Страница 11 из 28
Лена расценила это по-своему. Она немного отстранилась и произнесла тоном, в котором едва сквозили нотки обиды:
– Презираешь… Все вы так. Сначала как бешеные налетите, похоть свою удовлетворите, а потом брезговать начинаете…
– Я тебя не презираю и не брезгую тобой, – нейтральным тоном ответил Янычар. – Просто твоё предложение…
– Что? – перебила его девушка. – Неприемлемо для русского офицера, да? Может бросить тень на шитые золотом погоны?
– Я не это хотел сказать.
– А что? – с вызовом спросила Лена. – Молчишь… Ты обидел меня. Говоришь, что не хотел, а специально унизил. Думаешь, если я торгую своим телом, то любой заплативший за него, имеет право плюнуть в душу?
Она закрыла ладонями лицо, а капитан вдруг вспомнил ладони снайперши, которую они выловили однажды. Эта сука выкашивала офицеров одного за другим, пока её не взяли тёпленькой, совсем не ожидавшей такого финала. Она сидела на битом кирпиче рядом со своей лёжкой в маленькой комнатке полуразрушенного дома, затравленно снизу вверх глядя на грубых злых мужиков. От снаряда, угодившего в стену, образовалась приличная дыра, в которую открывался хороший вид на кусок дымящегося разрушенного города. Янычар понюхал ствол её СВДэшки, пахнущий кислой пороховой гарью – явный признак свежего выстрела, и изо всей силы пнул снайпершу в лицо. Грубый солдатский ботинок, угодивший ей прямо в рот, с хрустом выбил все передние зубы, снайперша громко утробно вскрикнула одновременно из положения сидя падая спиной на битый кирпич, крепко с глухим стуком приложившись затылком о бетонный пол, и схватилась за лицо, мыча от боли, изо рта хлынула кровь, сквозь пальцы и ладони щедрыми струйками стекая по щекам к затылку, исчезая в растрёпанных тёмных волосах.
Эту тварь запустили по кругу на четверых, чтобы дырка зря не пропала, да и симпатичная на мордочку оказалась, хоть и с выбитыми зубами. Ничего. С голодухи и не на такое накинешься. На живот повернули, штаны спустили… Несмотря на прокопчённый, прогоревший местами камуфляж тело у неё было белое, мягкое… А потом как опомнились от дурного сна, не в силах смотреть в глаза друг другу. Напоследок ей выпустили кишки и набили требуху битыми кирпичами, чтобы никуда не уползла, и оставили подыхать.
Капитан усилием воли избавился от нахлынувшего видения. Он уже и без того пожалел о своей реакции на предложение девушки писать ему, реакции, в общем-то, вполне сдержанной, и всё же.
– Я не это хотел сказать, – повторил он. – На самом деле, я даже представить себе не могу, как бы я писал кому-то письма. Да и о чём? Мир остался где-то далеко, совсем в другой жизни, которая теперь кажется очень далёкой, а о войне я писать не хочу, война – это страх и ненависть, которая рождает ненависть, иссушающую душу, это противоестественно человеческому естеству.
– Человек с высохшей душой страшен, – тихо произнесла Лена. – В нём нет жалости ни к себе, ни к другим. Зачем ты на этой войне?
– Как зачем?.. – растерянно переспросил он. – Я воюю с самого окончания училища, то там, то сям. А потом так получилось, что моя часть в составе других войск оказалась на стороне Объединённой Оппозиции. Я не выбирал, на чьей стороне мне быть. Я выполняю приказы. Я – солдат.
– Ах, ну конечно! Очень удобная позиция! 'Я – солдат, я выполняю приказ'. У тебя нет своего мнения по поводу этой проклятой, никому не нужной войны? Что делить народам России? Что делить тем, у кого никогда ничего не было, кроме обещаний лучшей доли от тех, кто рвался к власти, кто сейчас сидит глубоко под землёй, опасаясь за свои драгоценные жизни, обрекая на смерть сотни тысяч ни в чём не повинных? Почему вы все воюете за тех, кто думает только о себе, наплевав на простых людей?
