Страница 64 из 102
— Ты должен мне все рассказать, — сказала я Шуарле. Тот отрицательно мотнул головой. — Нет, расскажи, — попросила я, зная, что он не сможет упорствовать долго. — Я не стану плакать, не бойся.
— Ладно, — кивнул Шуарле и тут же получил подзатыльник от Раадрашь. — Ну вот, меня же убьет старшая госпожа! — воскликнул он, как в наших счастливых горах, попытавшись улыбнуться, и я улыбнулась в ответ:
— Раадрашь, не умножай насилия!
— Болтун! — фыркнула Раадрашь, вильнув хвостом. — Ничего интересного не было!
— Ты не видела, — возразила я. Она смирилась.
— Ладно. Пусть болтает. Но ты обещала не плакать.
Шуарле сел, поджав ноги, сгорбившись, как в давние времена, обхватил руками колени и начал с неохотой:
— Он сразу ушел разговаривать с воинами и с Керимом. Как только проснулся. А я путался у него под ногами. Когда он на меня посмотрел, я сразу сел в уголок, чтобы не выгнали, и слушал, как Керим рассказывает про то, что увидел моими глазами.
— Ты вправду видел Антония? — сорвалось у меня с языка. — Ну, в этом… в своем видении?
Шуарле отвернулся.
— Видел, ага, — пробормотал он в сторону. — Красивый. И, по-моему, совершенно бессердечный. Позволь мне про него не рассказывать, Лиалешь?
— Оставь, Бог с ним! — сказала я поспешно. — А дальше?
— Керим вообще сказал, что дело не в этом принце с севера, — продолжал Шуарле. — Дело в чем-то хуже. Только я не понял, что он имел в виду. Птицы закричали, что надо на все поглядеть на месте, и шаман не спорил. Они так и порешили — лететь, смотреть, а посмотрев, что-нибудь придумать. Ну… потом проснулся Фиал Правосудия. Государь стар, плохо спит, встает рано… И его посыльный пришел почти сразу же. За… за… — вздохнул и закончил, — за нашим принцем.
— Ты же не сопровождал его на совет? — спросила я, и Шуарле вымученно улыбнулся.
— Нет. Я подслушивал. Все равно на меня никто не обращал внимания — все толпились в приемной государя и вопили, кто во что горазд. Я спокойно стоял за дверью и слушал.
— Лихо! — сказала Раадрашь и хлопнула Шуарле по спине. — И что? Этого даже я не знаю.
Шуарле снова вздохнул.
— Принц Лаа-Гра сказал речь. Если опустить все оскорбления, то смысл — Лиалешь разгневала богов, особенно Нут. Тхарайя ее к себе приблизил — и тут же свалились тридцать три несчастья. Принцы поддакивали, а Возлюбленный Советник заявил, что ребенок у человека и полукровки — немыслимое дело, в котором без колдовства не обошлось. Они все даже Сияющему не давали вставить слово.
— И государь молчал! — Раадрашь воздела руки. — Здесь всегда так: если говоришь правду, тебя перебьют, если лжешь — дадут долгать до конца!
— Погоди, госпожа, — сказал Шуарле. — В конце концов, Фиал Правосудия прикрикнул на них и спросил Тхарайя, что он может сказать в свое оправдание. А Тхарайя очень просто сказал, что ты, Лиалешь — это не проклятие, а благословение Нут, что теперь у Сияющего появился внук, от которого будут правнуки. Чистая правда, все знают, что в третьем поколении бездетность полукровок сходит на нет, если уж случилось третье поколение — никто не посмел возразить. А там, на побережье — он так сказал: ну — война, вторжение. Это уже бывало много раз и будет до скончания времен. И под конец сказал, что его птицы наведут на побережье порядок за несколько дней. Он говорил очень спокойно. Даже, кажется, с улыбкой…
— И что сказал государь? — спросила я.
Шуарле пожал плечами.
— Ничего особенного. То есть, согласился. Вяло согласился, да, мол, да, но в глубине души все равно тревожно. Лаа-Гра тут же сказал, что Тхарайя, конечно, должен лететь немедленно — недаром же его зовут Убийцей Войны — и все принялись поддакивать. Я бы послушал еще, но в коридор пришли солдаты Лаа-Гра и один у меня спросил, что это я тут делаю, когда мне место на женской стороне. Мне пришлось отругаться и уйти. Вот и все. Но я слышал, как Тхарайя выходил из приемной Сияющего, так что немного потерял.
— Скажи, Шуарле, — спросила я, когда он замолчал, — а вы с Керимом ему хорошо описали все, что увидели в видении? Подробно?
Шуарле кивнул.
