Страница 3 из 10
Нас — меня и раненого — провожают в Дом Порока. Женщины без накидок, в корсажах, поднимающих полуобнажённую грудь под самый нос, и коротких пёстрых юбках с разрезами до пояса, якобы обтрёпанных по подолу, с высокими причёсками и подведёнными глазами, следят за нами тревожно и печально. Мы проходим просторный зал — понятия не имею, зачем он нужен, не для танцев же — и по длинному коридору добираемся до комнатушки, отделённой от других условной перегородкой из фанеры, оклеенной бумагой. В комнатушке — неизменный фонарик с Добрым Словом (в данном случае — довольно-таки глумливо звучащее здесь: "Любовь поднимает до Небес"), широкая тахта, обтянутая плотной тканью в засохших бурых пятнах, кадка с водой и кувшин. Вместо двери — шелестящий полог из стеклянных шариков, нанизанных на длинные нити. Стены проводят звук идеально — можно отчётливо расслышать в соседних "нумерах" нервное хихиканье, ругань, стоны, крики, хохот, кажется, звуки ударов, бренчание на лютне…
Что можно чувствовать в этом бардаке?
Старуха приносит полоски ткани, пропитанные кровеостанавливающим бальзамом, прокалённую иглу и нитки — в полной готовности заниматься тут хирургией. Я выпроваживаю её. Мой внезапный раб стаскивает пропитанную кровью рубаху, полминуты думает — стаскивает и сапоги с штанами. Тяжело садится на койку и глядит на меня.
И я на него смотрю. Ему здорово досталось — две глубоких раны, не считая порезов. Тощий гибкий шкет, отлично развитая мускулатура. Костлявый, угловатый. Без тени того сомнительного шарма, которым полон милый-дорогой Ча, и которого в избытке наблюдалось в Ра, пока она ещё была мальчиком — того, который намекает на метаморфозу, на то, что перед тобой не мужчина, а "условный самец".
Чёрта вот с два! Этот выглядит совершенно безусловно. Как Н-До или Юу, скажем. Или как Государь — потенциальный доминант, короче говоря. Он мне очень симпатичен, но не могу же я, право, представить этого шкета в своей постели! В принципе! Тем более, что перед этим мне полагается откромсать от него кусок, а потом, прости, Господи, поиметь в открытую рану… На это я не пойду — даже эксперимента ради. Даже думать на эту тему как-то…
Правда, Лью тоже примерно так выглядела, и на её метаморфозу это не повлияло… но я землянин, а не местный герой-любовник, зацикленный на крови, всё-таки. Чтобы рискнуть сыграть здесь в любовь, землянину надо быть маньяком… да и неизвестно, как тело инопланетчика среагирует на мою биохимию.
Нет уж. Никаких опытов на живых людях… даже и на нелюдях.
Не рискую обрабатывать рану тем, что бабка принесла — не факт, что оно хоть относительно чисто. Смачиваю платок собственным "горским бальзамом", стираю кровь, заодно дезинфицирую. Пациент смотрит на меня с полуулыбкой — и вдруг обнимает за шею и целует в щёку со страстью детсадовца и эротизмом точно того же уровня. Но искренне. Проявление безгрешной благодарности.
— Кончай лапиться, — говорю я. — Тебя вправду надо заштопать.
Он безропотно отстраняется. Я протираю иглу и зашиваю его по всем правилам искусства. Он терпелив, держится хорошо — только сбивает дыхание и зрачки, как блюдца. Я с ним разговариваю, чтобы отвлечь.
— Как зовут?
— Ри-Ё из Семьи Най, — говорит он, стараясь не заорать.
— Ишь ты, Имя Семьи… Дворянин, что ли?
— Нет… Отец был цеховой мастер, глава гильдии стеклодувов. Он недавно умер.
— Стеклодув, ага… Хорошие легкие, долгое дыхание… Где так драться навострился, Ри-Ё? Ты — отличный боец.
— В детстве хотел в Армию Государя. Сосед — Господин Сотник в отставке, он учил меня…
— Не позволили в Армию?
Вздыхает, кусает губы.
— Отец умер, Мать болеет… Братья — ещё дети. Пришлось остаться дома, продолжать традицию… но я тренировался. А потом… грязная история вышла.
— Тебя подставили?
Снова вздыхает, со всхлипом.
— Прости, Господин. Не хочу говорить.
— Ну и ладно. Верю… не вертись, скоро закончим. Молодчина, хорошо владеешь собой… сейчас будет легче, у меня бальзам хороший, лучше здешней отравы…
Заглядывает в лицо больными глазами.
