню… — Витек оторвал кофейный листочек и принялся яростно растирать его между пальцами. — Вот погоди, придут к тебе серые дядьки, декорации попортят, котлы с кашей опечатают. Вот тогда ты им в глазки и посмотришь!

— Уже пришли, — тихо сказал Федор.

— К тебе пришли? В ночлежку? — Ватсон застыл от удивления с сигаретой в пальцах.

— В странноприимный дом, — с достоинством поправил Федор, он не любил слова «ночлежка». — Сначала поискали алюминиевые ложки — видать, на предмет возможных махинаций с цветными металлами. Но у нас алюминиевых нет — вы же знаете, все столовые приборы из дерева, это принципиально. А вот с простынями вышел прокол, придется заплатить штраф.

— Неужто простыней недосчитались?

— Не в том дело. По числу-то сошлось, да вот штампы у нас на простынях только в одном углу стояли. А их, как выяснилось, надо штамповать по каждому из четырех углов, и пятый — по центру… Жаль денег на штрафы платить, я второй деревообрабатывающий станок собирался прикупить. Теперь не хватит на станок. Слушай, Док, у тебя тут коньячку не найдется? — Федя затосковал и заерзал на банкетке.

С тех самых пор, как подвижнику Федору Лукину удалось, создать Дом Нила Сорского и переключиться со своих проблем на чужие, с неуемным пьянством ему удалось покончить. Доктору Вонсовскому, с его недюжинной практикой и личным знакомством с проблемой наркозависимости этот случай представлялся уникальным. Чтобы вот так, без применения медикаментозных средств, без кодирования и, главное, без полного отказа, взять да и излечиться от алкоголизма? Это как-то не научно. Тем не менее, факт оставался фактом. Но сейчас ситуация требовала серьезного подхода: что делать, без бутылки не поймешь.

— Так как насчет коня? — продублировал вопрос друга Витек. — Неужто клиенты не подкидывают к дверям? Вон Федору какой-то аноним «домашний кинотеатр» подарил. А у тебя контингент побогаче будет.

— С подношениями я практически покончил, — заколебался Ватсон. — Мне эти бесконечные коньяки тоже не полезны. Зарабатываю не хило, захочу — сам себе куплю… Ну да чего не сделаешь для друзей.

На стол явилась бутылка с темной жидкостью и две рюмочки. Федор пригладил бороду, перекрестился и опрокинул в рот рюмочку… Но сразу глотать не стал, а задумчиво покатал напиток во рту.

— Чувствую черноплодную рябину, вишневый лист… Хороша наливочка. Домашняя? Кто автор?

— Неплохо давление понижает, — уклончиво сказал доктор. — Тут еще пирог где-то был с муксуном.

— Вдова?.. — не унимался Витек.

— Это неважно.

— Для друзей все важно.

— Отстань.

Что произошло у Ватсона с одной из пациенток — многократно упомянутой выше вдовой — история умалчивает. Известно только, что женщина явилась в новую клинику одной из первых и стала ярой поклонницей и пропагандисткой уникального метода московского доктора. Вполне научным фактом было также то печальное обстоятельство, что полное излечение от ее недуга, увы, невозможно. Главным образом потому, что и самого-то недуга по сути не было, было всего лишь естественное в ее возрасте недомогание, связанное с гормональной перестройкой организма. А вот имело ли место со стороны доктора нарушение врачебной этики, или не имело, этого друзья Ватсона доподлинно не знали, но интересовались живо.

— Нет, ну это не дело — пить компот! — Витек с возмущением отставил рюмку с наливкой. — Накапай хоть спирта вовнутрь, садист. Продезинфицировать душевные раны!

В этот момент в дверь позвонили. Друзья замерли. Звонок надрывался не меньше двух минут. Трезвон, наконец, стих. Но через минуту раздался удар камнем в стекло. Причем этот удар был гораздо менее деликатным, чем тот, который позволил себе Федя: стекло едва не разлетелось вдребезги.

— Вдова… — обреченно выдохнул Ватсон и крадучись двинулся на звук.

Однако тот, кто стоял в этот момент под окном, меньше всего походил на вдову. Это был недоброй памяти знакомец еще по старой, еще московской жизни.

— Что это с ним? — пальцы Федора отпустили занавесочку, из-за которой они с Ватсоном выглядывали во двор, и машинально сотворил крестное знамение. — Витек, глянь-ка, никак Кабан!

Квадратная, практически лишенная как талии, так и шеи фигура отчетливо просматривалась в лучах полной луны. На богатой пыжиковой шапке и вороте дубленки серебрился снежок. Широкое лицо было обращено на окно спальни, однако можно, было бы поручиться, что Кабан не видит ни самого окна, ни троих друзей, которые исподтишка наблюдали за ним сквозь проем между шторами: глаза его были широко раскрыты, но… как бы лишены зрачков. Оставалось только предполагать, что зрачки странного визитера были закачены под лоб. В сочетании с загадочной улыбкой человека, познавшего нирвану, это смотрелось жутковато. И была еще одна очень странная деталь. Крепкие икры спортсмена, были обтянуты нежно-голубым трикотажем кальсон…