Страница 56 из 68
Эткуру коротко рассмеялся.
— Ты был прав, брат, — сказал он Анну. — Не надо во Дворец, Дворец никуда не уйдёт…
— Надо на базар, — сказал Анну. — И наши — оружейные лавки и рабы. Все рабы, сколько их есть — наши братья, даже те, кто не братья по вере. Мы освободим всех — а оружие они возьмут сами.
— Ты сумасшедший, — сказал Элсу.
— Да, безумие, — пробормотал Л-Та.
— Верное дело, — сказал Анну, ощущая, как неземной покой сходит на душу. — Я сумасшедший, но всё получится.
Запись №148-02; Нги-Унг-Лян, Лянчин, Чангран.
— А что будем делать мы? — спрашиваю я Марину, когда наша армия готовится к атаке. Пустыня залита вечерним светом, как жидким тёмным золотом, далёкие песчаные холмы — глубоко розовые, а стены Чанграна вдалеке — ярко-оранжевые. Скала Хаурлян, Небесный Алтарь, багрова в закатном свете, стены Цитадели — темнее, три шарообразных купола сторожевых башен, похожие на минареты, отливают розовато-лиловым, и остро алеют, отражая закат, стеклянные звёзды на пиках над куполами. Деревушка, притулившаяся на берегу канала, кажется игрушечной — и цветущий миндаль вокруг крохотных домиков розовеет, как земляничный крем со сливками. Или как взбитые сливки с каплей крови. Красивый тревожный пейзаж.
— Мы — КомКон — будем действовать по обстановке, — говорит Марина по-русски. — А вы — Этнографическое Общество — будете за всем наблюдать и писать видеоролик «Второе сражение гражданской войны в Лянчине».
Кирри слушает, улыбаясь. Говорит Марине:
— Я тоже буду действовать по обстановке.
— Ты со своим стеклянным мечом будешь охранять Ника вместе с Ри-Ё, а соваться в драку не будешь, — приказывает Марина, как северянину.
Кирри не спорит. Мне не по себе — боюсь, не пришлось бы моей Госпоже А-Рин ввязаться в свалку. Я понимаю, что у неё есть боевой опыт, но всё же… Ри-Ё заглядывает в глаза, нервно улыбается, говорит:
— Как странно сражаться за свободу чужих в чужой стране, да, Учитель?
— Ты будешь сражаться за мир, — говорит Марина. — За великий мир между великими империями — против тех, кто хочет всё разрушить из грязных амбиций.
Ри-Ё вздыхает, кивает.
Мы ждём. Это нестерпимо.
Ви-Э перебирает струны тень-о, но бросает это занятие и принимается рассматривать клинок лянчинского меча; Эткуру гладит её по спине, пожирая глазами — мне кажется, он изрядно боится, но исключительно за неё. Анну со своими боевыми командирами рисуют на песке план города и обсуждают возможные ситуации. Парень из Данхорета развязал мешочек с сушёными плодами, оттуда едят девочки-волчицы, грызут рыжевато-коричневые корочки и пересмеиваются. В шуточках фигурируют силы преисподней и пух из перин: боевая готовность.
Мы ждём и следим, как алый закат наливается багрянцем, потом — синевой, потом — тёмно-лиловым тоном. С востока наползает тьма и накрывает мир, как занавес — без сумерек, от зари — к глухому ночному мраку. Бледная луна разгорается, как фонарь. Ночной воздух прохладен, он чуть заметно пахнет миндальным цветом и сильно — остывающей пылью…
Напряжённое ожидание само собой переползает в собственную противоположность — я вдруг с удивлением осознаю, что мне хочется дремать. Встряхивает только мысль о диверсии — или как это назвать? — которая сейчас происходит по ту сторону городской стены. Город кажется сплошной глыбой темноты на фоне тёмной пустыни, только редкие плошки и тусклый лунный отсвет отмечают верхнюю линию городской стены. Ворот обычным зрением вообще не видно; мои глаза перенастраиваются в режим ночного видения.
Мне уже кажется, что этой ночью ровно ничего не случится. Наши девочки в городе пропали. Всё.
Я глотаю зевок — и вдруг вижу, как над воротами, которые мой встроенный прибор ночного видения воспринимает, как тёмный пятиугольник на зеленоватом колеблющемся фоне каменных стен, вдруг загорается тусклый жёлтый огонёк. Сидящие рядом со мной бойцы вскакивают на ноги. Огонёк гаснет — и загорается снова. Спустя секунд двадцать загорается второй — и это уже не может быть случайностью. Третий появляется через полминуты — к этому моменту наши волки уже поднимают верблюдов.