— Господин… не тяни, а? Ждать невыносимо, и метаморфоза легче, говорят, если — сразу после боя…
Здорово меня смущает.
— Слушай… Ри-Ё… я, вообще-то, резать тебя… не буду, наверное. Не собирался.
Ожидаю, что он обрадуется — а у него такой вид, будто я плюнул ему в лицо: он даже отшатнулся и уставился дико.
— Да что ты, малыш, — говорю. Испытанным горским тоном. — Что ж мы, не обойдёмся…
И как раз вовремя перехватываю его руку, которой он собирается совершенно недвусмысленно влепить мне затрещину.
— Оэ, — говорю. — Ты всё правильно понял?
— Я всё правильно понял, Господин-Меч-Гвоздями-Приколочен, — говорит Ри-Ё сквозь зубы. — Тебе надо было дать меня убить. Провались ты в преисподнюю, грязная скотина!
Рывком отворачивается от меня и прячет лицо в ладонях. Я сижу рядом, как последний дурак, пытаясь сообразить, что именно сделал не так.
Стоит этнографу вообразить, что он уже всё узнал и освоился, как тут же подворачиваются грабли, на которые его нога ещё не ступала.
Я придвигаюсь ближе, дотрагиваюсь — Ри-Ё шарахается, как от прокажённого. Н-да…
— Мне кажется, — говорю, как можно спокойнее, — что ты, всё-таки, в чём-то ошибаешься. Давай разберёмся. Тебе хотелось быть женщиной, Ри-Ё?
— Отвали, — огрызается он глухо, но после полуминутного раздумья, не поворачиваясь, отвечает-таки. — Нет.
— Чудесно, — говорю я. — У тебя был Официальный Партнёр?
— Не твоё дело, — режет он сходу, но после паузы снова отвечает. — Был. После суда расторгли договор.
— Жаль, — говорю я проникновенно, сколь возможно. — Но ничего, не стоит совсем уж убиваться. Может, Небеса ещё пошлют тебе другую судьбу, малыш… Я-то хотел взять тебя на службу, а не в наложницы.
Ри-Ё поворачивается, встряхивает головой, смотрит, как оглушённый — и кидается мне в ноги, обнимает колени, прижимается лицом:
— Уважаемый Господин, — вперемежку с рыданиями, — простите меня! Я — неблагодарный идиот, но я же не знал, что вы — святой! Честное слово! Клянусь Небом, мне и в голову бы не пришло, что в таком месте… Ох, я не достоин вашего внимания, Учитель…
Ага. Истерика от переутомления, боли и стресса — плюс с гормонами надо что-то делать. На него сегодня многовато обрушилось — а он слишком молод, всё же, и нервы не канаты. Я снова укутываю его плащом, снова поднимаю, обнимаю, глажу по голове — он цепляется за мои руки, как маленький, умоляет, просит прощения снова и снова.
— Ри-Ё, — говорю я, — всё хорошо. Ты устал, ты ошибся. Я всё понимаю. Я, конечно, не святой, но мучить тебя совершенно не собирался. И ты мне не раб. Будем считать, что я дал тебе денег взаймы, чтобы ты мог заплатить за себя… Я знаю, что тебе нельзя — но будем считать, что, как будто, можно, хорошо? Я поговорю с Государыней — надеюсь, что тебя помилуют. Всё устроится. Всё пройдёт.
Мало-помалу Ри-Ё успокаивается — и начинает действовать земная анестезия. Он постепенно
погружается в нервную полудрёму, всхлипывает, дёргается от шорохов, но дышит всё ровнее. Я шугаю старух — в конце концов, я отдал достаточно денег, чтобы нас некоторое время не трогали.
Ри-Ё удаётся подремать минут сорок и, я надеюсь, хоть отчасти восстановиться, перед тем, как в занавеску из шариков просовывается голова выездного лакея Ар-Неля.
— Уважаемый Господин Э-Тк, — говорит он мне благоговейно, — Господин Ча прислал свой экипаж для вас и чистое бельё для вашей рабыни.
Ри-Ё с трудом разлепляет веки. Я улыбаюсь лакею.
— Твой Господин предусмотрителен и мил, как всегда… Ри-Ё, давай попробуем надеть на тебя рубашку… осторожно, чтобы шов не разошёлся.
Кажется, местные обитатели изрядно удивились, видя, что моё приобретение покинуло этот кров, уйдя своими ногами.