Страница 4 из 18
Поляне посмеивались и покачивали головами, слушая эти предания, хорошо известные в Ладоге и ее окрестностях, на древнем Пути Серебра. А Дивляна поглядывала на Белотура — благодаря его уверенному спокойствию и ее страх прошел, и она уже смотрела на горящий в ночи неведомый огонь не более чем с любопытством. Старший киевский посол приходился ее будущему мужу двоюродным братом по матери и примерно ровесником — ему было чуть за тридцать, а самому Аскольду, по его словам, на два года меньше. В Полянском племени Белотур уже несколько лет ходил в воеводах, унаследовав эту должность от отца, а тот — от деда: их род издавна славился сильными, умелыми и удачливыми воинами, любимцами Перуна. У него было продолговатое лицо с крупными чертами, широкий рот, крепкие белые зубы блестели в бороде, совсем светлой, как и волосы и брови. Красотой он не отличался, но открытое лицо с дружелюбным выражением и мощная фигура делали его весьма приятным для взора. Общительный и приветливый, он с самого начала обращался с невестой брата по-родственному заботливо и тем внушал ей надежды на хороший прием в роду мужа. Казалось, при каждом взгляде на нее он заново радуется и поздравляет себя с тем, что раздобыл для брата такое сокровище, и эта радость в его серо-голубых глазах согревала сердце Дивляны и понемногу примиряла ее с судьбой. Окажись ее будущий родич не столь добросердечным, она себя не помнила бы от отчаяния в этом пути, навсегда уводящем ее от родного и привычного.
— Так что, не жалел твой стрый, что невесту на котел серебра не променял? — Белотур улыбнулся Нежате.
— Не, — тот ухмыльнулся, но подумал, скорее всего, о своей собственной невесте Тепляне, родственнице Дивляны и Велема, которая ждала его в доме воеводы Домагостя.
— Ну, как говорится: коли в дому лад, не надобен и клад!
Белотур глянул на Дивляну, и она улыбнулась ему. В последнее время ей не раз приходило в голову: ах, если бы ее будущий муж, князь Аскольд, оказался похож на Белотура, был бы таким же добрым, искренним, надежным человеком! Тогда жизнь ее могла бы сложиться не так уж несчастливо. Хотя настолько счастливой, как собиралась быть с Вольгой, она не будет уже ни с кем и никогда. Потому что никогда и никого, будь он хоть сам Ярила, она не полюбит так сильно, как любила Вольгу… любила и сейчас еще…
Прочие поляне — нарочитые мужи Битень, Валун, Бориполк с сыновьями Жданом и Желаном, Родобуд, отроки из их дружин — тоже выглядели людьми неплохими. Говорили они немного иначе, порой вставляли словечки, которых ладожане не понимали, но в целом были такими же людьми, с такими же чувствами и стремлениями, а не выходцами из Закрадного мира. [6]
Но сейчас взгляд Белотура почему-то смутил ее: она даже спрятала руки, плотнее завернувшись в толстый плащ из колючей шерсти. Белотур смотрел так, будто любовался ею, а чем тут любоваться? Рубашка простая, вотола эта зеленая, своими руками крашенная… На подоле сухие стебли: в таких случаях девке говорят, что-де «вдовцы налипли», за вдовцом замужем быть. И где только подцепила? Ах, ну да, Аскольд же двух княгинь похоронил, вдовец, стало быть…
Не умея взглянуть на себя чужими глазами, Дивляна не понимала, что даже сейчас, в плаще, покрашенном дубовой корой в зеленовато-бурый цвет, почти без украшений, она выглядит как та самая Огнедева, или Денница, как ее называли в земле полян, дочь Солнца и невеста Ярилы. В самом расцвете девичьих лет — весной ей исполнилось шестнадцать, — среднего роста, легкая, стройная и подвижная, она вся дышала теплом, жизненной силой, которая горела в румянце на щеках, в ярких, как спелая земляника, алых губах, сияла в серо-голубых глазах под густыми черными ресницами. В ее толстой косе, рыжевато-золотистой, словно затаилось солнце; она казалась теплой даже на вид, и ее все время хотелось потрогать. Легкие кудряшки возле висков и надо лбом красиво обрамляли нежное лицо. Ее старшая сестра Яромила, которую Белотур поначалу сватал за своего брата, была, пожалуй, красивее чертами, да и ростом выше, но эта жизненная сила, которой Дивляна была переполнена, привлекала и привязывала к ней прочнее всякой красоты. Нередко она бывала грустна и задумчива — ничего удивительного, если знать, что ей пришлось навсегда покинуть родные края и всех родичей. Но порой, забывая об этом, она смеялась, и тогда радость разливалась вокруг широкой волной, как бывает, если меж тучами вдруг проглянет солнце и бросит золотой луч, оживляя хмурую, промокшую землю. Белотур был рад, что, в конце концов, им досталась именно эта невеста — девушка, способная одним своим присутствием согревать все вокруг и радовать сердце. Неудивительно, что Огнедева выбрала ее своим земным воплощением: она была полна расцветающей прелести, точно сама богиня весны. И хотя он старался держать себя в руках и не давать воли мечтам о невесте брата, близость Дивляны и в нем зажигала кровь, наполняла огнем и удалью, будто он сам — не воевода и отец уже почти взрослого сына, а молодой парень, жених! Рядом с ней, казалось, каждый мог начать все заново, вернуться в юность — в то время, когда все еще впереди, — потому что весну человеческой жизни она несла в себе.
