Сармат. Любовник войны

Американец мгновенно понял, на что намекал собеседник. Он оглянулся по сторонам и, убедившись в том, что за ними никто не наблюдает, опустил в карман халата Али-хана пачку баксов.

— Это аванс. Десять тысяч долларов за первые хлопоты, Али-хан, — тихо сказал он. — И за то, что никто не будет задавать этому человеку никаких вопросов. Никто, понимаешь, Али-хан?..

— Али-хан понял, сэр! — склонился тот в уничижительном поклоне.

— В десять раз больше получит Али-хан от меня, когда русский выздоровеет...

— О, сэр! — вырвалось у того. — Врач сегодня же осмотрит его... Мы никогда не забываем тех, кто нам помогает. Это наш высший гуманный долг, верно ведь?.. На днях, если будет воля Всевышнего, я отправлю этого безымянного героя в Пешавар, а там он будет помещен в госпиталь Красного Креста.

— Полагаю, ЦРУ более бы устроила частная клиника. Вам ли объяснять, коллега, что у разведки свои законы!..

— О, Али-хан все понял, сэр!.. У моего родственника есть частная клиника...

— Родственник останется доволен, как и вы, дорогой Али-хан, если, конечно, он умеет держать язык за зубами...

— О, Али-хан проследит за этим, сэр! — вновь склонившись в поклоне, произнес пакистанец.

— В таком случае все о'кей! — кивнул полковник. — Я полагаю, глоток воды для американского коллеги у вас найдется?

Москва

3 июля 1988 года.

За высокими хромированными окнами кабинета выдувал на лужах пузыри проливной летний дождь. Генерал-лейтенант Толмачев, оторвавшись от созерцания уходящего в размытую перспективу лесного массива и подступивших к нему городских кварталов, склонился над столом и вынул из ящика аккуратную папку. На титульном листе досье виднелись регистрационные номера, коды и четкий гриф сверху: «Совершенно секретно», а посередине крупными буквами было написано: «Личное дело Савелова Вадима Юрьевича». Толмачев открыл и начал вслух читать, пропуская и сокращая текст, с которым он был знаком давным-давно: "Год рождения: 1954. Место рождения: Дрезден, ГДР. Национальность: русский. Образование: высшее, факультет философии МГУ, Высшая школа КГБ СССР. Прохождение службы: Отдельная мотострелковая дивизия особого назначения (ОМСДОН) МВД, ГРУ, ПГУ... Отец — Савелов Юрий Аркадьевич, профессор МГУ, академик Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда; мать — Савелова Калерия Ивановна, домохозяйка.

— Ну что ж, совсем неплохо для философа, совсем неплохо! — произнес вслух генерал, перелистывая страницы дела. — Замечаний руководства не имеет... К службе относится ревностно... Орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги»... Языки: английский, немецкий, шведский... Немецкий! — задумчиво повторил генерал. — Шпрехен зи дойч... зи дойч, — забубнил он, нажимая кнопку сбоку стола. — Шпрехен зи дойч? — спросил он у появившегося в двери порученца.

— Я, я! — смутившись, ответил тот. — Ихь шпрехе дойч.

— Тьфу, черт! — вырвалось у генерала. — Хотел спросить: все готово?

— Так точно!

— Подарки?

— Фирма веников не вяжет, Сергей Иванович! — расплылся порученец в нахальной улыбке. — Финский сервелат, красная икра, американские сигареты, «Столичная» от Елисеева.

На столе зазвонил один из телефонов. Генерал кивнул адъютанту на дверь и снял трубку. От услышанного его густые седые брови взлетели вверх.

— Повторите! — попросил он. — Шифровальщик не мог напутать?.. Дед на месте?.. Немедленно ко мне его!

Положив трубку, генерал отошел к окну и с отсутствующим видом стал наблюдать за сбегающими по стеклу дождевыми струями.

— Да-а, шума будет! — сквозь зубы вырвалось у него. — Хотя, черт его знает... Может, так оно и лучше?! — раздумывал вслух генерал, барабаня в нетерпеливом ожидании пальцами по глухо откликающемуся стеклу.

...В кабинет старческой, шаркающей походкой вошел невысокий пожилой человек в заметно поношенном сером костюме. Его редкие, аккуратно зачесанные волосы уже были абсолютно седы. Вошедший старомодно поклонился Толмачеву и протянул ему кожаную папку. Пожав вялую руку старика, Сергей Иванович открыл ее. В ней он увидел всего один лист бумаги, на котором стоял гриф «Совершенно секретно», а дальше были напечатаны колонки цифр и их написанная от руки расшифровка.

