Страница 15 из 81
враждебностью к исполнителям, заглушала оркестр злорадными протестами»), мне вполне понятна. Эти французские буржуа боялись расслышать в музыке Стравинского пророческое и страшное послание: мир стоит на пороге небывалой катастрофы. В июле 1914 года разразилась Первая мировая война - событие для Европы роковое, унесшее миллионы молодых жизней, породившее серию катастрофических революций и навсегда разрушившее старый, заведенный порядок вещей. Европейская цивилизация никогда по-настоящему не оправилась от этого потрясения, предсказанного буйными, жестокими ритмами «Весны священной». Российская империя, вступившая в эту войну на стороне Франции и Англии против Германии и Австро-Венгрии, показала себя колоссом на глиняных ногах. Но поначалу война была встречена многими ведущими русскими интеллектуалами с воодушевлением: она казалась им «великим благом» (поэт-символист Вячеслав Иванов) и «бичом Божиим» (религиозный философ Сергей Булгаков). Бердяев тогда тоже считал, что война имеет провиденциальное значение: «...она карает, губит и очищает в огне, возрождает дух...». Но раздавались (и стали постепенно крепнуть) и другие голоса. В этом плане чрезвычайно любопытна фигура Разумника Васильевича Иванова, писавшего под псевдонимом Иванов-Разумник (1878-1946), выдающегося критика и культуролога, уже в 1912 году опубликовавшего журнальную статью за подписью «Скиф», в которой провозглашалось неприятие буржуазной цивилизации как «внешней культуры»: «Строй подобной жизни неизбежно будет разрушен». Эту статью можно считать протоманифестом русского культурного движения под названием «скифство», сохранившего свое очарование для многих и по сей день (из него выросла влиятельная теория «евразийства», согласно которой у России, как у огромной державы на стыке Европы и Азии, уникальный культурный путь и особая роль в глобальной геополитике). Скифами Геродот называл полумифические кочевые племена, вторгшиеся из Азии в причерноморские степи в VIII веке до н.э. В воображении русских интеллектуалов они представали как предки славян и некий символ варварской мощи и напора, свойственных молодой русской нации. Активными сторонниками «скифства», леворадикальной идеологии со славянофильскими и народническими корнями, были крупнейшие русские поэты-модернисты той эпохи - Александр Блок, Андрей Белый, Сергей Есенин, Николай Клюев. В музыке «скифскими» идеями увлекались Игорь Стравинский и Сергей I IpOKO(|·l·CH. Как свое мотто Иванов-Разумник и его друзья восприняли слова великого русского революционера XIX века Александра Герцена из его классической книги «Былое и думы»: «Я, как настоящий скиф, с радостью вижу, как разваливается старый мир, и думаю, что наше призвание - возвещать ему его близкую кончину». Увлечение скифами в русских интеллигентских кругах было в те годы повсеместным. Оно подогревалось оживленными дебатами 0важных археологических открытиях: на территории Российской империи (в степях Украины, Казахстана, Алтая) находили все новые и новые сокровища скифской эпохи, так называемое «скифское зо ною» - золотую и серебряную посуду с искусной чеканкой, золотые .мечи, браслеты, гребни, роскошные платья, покрытые золотыми бля хами. Как раз в 1912-1913 годах газеты много писали об очередных сенсационных находках, связанных со скифами. Стравинский и Прокофьев, формально не объявляя о своей приверженности идеологии «скифства», в тот период (да и позднее) несомненно сочувствовали неонационалистам. Отметим, что у Иванова Разумника и Стравинского был общий друг - музыковед Андрей Римский-Корсаков, один из сыновей композитора. Видный «евразиец» Ilei`p Сувчинский был влиятельным советником и Стравинского, и 11рокофьева. О «скифских» настроениях Стравинского свидетельствует ВТО важный разговор с Роменом Ролланом, записанный французским писателем в сентябре 1914 года. Роллан пришел к Стравинскому с просьбой выступить в печати с Протестом против немецкого «варварства» - актуальная тогда тема. 1[о Стравинский (которого Роллан описал как человека небольшого роста, с желтым, худым, усталым лицом и слабого на вид - оши бочное впечатление!), не оправдывая Германию, не согласился с тем, что она - страна варварская, назвав ее скорее «одряхлевшей и вы рождающейся». Барварство, согласно Стравинскому, это позитивное качество. ( грани некий убеждал Роллана -совершенно в духе «скифских» пред ОТЙВЛений, - что именно России предназначена роль «прекрасной н мощной варварской страны, беременной зародышами новых идей, ОПОСобных оплодотворить мировую мысль». Тогда же Стравинский высказал политический прогноз, также вполне согласовывавшийся с идеями «скифов», что вслед за миро ной войной назревающая революция свергнет династию Романовых и создаст Славянские Соединенные Штаты. «Весна священная», в которой Стравинский навсегда раскрепостил мелодику, в особенности ритмику классической музыки (и то и