Юу вскидывает в воздух сжатый кулак, как лянчинец. Волчица, чьего лица я не могу рассмотреть, взмахивает руками, как земная девчушка в восторге. Кажется, всем хочется что-нибудь выкрикнуть от радости — но все молчат, и верблюды нашей маленькой армии скользят над песком плавно и бесшумно, как привидения.
От холмов, где мы ждали известий, до города наши отдохнувшие верблюды долетают, максимум, за десять минут — и гонят их, не жалеючи. Верблюды достигают почти лошадиной скорости — но их бег тише, чем лошадиный: слышен только глухой топот множества ног, поглощаемый песком; сбруя подтянута, бубенчики сняты с верблюжьих шей и завёрнуты в платки — ничто не звякает и не бренчит.
Ворота распахивают перед верблюдом Анну — и из ворот вырывается рваный и яркий свет живого огня.
На площадке перед воротами, под поднятой решёткой, освещённые пылающей в нескольких бочках смолой, нас встречают вооружённые люди. Их куда больше, чем я ожидал. Их лица, покрытые татуировкой, полунагие тела в крови и чёрном орнаменте клановых клейм — всё это похоже на массовку к историко-приключенческому фильму о земных дикарях, только фигуры уж слишком тонки и гибки для землян. Зушру подходит к верблюду Анну, убирая в ножны кривой меч с золочёной рукоятью. С ней — две наших волчицы; на опухшем юном лице одной — свежая наколка, но я почему-то её узнаю, видимо, по непреклонно-упрямому выражению мрачных глаз.
— Где они? — спрашивает Анну.
— В аду, — отвечает Зушру лаконично.
— Ох, нет! — вырывается у Эткуру. — Это же… наши! Братья…
— Мне они были не братья! — режет высокая плотная татуированная девица. — И ты выбери, Львёнок: либо тебе Анну брат, либо те, что во Дворце сидят, поджав хвост…
— Хватит болтовни! — приказывает Анну. — Вперёд!
Чангран — город большой. Стены возвышаются над нами в два яруса, второй нависает над мостовой, знойными днями создавая благословенную в здешнем климате тень; между вторыми этажами домов — узкая полоска звёздного неба. Едем, как в ущелье. Верблюды умещаются в лабиринт между стен по четыре в ряд. За армией с лязгом захлопываются ворота. Пешие — рабы и рабыни города — бегут за нами с факелами и мечами.
— Что это, Творец милостивый? — вопрошает чья-то голова, некстати высунувшаяся в окошечко калитки.
— Настоящий Лев, настоящий Творец! — рявкает наш волк в ответ. — Спи, брат, а то не уснуть бы тебе навеки!
Пеший ночной патруль сталкивается с нами на подлёте — в переулке двум отрядам не развернуться:
— Кто едет?! Велик Творец над нами!
— Вернулся Лев! — чеканит Шуху, как отзыв на пароль.
— Наш Лев — во Дворце! — в голосе волка слышится, скорее, страх, чем негодование.
— Тискает бесплотного военного советника перед сном! — неожиданно звонко и насмешливо выдаёт девичий голос.
— Какая сука это сказала?!
— Прочь с дороги, пёс — будущее идёт!
Грохает выстрел — и клинки вспыхивают отсветами факельного пламени. Трубно вопит раненый верблюд — и раненый человек выдыхает проклятие своему сопернику. Верблюды, посылаемые вперёд, сминают и топчут патрульных. Кто-то кричит: «Братья, да как же это!..» — и крик обрывается на вдохе. «Анну это, Анну! — раздаётся панический вопль. — Анну проклят Творцом!» — и высокий сильный голос женщины или бесплотного яростно возражает: «С нами Анну — с нами Лев!»
— Ой, псы!
— В сторону, мразь! Лев идёт!
Мой верблюд наступает на мягкое, фыркает и несётся дальше. Марина где-то впереди — а рядом со мной Ри-Ё и Кирри, их глаза горят. Элсу кричит под самым ухом: «В преисподнюю, в преисподнюю!», — секунду я вижу ярко освещённое нервное лицо Ви-Э и отблеск на её мече, потом мимо меня проносятся волчицы верхом. Мир сыпется на части — подозреваю, что качество записи — ни к чёрту.
Базарная площадь — благословенное свободное пространство. Здесь есть, куда отступить, есть, откуда стрелять, и есть, за чем укрываться — из хорошенького павильона из реечек и пёстрой ткани в нас палят из пистолетов. Татуированная девочка швыряет в павильон факел прежде, чем ей успевают приказать или запретить — сухое дерево и ткань вспыхивают тут же, сверху донизу.