Страница 10 из 18
А он сидел на камне, подобрав ноги под себя, хохлился, с таким встревоженным напряженным лицом, осунувшимся в одночасье, с мечом на коленях — жутко одинокое существо, даже дома офигительно одинокое. И я подумал: а ну, как ему повезло, что он сирота? Он же теперь смертельно боится, что я окажусь подлецом, как толпа всякого народу с Нги-Унг-Лян… интересно, кого бы это ему мейнцы напоминали, если он так от них шугается?
— Укки, — говорю, — дружище мой отважный. Я, может, и пират, но не подлец. Я никогда никого не подставлял и в спину не бил, а уж тебя — в принципе не могу. Мы вернемся и устроим шикарный поединок по твоим правилам, да?
Он кивнул, как ребеночек. Кротко, по-старому.
— Ну все, — говорю. — Теперь я посплю, а ты покарауль наши вещи. Культуру — это важно, но компьютер — это важнее.
Он снова кивнул.
— Конечно, Фог.
И я лег спать. С компьютером под головой. Я, как ни странно, тоже слегка успокоился.
Паршиво я спал, если честно. Психанул. И не из-за обстановки, смешно сказать. Из-за Укки.
Мне снились волосатые твари. Укки, нагишом, в каком-то шевелящемся коконе, тело в этих язвочках от волосни. Потом — его голова, по которой фарш ползает; я четко видел, что глаза у него открыты, а шея очень чисто срезана, его же собственным мечом, надо полагать. Потом — что он тянет руку из какой-то расщелины между светящимися скалами, я его тяну — и у меня в руке остается его ладонь, видите ли. Отрезанная его дурацким мечом.
Короче, боялся я за него, и во сне почему-то интуитивно не сомневался, что вреда он себе может сделать куда больше, чем мне. Я несколько раз просыпался, с интервалом, кажется, минут в пятнадцать. Подниму голову, увижу, что он сидит рядом с рюкзаками, с потерянным видом, с мечом на коленях — живой — и дальше спать.
И в конце концов вырубился совсем. Провалился в сон без снов, в черную черноту.
Укки меня разбудил оплеухой. Очень эффективно. Я подскочил, и уже через миг сообразил, что вокруг совсем нехорошо. В полу поползли трещины, а через трещины выдавливалось какое-то бледно-розовое тесто, пузырящееся. Надо было срочно сваливать, мы и свалили — совершенно наугад.
Мы долго плутали. Съели еще по полплитки шоколада и еще попили, но пить все равно не по-детски хотелось. Укки вел себя почти как всегда, только шарахался от меня, если я забывался и подходил слишком близко. Было полутемно, сыро, холодно и очень гнусно, пахло, как из погреба, какой-то влажной прелью и землей, хотя этой самой земли в этом каменном и костяном царстве нигде не виднелось. И, в конце концов, мы все-таки нашли на этой отвесной стене, которая вела в верхнюю пещеру, такую расщелину, по которой нам с Укки, ни разу не альпинистам, можно было попытаться забраться наверх. Подъем там казался более или менее пологим.
Расщелина шла зигзагами; кое-где это выглядело, почти как ступеньки, только очень выщербленные. А самое главное, что волосня там не росла. Мы стали подниматься.
Укки я пропустил вперед. В этом виделось два резона: во-первых, я хотел его подстраховать, а во-вторых, лучше уж, думаю, пусть он на меня упадет, чем я на него. Я его, может быть, и удержу, а он меня, однозначно, не удержит.
Его это нервировало. И я чувствовал, что мое присутствие за спиной нервирует даже больше, чем эти скалы. А еще он цеплялся за камни, поэтому вытащить меч с должной скоростью не имел ни малейшей возможности. Но все шло терпимо. Мы кое-где просто перебирались с уступа на уступ, чуть придерживаясь, кое-где карабкались, хватаясь всеми четырьмя, благо подошвы у приличных ботинок эластичные, но такого, чтобы склон становился совсем уж отвесным, не случалось. Хотя, на мой вкус, радости мало. Даже если нога чуть скользнет — сердце заходится с непривычки. И думается, что опыта у нас нет в таких делах. Тут веревки нужны, крюки. Страховка. А мы — так, как Вседержитель положит на душу.
