Страница 11 из 12
Чем больше Мурка интересовалась архитектурой, тем больше яохлаждала свою месть. Только этого мне еще и не хватало — чтобы моядочь скакала козленком на улицах Рима! Моя Мура — не дитя изнеблагополучной семьи, которое только и делает, что миритникудышных взрослых!
Потерплю до отъезда, а дома, прямо у подъезда, скажу, —спасибо, до свидания, или еще что-нибудь воспитательное устрою. Воттакой мой план. По-моему, неплохо.
Мы наконец-то сделали вид, что все в порядке, и поплелись вЗамок святого Ангела. Из этого замка когда-то сбежал БенвенутоЧеллини.
Его посадили туда за хищение средств из казны, а он взял да исбежал.
Андрей с Мурой скрылись за воротами замка около девяти, а яосталась ждать их на улице. Ровно в девять ворота замка закрылисьдля посетителей. А ведь нам завтра утром в аэропорт…
Мура с Андреем появились только около десяти в сопровождениислужителя. Служитель был мрачен и словно чем-то недоволен. Мура сАндреем тоже были недовольны, что их нашли и выпроводили из замка,а они так хотели остаться подольше и проверить, смогли бы ониубежать оттуда, как Бенвенуто Челлини.
Утром я была, согласно своему плану, спокойна и холодна, каксвекольник. Сорвалась только раз — когда Андрей напомнил Муре, чтоей пора во внутренний дворик с учебником физики. Сказала, чтофизика — не главный предмет.
Дети не догадываются, что у родителей есть сексуальная жизнь, иМурка ничего не поняла и обрадовалась. А Андрей удивился ипомрачнел. Ха!
Мы немного опоздали к назначенному времени отъезда, и вся группауже сидела в холле на своих чемоданах. Зато наш спуск по лестницеотеля немного напоминал выход царей — как только мы появились налестнице, все вскочили и начали приветственно махать руками ичто-то выкрикивать.
Прощаясь в аэропорту, гид прошептала мне на ухо, что никогда ещене видела такого мужественного красавца, как Андрей, и надеетсябольше никогда его не увидеть. Считает, нам больше не стоитпутешествовать с группой — мы повсюду отстаем, особенно надежнотеряемся в местах большого скопления народа, и если бы она шаг зашагом не вела нас в таможне и в tax free, мы бы окончательнопропали за десять минут до отлета.
Вечером, во дворе, настал конец нашего романтическогопутешествия. Я отправила Мурку домой под предлогом физики, а самасобиралась исполнить свой долг преподавателя и учинитьВоспитательную Сцену. Цель сцены была такая: показать Андрею, что ягордое ранимое существо. И со мной так нельзя.
Я ориентировалась на пример одного полководца, который былзнаменит ужасными сценами. В непреодолимом гневе этот полководецтоптал ногами свой головной убор. Но он откуда-то заранее знал,когда будет гневаться, и в эти дни с утра приказывал подать себестарый головной убор, который ему было не жалко топтать ногами.
Вот и я тоже — все спланировала заранее, как полководец.
— Посмотри на меня внимательно, — сказала я голосомтрагической актрисы и вытерла сухие глаза. Сейчас он спросит: «Что стобой, что с тобой, что с тобой?»
Андрей вытащил мою сумку из машины и удивленно уставился наменя. Это обычная, нормальная реакция. Мужчины женского типареагируют на ссору эмоционально, иначе говоря, визжат еще громче, аАндрей относится к мужчинам мужского типа, которые совершеннобезоружны в ссоре. Эти мужчины не плачут и не визжат. Эти мужчинымолчат и боятся.
— Посмотри на меня внимательно.
— У тебя на щеке крем, — сказал Андрей.
— Это от пирожного, которое давали в самолете, —пояснила я. — Знаешь… я долго думала… после того, чтопроизошло, нам больше нельзя быть вместе.
Сейчас он испугается и спросит, почему нам нельзя бытьвместе.
А действительно, почему? Мне нужно было немного подпитать себятягостными воспоминаниями, и я принялась перечислять все своиобиды. Сказала, что он пропадает и не звонит по нескольку дней, а вРиме вообще все было ужасно.
