Колесница Афродиты

Она бросила нож на стол, повернулась к брату и крепко обнялаего.

– Энди, милый, ты просто гений! Три дня в неделю вНью-Йорке, ничего, кроме походов в музеи, прогулок в парке идневных спектаклей в среду… Ты просто прелесть! Как мне тебяблагодарить?

– Одолжи пятьдесят баксов на новое весло, – нахальнопопросил он, не желая упускать подвернувшийся случай. – Моёстарое почти сломалось, а ты ведь не хочешь, чтобы твой гениальныйбрат три недели болтался по Колорадо без весла, правда?

– Считай, что оно у тебя уже есть! – Джо ещё разчмокнула Энди в щеку и направилась к холодильнику. – Где-тотут должна быть бутылка вина, оставшаяся после Рождества… Энди,достань, пожалуйста, из бара «Эсмеральды» штопор. Мы должны этоотметить!

– Ты всё ещё работаешь? Уже шесть часов. Скука смертная,мне здесь совершенно нечем заняться.

Дэниел Куинн поднял голову от рукописи и воззрился поверх своихочков в черепаховой оправе на мальчика, сидевшего перед ним и унылоупиравшегося подбородком в коленки.

– Неужто тебе тут так плохо? – сочувственно покачал онголовой. – А где миссис Хеммингс?

– На кухне, – ответил Ричи Куинн и добавил: – Япытался объяснить ей, как можно перевести её рецепты в десятичнуюсистему, но ей это неинтересно.

– Не верю: это же безумно интересно! – не совсемискренне возразил его отец. – Готов поклясться, она ловилакаждое твоё слово.

– На самом деле она меня выгнала, – сознался Ричи;пятна гневного румянца заалели на его бледных щеках.

Дэниел задумчиво приподнял левую бровь, глядя на своего сына.Плечи Рики поникли, руки были засунуты глубоко в карманы, носкомноги, обутой в кеду, он вяло пинал завернувшуюся бахрому восточногоковра, морковно-рыжие волосы в беспорядке падали на глаза.

Для своих десяти лет Ричи был высоким и слишком худым. А такжеслишком печальным. Дэниел не мог припомнить, когда в последний разон видел улыбку на лице своего сына или слышал его по-настоящемувесёлый смех. Ричи Куинн для своего возраста был чересчур умён.Учителя предпочитали называть Ричи «одарённым», хотя иногда Дэниэлдумал, что незаурядный ум послан мальчику в наказание, и сердце егообливалось кровью при мысли о сыне.

Дэниел попытался продолжить разговор на шутливой ноте.

– Поймала тебя по локоть в вазе с печеньем? –предположил он, снимая очки и кладя их поверх рукописи. –Именно поэтому я всегда вылетал из кухни моей бабушки.

Ричи поднял голову, на бледном личике городского ребёнкаотчётливо проступали веснушки. Его голос был усталым, как будто емуприходилось делать над собой усилие, чтобы ответить:

– Миссис Хеммингс не печёт домашнего печенья, папа. Онапокупает его в супермаркете. Овсяное печенье. И ещё такие странныештучки, которые она называет «витаминные батончики». Ты можешь себепредставить, сколько в них всякой химии и консервантов? Я к ним непритронусь. Кроме того, – тихо добавил он, – я хочушоколадку.

– А кто не хочет? Но овсяное печенье более полезно, –начал Дэниел, отодвигая рукопись в сторону – это была не самаямногообещающая работа – и вставая. Он не упомянул «витаминныебатончики», потому что никогда ни одного не пробовал, да и несобирался, независимо от того, хороши они были бы или плохи длянего самого. – К тому же уже пора обедать, и ты перебьёшь себеаппетит.

– Так или иначе, я есть не хочу. Просто скучно. Ненавижуэто место! – Ричи засунул руки ещё глубже в карманы;наконец-то его слова прозвучали по-детски. – Здесь нечегоделать. Не понимаю, почему нам надо было переезжать из Нью-Йорка вэто болото. Я скучаю без Фредди.

Дэниел подошёл к рядом стоявшему столу, поднял крышку ведёркадля льда и обнаружил, что миссис Хеммингс снова забыла егонаполнить. С лёгким вздохом он вернул крышку на место. Он вовсе нехотел выпить – просто необходимо было занять руки, делать что-то,чтобы сын не увидел растерянного выражения на его лице.

Отчасти ему это удалось.

– Фредди? Никак не можешь забыть Фредди! – взорвалсяон, выходя из себя. – Фредди всего лишь швейцар в нашем старомдоме, Рич, будем называть вещи своими именами, а я хочу, чтобы тызавёл себе новых друзей, твоего возраста.