Мы уже поднялись довольно высоко и приостановились передохнуть в довольно глубокой нише. Теперь сверху снова виднелся этот город в клубах пара, а вокруг торчали каменные выступы и толкались, как локти. С уступа вверх поднималась этакая кривая ступенчатая дорожка, типа карниза, хорошей ширины — человек мог бы на ней лежать, в совершенно расслабленной позе. А ниша была, по-моему, размером с звездолетный гальюн. То есть, вдвоем находиться весьма неудобно и тесно, но, в принципе, возможно. Укки отодвинулся и вжался в стену изо всех сил, до синяков, наверное, только чтобы до меня случайно не дотронуться. Офигенно похоже на какого-то дикого зверя, которому деваться некуда, а к человеку подойти страшно. Смотрел на меня, глаза у него были больные и загнанные. И усталые.
Я говорю:
— Не дергайся, братишка, скоро уже выберемся отсюда. Все путем.
А он:
— Не путем, Фог. И я тебе не брат, ах, как все по-сволочному вышло. Уж лучше бы меня убили в том бою, когда ты появился! Зачем, зачем только я с тобой связался… зачем мне сдалась эта Мейна, будь она трижды неладна… Как мне плохо, Фог, как мне плохо, как страшно, ты бы знал… — и шмыгает носом.
— Да ладно, — говорю, — малек, чего там. Не в таких переделках бывали, выберемся. Что с тобой, ей-богу, ты ж такой отважный парень, чего расклеился?
Он вздохнул и всхлипнул и говорит:
— Мне эта пещера не нравится, Фог, но не это самое поганое. Я, прости, боюсь тебя. Тебя боюсь, понимаешь? Ты — это такое несчастье, такое несчастье… вне зависимости от того, как кончится поединок. Все нехорошо, все как-то неискренне… и в тумане не видно моих цветов, Фог. Но, пожалуйста, не сомневайся во мне. Я обещал тебе, и я пойду до конца, даже если в конце будет кровавое озеро.
А я говорю:
— Ты просто устал малость. И тебе нездоровится с твоим этим временем любви дурацким. Мне кажется, тебе тяжело, Укки. Хочешь, отдай мне контейнеры, а я тебе — компьютер.
Он опять вздохнул, и я понял, что прав. Он на меня посмотрел виновато и говорит:
— Давай я тебе один контейнер отдам, а ты мне — компьютер. Пока поднимаемся, хорошо?
Я взял у него контейнер, сунул в рюкзак и протянул компьютер — и тут вдруг внутри скалы что-то треснуло, как старая тряпка, тихонько. И из камня вокруг Укки полезли тонкие синие жилки.
Это случилось ужасно быстро, как в кино или во сне — вот их не было, и вот уже у него и ноги все в этой дряни, и плечи, и в волосы она впуталась, и он дергается ко мне, но почти не может двинуться, и меч достать не может, потому что эта гнусь ножны оплела. И тогда он отталкивает обеими руками компьютер, по лицу слезы текут, и выпаливает:
— Фог, забирай его и уходи! Улетай отсюда, я не могу освободиться! Быстрей, быстрей — бери и беги!
Я почти не помню, как оно все в точности было. Наверное, я действовал быстрее, чем соображал. У меня тоже инстинкт проснулся. Но примерно так.
Я сунул компьютер под куртку, за пазуху. И вытащил свой нож, про который почти забыл. А потом резал эту дрянь, она ужасно тяжело резалась, наверное, тоже была биомеханическая, и из разрезанных жилок текло синеватое, мутное, жгучее, с острым спиртовым запахом, а Укки выдирался мне навстречу, и я откромсал те, что держали меч, и он начал мне помогать, а я кромсал его волосы вместе с жилками, и кое-где задел кожу, у него по лицу кровь текла, и он резал что-то внизу, а потом все разом ослабло, он дернулся последний раз, и влетел в меня, потому что было ужасно мало места, а я потащил его наверх, по тропе, и он отбивался изо всех сил, от меня, как от жилок, одной рукой, другой держа меч у меня над головой, рыдал и шепотом орал:
— От-пус-ти меня сию минуту! От-пус-ти, не смей меня трогать! Я кому сказал, Фог!? Не смей, не смей меня трогать!!
Я его отпустил метрах уже в ста выше этой ниши. Я только боялся, что я отпущу, он шарахнется назад и сорвется вниз, поэтому сначала отхлестал его по щекам, чтобы привести в чувство. Он только моргал, а меч так и держал над головой, довольно неловко — и достать меня мечом даже не попытался.