Страница 119 из 178
- Бл…!
Он не выдержал. Вскочил на ноги, прервав ее. С силой провел полбу, по волосам. Отошел в другой угол кухни. Уперся кулаками встену, перенеся на них весь вес тела. И снова выругался.
А малышка от всего этого зажмурилась и словно вся сжалась насвоей табуретке.
Вячеслав и сам закрыл глаза на минуту, пытаясь собрать, как-тооблечь в слова разлетающиеся мысли.
Это из-за таких страхов она сама не своя в последнее время? Вотэто имел в виду поп, говоря, что Боров убивает, губит ее?
Но как же? Твою мать! Неужели Бусинка не видит? Не понимает, чтос ним делает? Не осознает, что Вячеслав не то, что «с рук ее естьготов», а с пола бы помои хлебал, если бы она те перед ним вылила.Что он надышаться на нее не может? Что отодвигает все и всех,только потому, что она просит его приехать раньше?
Вячеслав обернулся, уже открыв рот. Глянул на нее. И захлопнул.До него вдруг дошло, что неоткуда ей это понять. Что Бусинка его –еще совсем девчонка. И правда, ведь, ни хрена у нее опыта общения смужиками нет (и, слава Богу, конечно). И его она знает не двадцатьлет, как тот же Федот, который сразу сечет, что с другомпроисходит. А каких-то неполных два года. Да и то, реально, сильноли она к нему в первое время приглядывалась? Разве что, как кчеловеку, который не отвернулся, помог сироте.
- Бусинка…
Вячеслав оттолкнулся от гребаной стены и подошел к ней. Селпрямо на пол около табурета малышки и обхватив своими руками ееладони, крепко сжал пальцы.
- Девочка моя. Ты что? - Он наклонился и уперся головой в ееколени. – Ты…
И снова ругнулся.
Все эти мысли никак не желали выражаться словами. Вячеслав нето, что не привык о чем-то подобном говорить, даже не пробовалникогда. Да и не припекало раньше. Как о таком говорить? Какобъяснить то, что и сам не столько обдумывал, сколько просто принялоднажды, как новую, неизбежную, но свою реальность. Ихреальность.
- Блин, Бусинка моя. Ты что такое выдумываешь? Ты – моя. Ты -все, просто …
Проклиная в уме свое косноязычие и неспособность нормальновыразить то, что есть, Вячеслав попытался достать из карманаподарок для завтрашнего праздника. Сам точно не знал, чем тот можетпомочь. Но так ему было проще это все показать. Облечь вматериальную форму.
- Извини, - прошептала она совсем без выражения. – Мне,наверное, не стоило об этом говорить. Я… Просто… Только не сердись,Вячек! – Теперь она схватила его руку, реально испугавшись, что егорасстроила, похоже. – Я попытаюсь разобраться и понять. Просто…-Малышка ни с того, ни с сего снова зажмурилась и глубоко вдохнула.-Я люблю тебя, Вячек. Очень. Господи! Больше всего и всех, наверно!И так боюсь говорить об этом. Боюсь разозлить, потому что тебе этосовсем не нужно, наверное. И не требовать чтобы, что-то говорю. Непытаюсь добиться. Я просто не могу это в себя держать. Я пыталась,но… И мне так страшно сказать… И не сказать – тоже страшно…
Она частила, запиналась, тараторя это все с закрытымиглазами.
А вокруг Вячеслава будто все замерло. Весь мир стал. Только онажила и двигалась. А он смотрел на свою малышку.
Смотрел, вглядывался до рези в глазах… Или в груди, потому как,похоже, забыл дышать.
Смотрел, и не до конца въезжал в то, что она говорила. Что онаделала. Себя отдавала ему целиком и безвозмездно, и правда, посути, все остальное махом отодвигая в сторону.
Смотрел, и завидовал. Ей, что может это все так легко, ясно ичетко выразить, хоть и младше его на жизнь, и никакого опыта. Исебе. Дико так завидовал. Из-за того, что она у него была.
Вячеслав даже сам не очень понял, когда поднялся на ноги и какее поднял, сняв с табурета, как усадил ее на стол перед собой.Кажется, он в тот момент вообще ничего кроме ее лица и зажмуренныхглаз не видел. А хотел бы в те заглянуть.
