Страница 8 из 28
-…ищ лейтенант! Пи…ц! Всем, кто ехал на первой броне – пи…ц!
Солдат своим дурным лицом и криком начал раздражать, Алексей рукой отодвинул его физиономию, соображая, куда подевался автомат, осмотрелся по сторонам, увидел других солдат сидящих и лежащих на земле, кто-то оставался без движения, некоторые едва шевелились, как сонные мухи.
Янычар опёрся руками о колесо, не отрывая от него спины, стал ползти вверх, отталкиваясь от пыльной земли непослушными ногами, съезжающими обратно. В глазах сразу всё поплыло, но он упорно полз выше, стараясь обрести вертикальное положение. Где-то на задворках сознания сидела очень важная мысль. В гудящей болью голове мысль никак не сформировывалась, но что-то о засаде, которой нет, иначе бы им всем точно пришёл пи…ц. Опираясь левой рукой о броню, он попытался сплюнуть кислый привкус, но вязкая слюна так и не оторвалась от губ. Алексей тыльной стороной руки вытер губы, ощутив солёный вкус кожи. Ясность сознания и зрения постепенно возвращалась, только в ушах начало звенеть сквозь пробки.
Место подрыва первого БТРа представляло собой глубокую дымящуюся воронку где-то с метр глубиной и метров пять шириной, заканчивающуюся обрывом, куда улетел бронетранспортёр. Всё вокруг усыпало вывороченными камнями размером с хороший кулак, комьями земли. Янычар вместе с другими держащимися на ногах стал осматривать тела. Никто из ехавших на первой броне не выжил. Опознать раздавленных кувыркающейся машиной было непросто, особенно двоих, перемолотых друг с дружкой так, что отделить одни части тела одного человека от других смогли бы только санитары в морге.
– Так… Это чьё? Ладно, в эту кучу… А это? В эту кучу… Нет, правая нога там уже есть, вон торчит… Значит, это сюда… Кишки… Тут вообще хрен разберёшь, пополам поделить и всё…
Янычар как во сне смотрел за деловитой занятостью подчинённого, чувствуя, как к горлу подступает волна тошноты.
Кишки рядовой действительно разделил пополам, обмотав ими две горки перемолотых костей, рваной униформы, пропитанной кровью и измазанной пылью и землёй. Обмотал, как на новогоднюю ёлку гирлянды развесил. Со стороны полюбовался своей работой. Что-то увидел в земле, нагнулся и поднял странным образом уцелевшее глазное яблоко, которое аккуратно положил на одну из куч.
Самое ужасное было в том, что Смирнов ничуть не рисовался, не играл на публику, он был абсолютно естественен.
– И кто из них кто? – спросил кто-то из солдат.
– А тех троих раздавленных опознали? – поинтересовался Гундос.
– Ага. Черепок, Фома, и Циркач.
– Тогда эта куча пусть будет Дизель, а вот эта – Муха.
– У Мухи глаза серые были, – прокомментировал тот же солдат, а этот глаз – чёрный.
– У Дизеля чёрные глаза были, – подтвердили из небольшой собравшейся вокруг толпы из уцелевших.
– Хотя, можно было не перекладывать, – пробубнил он. – Какая разница, всё равно ни хера не понять.
Тут Янычар не выдержал. Его скрутило пополам в рвотном спазме. Он рухнул на колени, извергая из себя скудный солдатский паёк. Спазмы подкатывали один за другим, на глазах проступили слёзы. В желудке уже ничего не осталось, пошла желчь. В конце концов, лейтенант, тяжело дыша, обмяк, вытирая ладонями глаза.
– Смирнов, – просипел он. – Найди там, в 'бэтэре' тряпьё какое, заверни всё, сложи внутрь.
– Чё я-то? – недовольно пробубнил рядовой. – Я вон, разложил уже…
– Выполняй.
– Есть… – обиженно отозвался солдат, уходя ко второй машине.
– Чуть что, так Смирнов…
Капитан стряхнул с себя наваждение, всё же подумав, что маслина сверху башенки из плова, сооружённая Негативом, – чёрная, как и тот глаз.
Старший лейтенант Юрий Шахов – Бек, и лейтенант Виктор Седых – Негатив, как ни странно, вспоминали об одном и том же: как ещё курсантами Новосибирского высшего военного командного училища, обучавшиеся на факультете специальной разведки, будущие спецназовцы-разведчики, сорвались в самоход, самоволку, иначе говоря. Причиной столь серьёзного дисциплинарного проступка послужили две девчонки, с которыми они познакомились на дискотеке. В этом совхозе курсанты отбывали трудовую повинность, обеспечивая училище стратегически необходимыми запасами картошки на зиму. Поблизости работали студенты из госуниверситета, среди них преобладали девушки. Жили все там же, в совхозе, в разных зданиях, естественно. Понятное дело, все курсанты рвались к женскому полу, но командиры пресекали подобные попытки, чем ввергали будущих спецов разведки в уныние. А самое ужасное – никого из них не отпускали на местные дискотеки. Это было просто возмутительно, если учесть, что в самом совхозе, да в окрестных деревнях парней – раз, два и обчёлся. К тому же нормальных из этой славной когорты, приезжавшей по вечерам к временному общежитию студентов на мотоциклах, тракторах, а то и вовсе в кузове самосвала, практически не числилось: все, как один – пьяные, выставляющие напоказ свою удаль и 'деревенское происхождение'. Парни из студенческой среды оказались какими-то инфантильными, держащиеся особняком, не стремящиеся к охмурению слабого пола, ботаники, одним словом. Поэтому девчонки на дискотеках откровенно скучали. И вдруг случилось чудо – курсантов отпустили. Они под командованием лейтенанта строем пришли в местный клуб, а уж там им позволили быть самими собой – обычными молодыми парнями, только начинающими свой жизненный путь.
Кислые девушки воспряли духом, вся их скука вмиг улетучилась, даже музыка зазвучала как будто громче. Все местные удальцы мгновенно оказались в тени будущей элиты вооружённых сил, чем остались очень недовольны, строя планы мести 'воякам', плохо понимая, чем для них может обернуться такая 'мстя', ведь это были не просто курсанты военного училища, а почти спецназовцы-разведчики.
Быстрая музыка сменялась медленной, энергичные движения уступали место плавным, сердце замирало от близости партнёра противоположного пола.