Страница 44 из 56
— Правильно мыслишь, молоток! Бояться всегда полезно…
— Точно сказано! Только я не за своих боюсь — за твоих…
Раздражённый авторитет, потеряв терпение, ударил дерзкого парня по лицу. Бугай подхватил его и, награждая пинками и зуботычинами, сбросил в трюм…
Дюбин, как и Мама, метался по городу, не зная, что делать, как поступить? Все попытки ударить по Лавру через его близких, заканчивались неудачами. А резерв энергии, о котором говорил швейцарский эскулап, похоже подходит к концу. Приступы беспамятства все чаще и чаще бросают его в черный туннель, возвращение к реальности происходит все медленней и медленней. «Азбука Морзе», состоящая из подмаргивающих точек и тускло мерцающих тире, не торопится превращаться в светлое пятно.
Рекомендуемые в зарубежной клинике методы лечения уже испробованы. Он горстями глотал таблетки, сбросил напряжение в постели с провизоршой, пытался мысленно воздействовать на поврежденную психику. Облегчение не приходило.
Остаётся единственное средство избавиться от мучений — покончить с Лавром и, как можно быстрей, мчаться в Швейцарию. Иначе ему грозит гибель в проклятом черном туннеле.
Итак, в первую очередь — месть. Что еще? Ах, да, как же он упустил — прощание с матерью. Сыновьих чувств Дюбин давно не испытывал, точно так же, как и дружеских, любовных или обязательных. Все это, по его мнению, не больше, чем отправление естественных потребностей, внедрённое в гены. Но, говорят, что материнская любовь исцеляет, вот и нужно попробовать это «средство», вдруг оно поможет.
Оставив «кадета» за углом, Дюбин медленно прошелся по знакомой улице, от угла до угла. По привычке проверялся. Вдруг его поджидают «гладиаторы» Юраша или парни из охраны Кирсановой? Странно, недавно приехал в Россию, а успел нажить столько врагов!
Убедившись в безопасности, Дюбин вошел в обшарпанный подъезд, поднялся на третий этаж. Звонить не пришлось — ключ от квартиры сохранился, его вместе с личными вещами возвратили выздоровевшему пациенту в швейцарской клинике.
— Кто там? — раздался из спальни старческий голос. — Кого Бог послал? Настя, ты?
Наверно, приходящая служанка, равнодушно подумал Дюбин, вытирая ноги о старенький половик. Постарела мать, раньше обходилась без помощниц.
— Это я, мама…
— Сынок? Господи, какое счастье!
Сейчас примется обцеловывать да всхлипывать, с досадой подумал Дюбин. Ему только и не хватает слюнявых объятий.
— Я не надолго, — предупредил он. — Дела не позволяют рассиживаться.
Женщина, будто слепая, провела чуткими пальцами по лицу сына. С трудом сдерживала слезы. Она знает, как сын не любит плача, называет его «прорывом в канализации».
— Я уже несколько дней места себе не нахожу. Как чувствовала, что ты где-то рядом ходишь, но почему-то не появляешься… Почему?… Вчера утром свечу в церкви поставила во здравие, купила самую большую.… Дошла молитва до Господа, послал он мне сына. Сподобилась…
— Только плакать не надо, мать! — отстранился Дюбин. — Я устал и пришел отдохнуть. Не трави душу, она и без того покорёжена… Ты деньги получаешь нормально?
Помощь матери — такое же естественное отправление, как посещение туалета. Это Дюбин усвоил с детских лет. Сестра из клиники по его поручению ежемесячно переводила довольно скромные по нынешним временам суммы.
— Нормально. Каждый месяц. На почте говорят: какой у вас заботливый сын. Я всякий раз улыбаюсь им, а когда выхожу — реву. Не станешь же объяснять, что бланки переводов заполнены чужой рукой, а сын неизвестно где.
— Вот он, мама, перед тобой.
— Вижу сынок, вижу, милый… Вот только лицо какое-то чужое. Будто не ты…
— Будто не я, — рассеяно согласился сын, думая о своем. Вот-вот грянет очередной, вернее — внеочередной, приступ, каково будет матери видеть его безжизненное лицо?
— Будто вышел из темного леса…
Точно сказано! Вот только — не из леса, из черного туннеля.
— Из леса не выйдешь. Джунгли — внутри нас, мама… Покушать чего-нибудь найдется?
Мать встрепенулась! Глупая баба, болтает невесть о чём, ахает, охает, а ребенок голодный.
