Огнедева. Аскольдова невеста

— Бережок-батюшка, водица-матушка! — заговорила она, как ее учили, наклонившись к воде и прислонив ладони ко рту. Коса все норовила упасть в воду, и Дивляна отбрасывала ее за спину — а то ведь утащат за косу! — К вам мое слово, вода чистая, пески желтые, камушки белые, к тебе, рогоз, да одолень-трава, да камыш-трава! К тебе мое слово, Узмень-батюшка! Пришла я к тебе с поклоном низким от Волхова-отца, от Нево-озера, от Ильмерь-озера, откуда корень мой и кровь моя. Ты, Узмень-озеро, водяной хозяин, с женой твоей, с малыми детками и всеми родичами! Благослови нас путь держати, чистой воды взяти, не для хитрости, не для корысти, а для блага да здоровья. Со мной чуры мои, со мной боги!

Произнося эти слова, она чувствовала, что сила озера накрывает ее с головой… и отпускает, отходит, оставляя ощущение благожелательности и даже уважения. Дивляна пустила по воде каравай и осторожно, чтобы зря не возмутить волны, бросила в воду оба шеляга. Она недешево заплатила за право сказать: со мной чуры и со мной боги. Но теперь, когда это была чистая правда, Узмень-озеро приняло ее и всех ее спутников, принесших поклон от могучего Волхова, широкого и бурного Ильмеря, прощальный дар которого — сине-голубая стеклянная бусина-глазок — и сейчас висел у нее на шее. А не стой за ее спиной чуры и духи родной земли, не проводи ее благословением десятки предыдущих Дев Ильмеря, едва ли она выдержала бы все это, справилась бы с наследством зелейницы Кручинихи. Игрецы охотно съели бы и ее и Ольгимонта.

Вращаясь, каравай плыл прочь от берега, подгоняемый легким ветерком. Задумавшись, Дивляна все смотрела на свое отражение в воде, и вдруг ей показалось, что оно какое-то слишком темное. Дивляна наклонилась ниже… Тень отражения, с другой стороны приблизившаяся к поверхности воды — тончайшей прозрачной пленке, разделяющей Ту и Эту Сторону, — вдруг сгустилась и потемнела. И Дивляна вздрогнула, беззвучно вскрикнула — из воды, с того места, где должно быть ее собственное отражение, на нее смотрело совершенно чужое лицо. Это тоже была женщина, и довольно молодая, лет на пять-семь старше Дивляны, но с непокрытой головой, и распущенные темные волосы окутывали ее, будто плащ. Черные брови, алые губы сразу привлекали внимание, но ярче всего были глаза — серые и блестящие, они смотрели прямо в сердце Дивляны, взгляд их пронзал насквозь, будто острый нож. А по сторонам ее виднелись две звериные морды — головы двух волков, почти прижавшихся к плечам женщины.

Стремясь скорее уйти от страшного видения, Дивляна подалась назад, упала, быстро оглянулась, ожидая увидеть незнакомку и волков рядом с собой, вплотную, за плечом. Но не увидела никого — только пустой берег, траву и песок, ивы и кусты… И все: ни звука, ни движения. Дивляна снова взглянула на воду, но теперь увидела среди ряби лишь отражение своего собственного, испуганного и растерянного лица.

Заледенев от ужаса, Дивляна сидела, вцепившись в ветки куста. Может быть, ей померещилось, поскольку она все думала о том, что вот только недавно услышала от Ольгимонта? И Марена, Лунная Волчица, вовсе не смотрела на нее из воды?

Но все было тихо, и понемногу она пришла в себя. Уже тянуло дымом, слышался стук топора и треск ломаемых сучьев, долетал голос Велема — видно, брат приказал отрокам раскладывать костер, варить кашу. А остальные пошли назад — за следующей лодьей.

Белотур, когда она вышла из зарослей, сидел у костра — в простой серой рубахе из некрашеной грубой конопли, с влажными темными пятнами на спине и на плечах, с каплями пота на раскрасневшемся лице и растрепавшимися волосами. Несмотря на высокое положение, лодьи он толкал наравне с кметями, как, впрочем, и Велем, и незнакомец едва ли догадался бы, что именно этот мужчина — знатный Полянский воевода и глава всей дружины. Вскоре подошел Велем, тоже уставший, но успевший омыться в озере — купаться уже было нельзя, срок летних купаний давно вышел, — и выглядел посвежее прочих.

— Сходи, Туряка, пусть тебе польют. — Он кивнул в сторону берега.

Дивляна села на бревно возле костра, зябко обхватив себя за плечи. Ей хотелось рассказать о своем видении, но чем ей помогут Велем, Белотур и прочие? Только встревожатся. Не назад же поворачивать!