Андрей молчал, и я неожиданно для себя заплакала по-настоящему,не вытирая слез и изредка поглядывая на него одним глазом.
Как настоящая большая актриса, я уже не вполне понимала, где моиистинные глубокие страдания, а где страдания по плану сцены.
Во мне как будто жили два человека: один страдал, а второйследил, хорошо ли я плачу. А третий человек (я ошиблась, всего былоне два, а три человека) исподтишка наблюдал, как Андрей реагируетна мои слезы.
— Вот поэтому мы и не можем больше быть вместе, —всхлипывая, закончила я. В этом месте сцены я планировала вот что:сначала невероятную холодность, как будто я выкладываю из ледяныхкубиков слово «вечность», затем тихую грусть, одну маленькую слезуи одну нежную беспомощную полуулыбку.
Андрей не произнес ни единого слова, сел в машину и печальноуставился в пространство, в общем, вел себя так, как будто мы с нимвсе заранее отрепетировали.
Все шло по плану. Ведь правильная сцена как танец: сначала людиотбегают друг от друга как можно дальше, а потом издалека со всехсил бросаются друг другу в объятия. Я испытывала гордость за него иза себя, как дрессировщик при виде новенького медведя, которыйнаконец научился управлять велосипедом.
Я собиралась кинуть ему пакет с шубой, отвернуться и сделатьпару мелких печальных шагов к подъезду. Тогда он бросится ко мне измашины и страстно со мной помирится.
Я кинула Андрею пакет с шубой, отвернулась, сделала несколькомелких шагов к подъезду, предвкушая примирение, и вдруг пошатнуласьот запущенной мне в спину шубы.
— Ой! Я… Ты… — вскрикнула я, метнувшись обратно кмашине и прилипнув к окну. — Ты меня любишь?!.
Вместо ответа Андрей завел машину и включил радио.
— Если ты уедешь… только попробуй уехать… если ты сейчасуедешь, я с тобой расстанусь навсегда…
Несмотря на то что я ужасно испугалась, разум не покинул меняокончательно, и я подумала, что мое последнее предупреждениевсе-таки приведет его в чувство.
Взвизгнули тормоза, Андрей промчался мимо… Чуть меня несбил.
…Андрей уехал, разные чужие люди, которые жили во мне, тожеудалились, и я осталась во дворе совершенно одна.
Поздно вечером раздался звонок в дверь. Я думала, это Андрей, ирадостно бросилась открывать, а это оказалась Ирка-хомяк.
— Неужели ты так по мне соскучилась? — смутившись отрадости, сказала она.
— Я…да.
— Я тоже тебя очень ждала. Много новостей. Мне необходимоподкорректировать галифе, — сказала Ирка, похлопав себя победрам. — Ну и остальное так, по мелочи. Нашла препарат,который разглаживает скорбную складку у губ и одновременносправляется с припухлостью нижнего века.
15 октября, четверг
— Погода плохая, — вяло протянула Ольга. — Судьбадемократии тоже внушает мне опасение.
— А что такое с демократией? — забеспокоилась я. Яполностью дистанцировалась от политики после того, как президентсказал, что теперь он будет все за меня делать: сам выбиратьгубернаторов и сам строить вертикаль своей власти, а я могу небеспокоиться и заниматься чистой наукой. Поэтому я ответилаподчеркнуто равнодушно:
— Гарант Конституции сам знает, что делает.
— Да вот, думаю, нет ли у нас случайно угрозы диктатуры? Тытолько представь — Интернет отключат, телефоны начнутпрослушивать, — пугала меня Ольга. — Ну как, боишься?
— Надо подумать…
Вообще-то я много чего боюсь… Особенно я боюсь мышей, летучих ипешеходных, а еще мне страшно проходить мимо Большого дома. Я боюсьчекистов в кино, таких, с пронизывающим взглядом… А вот диктатурыкак раз не боюсь…
— Хочешь, я тебе анекдот про Путина расскажу? — гордопроговорила я и задумалась: а что, если телефоны ужепрослушиваются? Не-ет, я не борец. У меня на руках Мура, ЛевЕвгеньич, Савва Игнатьич. — Знаешь, Ольга, лучше я тебе проЧапаева расскажу или про глисту и булочку. А про Путина я не знаюанекдотов. Ни од-но-го.