— Сейчас, милый, потерпи минутку! Вечером замочила соевые антрекоты, вкус у них абсолютно мясной. Пока ты будешь мыться — разжарю. Это быстро.
— А почему не берёшь натуральные? Денег не хватает? — Дюбин вынул из внутреннего кармана пухлый бумажник. — Возьми сколько хочешь!
— Бог с тобой, сынок! Не нужно! Больше половины каждый раз остается, я их в шкаф складываю. Просто соя в моем возрасте и с моими сосудами полезней мяса. А по цене — одинаково… Сейчас, Женечка, достану чистое полотенце.
Мыться Дюбин не собирается, но забота матери приятная. Отвык он от женской заботы и ласки, превратился в неухоженного, грязного лесного зверя.
Он прошелся по комнатам, провел рукой по книжному шкафу, потрогал подкову, прибитую над дверью, полистал старые школьные учебники и тетради.
— Здесь ничего не изменилось…
— Ничего, — отозвалась из кухни мать. — Только состарилось. Дверцы шкафа вообще не держатся, окна рассохлись. Аж с пятьдесят седьмого стоят без ремонта. И — ничего, терпят. Правда, при южном ветре сквозит, при дожде заливает.
— Не переживай, мама, поставим стеклопакеты…
— Зачем? На мой век и этих хватит. Немножко осталось. Пусть сквозят себе. Я ночью сплю под двумя одеялами — ничего, тепло… Возьми свое полотенце, я им вытирала тебя еще новорожденного после ваночки. Сколько лет прошло, а как новенькое!
Дюбин осторожно взял махровое полотенце и вдруг прижал его к лицу. Он не зарыдал, но почему-то оно стало мокрым. Расслабился, потерял контроль над собой? Если это так — опасность сидит не снаружи — в нем, в каждой клетке организма, в каждом нерве.
Нужно срочно сваливать!
Ни мыться, ни есть соевые антрекоты он не стал. Когда мать ушла в свою комнату отдохнуть, Дюбин собрал свою сумку, положил в нее когда-то самим изготовленный обрез.
— Мама, я ухожу!
В ответ молчание. Он заглянул в комнату, повторил — уезжаю, пора, дела не дают долго отсутствовать. Мать не отвечала. Умерла? Точно! Пульс не прощупывается, не дышит. Отмучилась, бедняга, подумал сын, будто скончалась не мать — посторонний человек. Только не расслабляться, снова приказал он своему меркнувшему сознанию, все там будем, одни раньше, другие позже. Выбрось из головы, слышишь? Забудь!
Положил на тумбочку стопку денег, вышел из квартиры и позвонил по сотовику соседям. Можно было, конечно, позвонить в дверь, но не стоит оставлять следы, которые мигом расшифруют менты. Так и так, ваша соседка скончалась, похороните, деньги на похороны лежат на тумбочке.
Надежда на исцеление исчезла, будто ее не было. Встреча с матерью не помогла, наоборот, ее смерть больно ударила по уже травмированной психике. Остается швейцарская клиника. Но перед поездкой туда нужно расплатиться по долгам, выполнить задуманное мщение.
Кто на очереди? Дюбин задумался, перебирал в поврежденной памяти всех своих противников. Их оказалось на удивление мало, одни отправлены в ад, другие свалили за рубеж, от греха подальше.
Юраш!
После двухчасового ожидания возле подъезда спортклуба, владелец спортивно-бандитского клуба, наконец, нарисовался. Подбежал к машине, веселый , радостный, забрался в салон и принялся лакомиться мороженным.
Все, бывший дружан, пришла пора расплаты, мороженное долижешь на том свете, перед тем, как тебя посадят голым задом на раскаленную сковороду. «Кадет» остановился рядом с юрашевской иномаркой — дверь в дверь.
— Привет, сявка. Я больше не убегаю — догоняю!
Последнее, что увидел Юраш — направленный на него ствол обреза. Пуля, рассчитанная на медведя, снесла ему голову.
Выскочившие на звук выстрела «гладиаторы» открыли беспорядочную стрельбу. Опоздали — киллер уже свернул за угол…
Кто остаётся? Один только Лавр! Мелочь, ерунда, теперь он справится с ним! Сначала — удар в сердце, после того, как он помучается — в голову! Его гибель должна произойти торжественно, под марш Мендельсона. В присутствии многочисленных друзей и знакомых.