Нет, погоди! Она закрыла лицо руками, потерла глаза, потом сжала голову, будто пытаясь силой заставить саму себя думать. Марена… Может быть, она недовольна появлением здесь Огнедевы… Но почему? У нее свои владения, у небесных богов свои. Чем ей помешает появление Огнедевы именно здесь, на волоках? Потому что здесь рубеж Той Стороны? Но это только для них, ладожан. Для того же Ольгимонта, наоборот, люди с Той Стороны — это они, Дивляна и Велем с братьями. А Кореничи и Синеличи, против того, убеждены, что живут в самой что ни есть середине мира. Скорее похоже на то, что силой Марены пытается воспользоваться кто-то, кому она, Огнедева, чем-то здесь мешает.

Да, но месяц назад даже сама Дивляна еще не знала, что сделается невестой князя Аскольда и поедет через эти места в Киев-город. И сюда попала почти случайно — не приди ей в голову тогда утром мысль дойти до жальника, не найди она спящих на кургане детей, могла бы вовсе ничего не узнать о клюке Кручинихи, и не познакомилась бы с Ольгимонтом, который сейчас умирал бы в Новилиной избе, доедаемый игрецами. Уж не на него ли это зло направлено?

— Послушай, князь Ольг! — Дивляна огляделась, отыскивая его глазами. — А тебе или роду твоему никто зла не желает?

Пока она думала, дружина вокруг нее расселась на бревнах и принялась за еду: котел с кашей сняли с огня, Битень раскладывал большим черпаком кашу по мискам — сперва старшим, потом младшим. Отроки, нарезав на щите несколько караваев, обносили по кругу всех сидящих.

— Зла? — Ольгимонт обернулся. Не сказать, чтобы его сильно удивил этот вопрос. — Не надо быть чародеем, чтобы знать, кто желает мне зла. Князь кривичский Станислав Велебранович. Спит и видит, чтоб я на первом корне споткнулся и себе шею свернул.

— Да ведь и я давно хотел спросить: что у вас тут про Станилу Велебрановича слышно? — подхватил Белотур. — Как-то не до того было, а теперь едем к Двине — не объявлялся он за лето?

— А кто он такой?

— Станислав Велебранович — молодой князь кривичей, с Лучесы, — пояснил Дивляне Ольгимонт. — С моим отцом, Громолюдом, они в родстве. Тут кривичи живут, а дальше, на Днепре, — смоляне, племя моего отца. Рассказывают, они издалека пришли, с Дуная самого. И было всегда так, что смолянами свой князь правил, а кривичами свой. И сколько люди помнят, то смолянский князь пытался кривичей под себя взять, то кривичский — смолян. Через эти земли торговые пути проходят, богатства текут.

— И почему он желает тебе зла?

— Потому что его род и наш род уже давно воюет за эти места. — Ольгимонт показал вокруг. — За волоки.

— Еще лет пять назад война у них тут была, — добавил Белотур. — Не совсем здесь, а подальше на полудень, поближе к Днепру. Князь смолянский Громолюд у нас, у полян, у князя Аскольда подмоги просил. И дали мы ему подмогу. И я в поход ходил, и даже шурь мой, княжич Радимер.

— А, твоя ведь жена — из князей радимичских! — вспомнила Дивляна.

— Да, а это брат ее меньшой, Радим. Его тогда едва мечом опоясали, двенадцать или тринадцать сравнялось, мой Ратеня сейчас в таких же годах. Но ничего, не оплошал, бился хорошо. Отстояли мы смолянскую землю от Велебрана кривичского, да так, что и самого его в битве убили, войско их рассеяли. Громша кривичей данью обложил до самых полотеских пределов, до Лучесы — там уже Всесвят полотеский дань берет. У него Станила Велебранович только и укрылся — он князю Всесвяту сестрич.

— А сейчас мы на чьей земле? — обеспокоенно спросила Дивляна, еще не вполне разобравшись, где какой князь и чего от них ждать.

— Раньше эта земля Велебрану давала дань, а теперь дает Громолюду, — пояснил Белотур, вылавливая из своей каши упавшую травинку. — Да всю прошлую зиму, как я слышал, молодой князь Станила по весям разъезжал и себе требовал дани. Многие убоялись и дали — дружину ему вуй, князь Всесвят, сильную собрал. И говорил-де князь Станила, что и все земли, что прежде под рукой его отца были, он себе воротит. Князь Громолюд об этом знал и тоже повелел смолянам и кривичам в поход собираться. Я это все слышал весной, когда на полуночь ехал. А теперь что? — Он вопросительно посмотрел на Ольгимонта. — Или тебя на Ловать посылали врага на меже сторожить?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.