— Он ничего не боится.
— Послушай, Лиалешь, — сказала Раадрашь, — тебе надо бы запомнить, что напугать Тхарайя — непростое дело. Хочешь знать, помнит ли он про огненные жерла? Помнит, я думаю. И учтет, я думаю. Но чтоб его это остановило… — она сморщила нос и тряхнула волосами.
Этот разговор очень помог мне справиться с ужасными мыслями. Я даже начала думать, что все как-нибудь разрешится. В конце концов, это не первая война Тхарайя — зато это уж точно первая война Антония… Но стоило мне вспомнить об Антонии и о данном обете — снова накатил страх, просто холодный тяжелый ужас. Чтобы успокоиться, я отправилась молиться. Сначала сходила к Нут, поцеловала ее ногу и пожертвовала несколько цветных лент, самых ярких; потом вернулась к себе. Всезрящего Ока у меня не было, но я хорошенько его вообразила и молилась Господу нашему почти до обеда — постаралась припомнить все, в чем грешна, и очиститься, как сумела.
Мне было некому исповедаться. Я пыталась поговорить с Сейад и с Раадрашь, но они только смеялись и говорили, что все это пустяки. Тогда я спросила, что думает Шуарле; он понимал меня лучше и очень успокоил.
— Лиалешь, — сказал он, обнимая меня за плечи, — ты, наверное, нарушала какие-то запреты вашего бога, но ты никому не сделала зла. Я, конечно, не слишком в этом разбираюсь, но, по-моему, это более благочестиво, чем следовать заповедям и причинять боль другим людям.
— Ты мой самый лучший друг, — сказала я. — Ты не забыл?
— Ты не даешь забыть, — улыбнулся он уже веселее.
К вечеру у всех нас было славное чувство, что все обойдется. Птицы Тхарайя прилетят, победят и улетят. Меня несколько царапало по сердцу только то, что кто-нибудь из них, непременно, убьет Антония — может быть, даже мой муж собственноручно. В этом было что-то, не то, чтобы неправильное, но очень болезненное — будто я и вправду была косвенно виновата в нападении северян на побережье Ашури и, заодно, в будущей смерти наследного принца наших северных соседей.
Я рассказала Раадрашь и Шуарле об этих мыслях. Шуарле усмехнулся, сказав, что жаль, конечно, юного болвана, но поделом вору и мука, а Раадрашь высказала надежду, что Тхарайя возьмет его в плен, доставит сюда и уже в Гранатовом Дворце ему всыплют по первое число, чтобы знал, как соваться на чужой берег. Я поулыбалась, покивала — но все равно о нем думала.
Сейад сидела, напевала, вязала из шерстяных ниток крохотные пестрые носочки для Эда — и в тот момент, видя ее спокойное лицо, я не могла даже предположить, что она обращается к аманейе в попытках отвести беду. Впрочем, как бы то ни было, кое в чем Сейад преуспела.
Мы все крепко спали, когда начался этот кошмар.
Маленький Эд уютно устроился между мной и Раадрашь: нам казалось, что так безопаснее. Мне снились высокие горные небеса и наши с Тхарайя сосны на зеленом склоне, когда Сейад толкнула меня в спину:
— Просыпайся Лилес! Э-ээ, слышишь?
Прежде, чем окончательно проснулась я, Шуарле, более чуткий, успел вскочить на ноги. Раадрашь села и прислушалась. Я тоже прислушалась. Мне померещились далекие вопли — а, спустя небольшое время, я услышала приближающиеся к нашей двери шаги бегущего человека.
Я инстинктивно схватила Эда в охапку — он недовольно закряхтел спросонок. За одинокими шагами донеслись шаги многих людей — их разделило несколько мгновений. Шуарле распахнул дверь — и его чуть не сбил с ног Зумруа.
Роскошный кастрат госпожи Бальшь был растрепан, ненакрашен, бос и одет в полотняную распашонку и штаны. Он с разбегу бросился передо мной на колени:
— Госпожа, Сияющий мертв!
— О Нут! Как!? — выдохнула Раадрашь.
— Умер от удушья, — еле проговорил Зумруа. — Припадок. Госпожа, Лаа-Гра послал солдат…
Он мог бы не продолжать — солдаты вломились в комнату с оружием наголо, и первый же вбежавший ударил Зумруа в спину — ножом? Саблей? Я не успела разобрать в темноте — все произошло слишком быстро, только металл блеснул. Несчастный кастрат ахнул и осел на пол у моих ног, Шуарле и Раадрашь в мгновение ока раскинули медные крылья, закрывая собой меня и ребенка — и тут ужасный пронзительный свет залил покои, обозначив собой появление близнецов.