— Шифровальщик ничего не напутал? — спросил генерал.

— Я проверил — какая-либо ошибка исключена!

Водрузив на нос очки, Толмачев прочел вслух:

— "Объект "X" первого июля сего года обнаружен отрядом Хекматиара в районе блокпоста сорок один, провинция Кундуз. Второго июля "X" имел продолжительную встречу с Хекматиаром. В тот же день за "X" был прислан вертолет ВВС Пакистана, и он без сопровождения и охраны вылетел в Пешавар. Сегодня, третьего июля, "X" зафиксирован нами у здания офиса ЦРУ в Пешаваре. Жду дальнейших указаний по данному объекту. Пешавар. Аджи", — генерал поднял глаза: — Подтверждение у резидента не запрашивали?

— Аджи подтвердил свою информацию, — кивнул старик и продолжил бесцветным голосом: — Не ошиблись мы — жирный гусь этот "X", глянь-ка, персональный вертолет за ним сразу прислали!..

— Надо было сразу, в ставке Хекматиара, его замочить, коль живым заполучить кишка тонка оказалась! — оборвал его Толмачев. — Доберись-ка теперь до него на пакистанской территории. Это только у писак в газетах все просто: «Длинная, мохнатая рука КГБ настигла врага».

— Я решил не рисковать агентом в ставке Хекматиара, учитывая, что он перспективная фигура на будущее, — подслеповато моргая, спокойно ответил старик. — Еще неизвестно, как там потом сложится, после ухода нашего ограниченного контингента...

— Ну а почему я ничего об этом агенте, об Аджи, до сих пор не знал, не ведал?!

— Он завербован очень давно, только законсервирован был. Держал я его на крайний случай. Так что же вам о нем помнить?

— Ты у него напрямую подтверждение запрашивал?

— А как же, вчера еще... Он все подтвердил, сообщил, что "X" был обнаружен отрядом Хекматиара. Тем самым, что в ту ночь разгромил наш блокпост. Часть людей с блокпоста удалось эвакуировать на вертолетах, но человек тридцать полегли там.

— В Никарагуа кофе на крови, как говорил один небезызвестный тебе товарищ, а в Афгане изюм их, что ли, на крови! — нахмурился Толмачев и нервно отошел к окну, за которым продолжал бесноваться шалый теплый ливень.

— Слышь, Сергей! — сказал ему в спину старик. — Насчет кофе... на крови... Агент этот сообщает, что вместе с "X" был какой-то наш пехотный майор. Я подумал, не Сарматов ли!..

— Майор? — резко развернулся тот. — Какой еще майор?!

— Агент сообщает: наш советский майор с множественными ранениями и контузией — словом, почти безнадежный. Запросил я штаб 40-й армии, а они отвечают, что офицер, командовавший блокпостом, кстати, тоже майор, жив-здоров, вывезен на вертушке. Откуда взялся еще один майор — ума не приложу!

— Может, какой-нибудь бежал из плена и вышел на блокпост?

— Оставшиеся в живых и командир блокпоста не подтверждают такую версию. Правда, командир вертолетной эскадрильи, эвакуировавшей блокпост, утверждает, что при взлете кто-то пытался привлечь его внимание...

— Любишь ты тянуть жилы, старый зануда! — пробурчал генерал.

Старик усмехнулся и продолжил все так же невозмутимо докладывать:

— Двое, говорит, их было, один тащил на себе другого, раненого...

— Ну-у!..

— Летун подумал, и правильно подумал, что, может быть, приманка, трюк духов, и на всякий случай обстрелял эту парочку.

— Все?..

— Пока все. Разрешите откланяться, товарищ генерал?

— Погоди-ка! — остановил старика Толмачев и властно показал ему на кресло. — Да ты сядь, сядь, что ты все чинами считаешься! Ты сам-то что про все это думаешь, Артамон Матвеевич?

Устроившись в кресле поудобнее, тот ответил:

— Думаю, с чего это матерый волк "X" будет на себе волохать нашего Сарматова. И куда в таком случае делись, к примеру, такие асы, как старший лейтенант Хаутов и капитан Бурлаков?!