– Фредди мой лучший друг! – заявил Ричи.

– Фредди таскал тебя по нелегальным букмекерским конторам инаучил, как ставить на лошадей, – устало заметил его отец, таккак этот спор возникал не в первый раз. – Я пытаюсь выраститьсына, а не завсегдатая ипподромов. Здесь в округе много детей, ячасто вижу, как они катаются на велосипедах. Ты просто не пробовалс ними знакомиться, Рич.

– Ох, ну конечно! Давай, начинай сначала. Да ты простозавидуешь тому, что я выиграл двести долларов на той комбинации сАква-дактом! И нечестно, что ты заставил меня их все положить вбанк! – выпалил Ричи, с размаху плюхнувшись в кресло, скоторого поднялся его отец, и вытянув длинные ноги. – Крометого, я не хочу пробовать. Почему ты не можешь этого понять, пап? Япросто хочу обратно в Нью-Йорк, хочу уехать из этогопровинциального городишка, где все дети зануды. Всё, что ихинтересует, – это катание на велосипедах, футбол ибейсбол!

Сам того, не подозревая, Ричи только что перечислил составляющиесчастливого детства своего отца, с которым тот расстался слишкомрано. Дэниел повернулся взглянуть на сына, на ту самую причину, чтопобудила его продать первоклассную квартиру в привилегированномрайоне на Парк-Авеню и переехать в Пенсильванию, причину,заставлявшую его терпеть утомительные поездки в город трижды внеделю. Неужели он ожидал благодарности? Ребёнок был вотчаянии!

– Тебе одиноко, Ричи, и мне очень жаль, – начал он, вкоторый раз повторяя мало, что значащие слова. – Но прошёлвсего лишь месяц. Подожди немного. Может быть, осенью, когда тыпойдёшь в школу…

Ричи прервал его едва ли не на полуслове:

– В школу?! Я не собираюсь сидеть здесь до началазанятий! – горячо заявил он. – Я хочу вернуться вНью-Йорк, нравится тебе это или нет! И ты знаешь, что я могу этосделать! – Он повернулся и побежал к лестнице в холле.

– Рич! Ричард Куинн, немедленно вернись! Ричи, ты меняслышишь? О, чёрт возьми, – чертыхнулся Дэниел, видя, как сынподнимается по широким ступенькам на второй этаж. – Чтопользы?…

Он снова уселся в кресло, водрузил на нос очки и открылрукопись, но сосредоточиться на чтении уже не мог. А он-то думал,что переезд – лучший способ вытащить Ричи из города на свежийвоздух, подарить ему нормальное детство. Не сработало.

– Это и есть проблема века, – громко сказал он, опятьзакрывая рукопись. «Лэнгли Букс» опубликовало, должно быть, сполдюжины пособий для матерей-одиночек, но Дэниел не мог вспомнитьни одного, обращённого к отцам, воспитывающим детей безматери. – Поговорим о последних бестселлерах, –пробормотал он. – Я и сам сгожусь на роль главного героя.

– Что вы сказали, мистер Куинн? – (Дэниел бросилвзгляд на миссис Хеммингс, входившую в комнату и вытиравшую руки опередник.) – Я пришла наполнить ведёрко для льда, если вдруг вамзахочется выпить; не то чтобы я поощряла тягу к спиртному, выпонимаете. Мой дорогой Герберт, покойный муж, напился и умердвенадцать лет назад. Это довольно поучительно, вы не находите?

Дэниел не стал утруждать себя ответом, поскольку давно понял,что, несмотря на то, что миссис Хеммингс задавала множествовопросов, её никогда не интересовали ответы на них. К тому же, знаястранную логику своей домоправительницы, он решил, что её «дорогойГерберт» попал под колёса грузовика с пивом. Вместо этого онспросил:

– Ричи беспокоит вас, миссис Хеммингс? Выражение лицадомоправительницы тут же изменилось, она скорбно покачалаголовой.

– Несчастный мальчик. Вы понимаете, что я имею в виду?…

– Да, миссис Хеммингс, – со вздохом ответил Дэниел,зная, что Ричи огорчён не только и не столько переездом вПенсильванию. Многое было также связано с его дедушкой, УилбуромЛэнгли. – Я отлично понимаю, что вы имеете в виду.

Джо уверенно шагала по булыжной мостовой вдоль МемориалаГамильтона, сверкавшего плексигласовой крышей, – черноволосыйсгусток энергии, надёжно заключённый в стройную фигурку. Продолжаямурлыкать себе под нос мелодию популярной песенки, она подошла кПамятнику солдатам и морякам, стоявшему прямо посередине улицы.