- Как же ты попала, Бусинка, - хрипло прошептал Вячеслав, сжавее плечи так, что сам испугался своей силы и жадности. – Сама ведьне понимаешь, как попала, - он прижался к ее виску губами, толькотеперь ощутив, насколько рванными и напряженными толчками дышит идышал все это время. – Я же теперь тебя ни за что, никогда неотпущу. – Добрался до сомкнутых век, не то целуя, не то просто давягубами, настолько его самого прошибло это все. – Ни за какие бабкиили посулы. Не упросишь.
А она вдруг открыла глаза и как-то облегченно улыбнулась, пустьнеуверенно и самым краешком губ, до которых он как раз собиралсядобраться, но все же:
- А если бы я промолчала – отпустил бы?
- Ни хрена, - мотнул Вячеслав головой, зарываясь лицом в ееволосы. – У тебя с первого дня ни одного шанса не было. Можешь и ненадеяться, - «успокоил» он ее.
И Агния действительно расслабилась. Он это почувствовал:
- Ты не сердишься? – все-таки робко уточнила она. – За то, что япризналась…
Он че, похож на придурка?
Не комментируя этот дурацкий вопрос, Вячеслав молча впился в еегубы. И не потому, что хотел сейчас секса от нее. Он просто пыталсявдолбить в себя понимание того, что она сказала. Словно стремилсясделать ее признание материальным. А малышку будто прорвало. Видноона и правда все это время копила в себе столько, что как голова нелопнула только от этих страхов и мыслей? И пусть поначалу еевопросы были прерывистыми и полными стеснения, пусть сам Вячеславбольше отвечал односложно и не очень внятно, все еще захваченныйтеми словами, которые и часы еще пульсировали у него в мозгу –Агнии это уже не мешало. Она и про таблетки, что ей гинекологвыписала, рассказала и его мнение пыталась выяснить. И вдругпризналась, что весь гардероб поменяла только потому, что бояласьнедостаточно сильно ему нравиться. Что все это – лишь бы емуребенком не казаться, когда вокруг все такие красивые. И онкрасивый…
Тут Вячеслав расхохотался, не специально, не планируя ее обидетьили смутить еще больше. Просто, ну серьезно, он че, себя в зеркаленикогда не видел? Или реально оценить не может?
А Агния не обиделась. Она возмутилась. И с этим возмущениемначала доказывать ему свою правоту.
- Бусинка моя, ты глазника, я вижу, не проходила сегодня, -обхватив ладонями ее щеки, Вячеслав большими пальцами рук надавилна ее губы, вынуждая Агнию умолкнуть. – Тебе точно нужны очки. Илинет, - тут же передумал Вячеслав, заменяя свои пальцы ртом. – Ходилучше так. Пусть так и будет.
Он оказался настолько выбит из колеи, настолько сбит идезориентирован ее простым и безоговорочным признанием, что не могникак это утрясти у себя внутри. И спустя три часа, кода они давноперебрались в спальню, и она даже заснула на середине очередноговопроса, вдруг принялся будить малышку, несильно растирая ее щекиладонью:
- Почему? – потребовал ответа Вячеслав, как только Агния слабоприщурилась.
Малышка моргнула, открыла глаза, уставилась на него непонимающимвзглядом. И снова опустила веки:
- Что «почему»? – едва шевеля губами, переспросила она.
- С какой стати ты в меня влюбилась? Я тебе, вообще, чуть башкуне прострелил, ты что, не помнишь? – кажется, он сам себянакручивал.
- Помню, - Бусинка улыбнулась. Немного подвинулась и потерласьщекой о его грудь. – У тебя сердце стучит, Вячек. И ты красивый,самый. И лучший. И, вообще…
Голос малышки вовсе затих, прекратив это перечисление крайненелепых и тупых причин, по которым его можно было бы полюбить.Собственно, Вячек потому и спрашивал, что не мог придумать этипричины. Он же четко знал, кем был. И что от нее хотел, и какиемысли на счет Агнии имел – помнил. Как окружал девочку, делал отсебя зависимой во всем, в каждой мысли или решении. Но потребностьи зависимость – это же еще не любовь? Или…
- И ты – мой, - вдруг заявила она, зевнув и еще поерзав щекой. –Совсем мой, - уточнила Бусинка, обхватив его руками и ногами.Непонятно, то ли уже во сне, то ли засыпая.
Вячеслав минуты две осмысливал это заявление глядя на нее. Апотом усмехнулся, намотал себе на пальцы волосы Агнии:
- Твой, Бусинка, - признал он, целуя ее в макушку, - со всемипотрохами.