Капитан подавленно молчал, стараясь не встречаться даже в полутёмной комнате с глазами девушки. Он чувствовал себя полнейшим идиотом. Действительно, что может быть глупее, чем выслушивать упрёки от проститутки, которой ты же ещё и денег заплатил?
А самым глупым и обидным было то, что она во всём была права, а он не знал, что ей ответить, как объяснить свой выбор, свою позицию. Что она знает о его погибших друзьях, предсмертные хрипы которых калёным железом жгут память, требуя возмездия, жестокого и неотвратимого? Ничего не знает и не узнает, но как точно она подметила: 'Человек с высохшей душой страшен. В нём нет жалости ни к себе, ни к другим'. Чёрт бы её побрал со всей её правотой.
Это ж надо, а! Проститутка заставила его впервые всерьёз задуматься над тем, что он действительно делает на этой войне, развязанной со своим народом необузданными в желании власти политиками. Раньше в прорезь прицела его автомата попадали только карикатурно-нереальные, как фигурки в тире, все одинаковые, не наделённые ни душой, ни разумом враги, не способные ни любить, ни чувствовать боль. Он нажимал на спусковой крючок, отнимая чью-то жизнь, не задумываясь над тем, что попутно крушит жизни родных и близких убитого.
Янычар вдруг почувствовал прилив ярости, не холодной и рассудительной, которая бывает в бою, а слепой, туманящей голову, требующей немедленного выхода, случающейся тогда, когда человеку нечего возразить, когда резкие и точные слова бьют в самое больное место. Кто-то подленький, сидя в глубине души, уже услужливо подсказывал, на кого можно выплеснуть ярость.
– Ты зачем говоришь мне это, шлюха? – с намеренным спокойствием, так часто обманывавшем тех, кто не знал его, спросил Янычар. – Я тебе за это деньги заплатил?
Лена вздрогнула, как от пощёчины, и капитану показалось, что она сейчас сама ударит его. Он со смешанным чувством страха и пьянящего, кружащего голову азарта ждал этого удара, после которого уже не останется ничего, что ещё сдерживает его в зыбких рамках цивильности, не позволяя превратиться в зверя, каким он становился в бою, отнимая чужие жизни без малейшего содрогания почти умершей души от творимой вокруг бесконечной жестокости.
– Ты не похожа на обычную проститутку, – произнёс Алексей. – Кто ты на самом деле?
Девушка усмехнулась одними губами и тряхнула головой. Светлые волосы волной взлетели и вновь рассыпались по плечам.
– Каждый, кто был со мной, спрашивает об этом, – ответила Лена с намеренной издёвкой, дающей понять, что он – клиент, раз заплатил деньги.
Он всего лишь один из многих, до которых ей нет никакого дела, перед которыми она никогда не раскроет свою душу.
– Тогда делай своё дело, – отчётливо произнёс Янычар, отступая от бездны, у которой секунду назад балансировал на самом краю. – Хватит простаивать.
– Но ты не хочешь этого. Я вижу…
– Сделай, чтобы захотел, – перебил её капитан, грубо хватая за волосы и пригибая вниз.
Она не сопротивлялась, покорно подчинившись его силе. Вдруг капитан почувствовал её мокрую щеку. Вздёрнув её голову вверх, он в свете ночника увидел, как из зажмуренных глаз по сморщенному лицу текут слёзы.
Янычару стало от самого себя так гадостно, что он невольно сел на кровати, согнув ноги в коленях, подтянув их к подбородку, обхватив руками, как делал в детстве, обидевшись на кого-нибудь. Вся злость сама собой схлынула, смотреть на плачущую девушку было просто невыносимо. Стиснув зубы, он нагнулся к краю кровати, дотянувшись до пыльной, остро пахнущей путом разгрузки, так и провалявшейся всё это время в его номере. Завтра, вернее, уже сегодня, он опять наденет её, защитившись от внезапной душевной слабости, став прежним. Он – солдат, он опять будет выполнять чьи-то приказы и убивать… Пропади оно всё пропадом!..
Капитан принялся шарить по кармашкам разгрузки, вытаскивая последние деньги, всё равно на войне они ни к чему, там он и так возьмёт всё, что захочет по праву сильного.