Ночь прошла спокойно: несколько раз Дивляна просыпалась и слышала, как переговариваются отроки у костра, как с треском ломают сучья, чтобы подкинуть в огонь, однажды различила голос Белотура, проверявшего дозоры. А утром она проснулась раньше всех — обе ее челядинки, Кунота и Долговица, еще сопели по бокам, укутавшись в одеяла до самого носа, и снаружи не доносилось никакого шевеления. Между тем, судя по яркому свету, проникавшему сквозь щель полога, погода наладилась. Потеплело, Дивляне даже было жарко в верхнице из толстой шерсти и шерстяных вязаных чулках, в которых она спала под одеялом и большой овчиной.
С усилием выкопавшись из-под всего этого и нашарив среди одеял свой пояс, она на коленях поползла к пологу и выглянула наружу И дух захватило от радости — какой прекрасный день начинался! Небо совершенно очистилось от туч и сияло яркой, льющейся в глаза голубизной; вставшее солнце сушило вчерашнюю влагу, трава зеленела, и будто вернулось лето. Сквозь утреннюю свежесть уже веяло теплом, блестела золотом река, мир казался открытым на все стороны, приветливым и светлым. И не скажешь, что тут уже почти Та Сторона…
Дивляна выбралась из шатра, обулась, оправила рубахи и пояс, подтянула чулки, пригладила косу. Потом сходила умыться к реке. Костры погасли, вокруг них, под пологом и просто на траве, спали ладожские отроки и Белотуровы кмети, плотно завернувшись в плащи. От легкого шелеста ее шагов по траве никто не проснулся. Но лезть обратно в темный, душный шатер, полный запахов влажной шерсти и кожи, Дивляне совсем не хотелось.
Она осмотрелась по сторонам. За близкой рекой виднелись ивы, справа зеленела роща. Где-то там, за рощей, они вчера видели парящий в воздухе огонь… «Пойти посмотреть?» — подумалось Дивляне. Глубоко внутри что-то испуганно ойкнуло, но любопытство победило. Сейчас ведь не то, что вчера: светло и совсем не страшно. И она побрела через луговину к роще, выбирая места, где поменьше травы, чтобы не слишком мочить подол. Она не знала, далеко ли придется идти, но роща кончилась довольно быстро, сменившись заросшей лядиной. Видимо, ее пахали в последний раз лет десять назад — молодые березки поднялись как раз по плечи человеку, а между ними сплошным строем стояли грибы-подберезовики с коричневыми шляпками. Лядина указывала на близость жилья, но почему же тогда грибы никто не собирает? Дивляна еще подумала, что на обратном пути наберет, сколько влезет в подол, — в котел все сгодится. Но вот кончилась и лядина, а за ней…
Ясно, что это был жальник — точно такие же длинные курганы, вытянутые порой на десятки шагов, она не раз видела в последние дни на берегах, где они перемежались с округлыми словенскими сопками. В таких курганах хоронили прах своих умерших кривичи, чьи поселения встречались уже и на Ловати, а здесь, в ее верховьях, начинались их коренные земли. Вот почему тут никто не собирает грибов — здесь владения мертвых. Судя по длине и высоте, эти два кургана были довольно стары и приняли в себя прах не одного поколения. На склонах тут и там шелестели листвой на утреннем ветру те же молодые березки, на ветвях качались рушники с особой погребальной вышивкой, где совсем свежие, а где давно полинявшие, избитые пральниками ветров и выполосканные дождями. Под березками в траве виднелись горшки с поминальными угощениями. Но главное…
6
Закрадный мир — мир мертвых; от «за крадой», то есть погребальным костром.