другое буквально перелетает поверх тактовых черт), воспринимается как сильнейшее проявление «скифского» духа в культуре. В русской поэзии этот дух веял в знаменитом стихотворении Александра Блока «Скифы» (1918): Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, - С раскосыми и жадными очами! Параллель Блок - Стравинский никогда, насколько мне известно, не проводилась их современниками (даже Сувчинским, знавшим их обоих и об обоих много писавшим). Блок со Стравинским не общался и, если судить по его дневнику и записным книжкам, никогда не слышал ни одной ноты из его музыки. Но можно подумать, что именно «Весну священную» Блок имел в виду, призывая русскую интеллигенцию принять революцию: «Мы любили эти диссонансы, эти ревы, эти звоны, эти неожиданные переходы... в оркестре. Но, если мы их действительно любили, а не только щекотали свои нервы в модном театральном зале после обеда, - мы должны слушать и любить те же звуки теперь, когда они вылетают из мирового оркестра...» Иванов-Разумник уже в начале 1915 года распространял в гектографированных копиях (тогдашний самиздат) свою антивоенную статью «Испытание огнем», в которой доказывал, что демократические силы должны остановить чудовищную военную бойню. Блок ЭТУ статью одобрил; позже он напишет о войне: «...казалось минуту, что она очистит воздух; казалось нам, людям чрезмерно впечатлительным; на самом деле она оказалась достойным венцом той лжи, грязи и мерзости, в которых купалась наша родина». Россия терпела в Первой мировой войне одну унизительную неудачу за другой, экономика трещала по всем швам, за хлебом даже в столице стояли длиннейшие хвосты. Трехсотлетнее самодержавное правление династии Романовых, выдержавшее революционные потрясения 1905 года, на сей раз стремительно приближалось к своему копну. 1 января 1916 года Александр Бенуа в своем дневнике (впервые опубликованном только в 2003 году) записывал: «Что-то принесет наступивший год? Только бы принес мир, а остальное приложится». По Бенуа, как и Блок, был убежден, что Николай И (которого Бенуа в это время уже окрестил «безумцем», править Россией «абсолютно неспособным») и царское правительство не осознают «бессмысленность всей этой дьявольщины». Весьма умеренный, осторожный Бенуа был в ужасе: «...глупость человеческая безгранична, всесильна, и весьма возможно, что мы так и докатимся до общего разорения и катаклизма!» 20 февраля 1917 года он записал в дневнике: «Произойти что-нибудь
должно
-больно много накопилось какого-то электричества. Но будет ли это что-либо решительное?» Ответа на этот вопрос оставалось ждать недолго: еще не так давно казавшееся многим незыблемым, российское самодержавие развалилось буквально за несколько дней в том же месяце. Максим Горький приветствовал падение самодержавия с энтузиазмом. Нет сомнения в том, что Лев Толстой и Чехов, доживи они до этих дней, поступили бы так же. Мысль об этом позволяет усомниться в распространенном ныне предположении о случайности конца династии Романовых. После того как Николай II отрекся от престола, было образовано Временное правительство, но и оно оказалось неспособным прекратить войну и остановить экономическую разруху. Только Владимир Ульянов-Ленин, харизматический лидер экстремистской партии большевиков, обещал рабочим и солдатам «немедленный мир и установление общего благополучия в случае создания диктаторской социалистической власти». Блок в своем дневнике 1917 года специально отмечал дефицит «гениальности» у представителей старого режима. «Революция прел полагает волю», - записывал он. Такой целенаправленной и железной волей в тот момент обладал, очевидно, только Ленин. По разрабо тпному им плану 25 октября 1917 года большевики, ворвавшись в шмний дворец и арестовав заседавших там министров Временного правительства, встали во главе России. Русская культурная элита в большинстве своем восприняла эту акцию как безрассудную авантюру. Почти все были уверены, что новая власть падет через неделю-другую. Большевистский нарком просвещения Луначарский надеялся, что если удастся удержаться хотя бы месяц, то дальше события начнут раскручиваться по инерции. Л пока что большевики оказались в захваченном ими Зимнем дворце почти и полном одиночестве. На контакты с ними из числа интеллигенции шли считаные люди - правда, среди них были такие несомненные НИдеры, как Венуа, Блок, режиссер Всеволод Мейерхольд.